– Детка? – Кэл приподнял брови, и в этом движении был отчетливый вопрос: «Что не так?»
О, Джемма с удовольствием объяснит ему, что не так.
– Этот урод залез мне в голову, Кэл, – злобно сказала она. – Я слышу его.
– «Этот урод»? – с издевкой уточнил Доу. – Да у тебя в голове уже целая вечеринка.
– Что ты слышишь? – спросил следом Кэл и положил руку ей на локоть, чтобы она смотрела на него. Джемма послушалась, потому что сейчас было не до обмена подколками, выкуси, Доу.
– Как той ночью, – сказала она. – Всякую срань. Адреналин ведь, как сказал Норман… Так вот, адреналин подскакивает, слуховые галлюцинации, паника накрывает, вот это всё… – Джемма глубоко набрала воздух в легкие, пытаясь думать логично. – Не знаю. Может, он не хочет пускать нас к Куперу. Пытается помешать нам его найти…
– Так кто «он», Роген? – спросил Доу, расстегивая куртку и доставая контейнер для свечей. – Может, у него еще и имя есть? Адрес, номер социального страхования?
– Если бы я знала, то тут же прошептала бы тебе на ушко, черт, Доу, бога ради, не беси меня. – Джемма раздраженно махнула рукой. – Я голодная, злая, хочу спать, у меня трещит башка третий день, эта страна меня достала. – Она пнула корень у тропинки. – И стремный флирт этого леса у меня в печенках уже!
– Детка, ты не можешь ударить лес, – пошутил Кэл, но хватка на руке Джеммы не ослабевала. Он потянул ее на себя, снова возвращая ее внимание. – Послушай. Даже если ты чувствуешь воздействие. – Ага, а теперь он подключил свой голос для внушений. – На тебе амулеты, а мы здесь, чтобы подстраховать. Мы разберемся.
«Мы разберемся». Да, точно. Так что она не стала уточнять, что, кажется, амулеты ни черта не помогают, или снова злиться, что Кэл и Доу не могут понять, о чем она говорит, – просто кивнула и потрепала его по руке. Кэл улыбнулся:
– Психокогнитивное дерьмо, помнишь? Всего лишь.
– Ага. Да. Кто это сказал? Конфуций? – Она пихнула его. – Ладно, двигаем. Если мы не отыщем этого нытика, он тут и помрет.
Лицо Кэла уточнило: «Все пришло в норму?» И Джемма кивнула, отправляя его вперед вести их маленький отряд дальше. Все глубже и глубже. «Внутрь», – вспомнила она.
Доу кинул на нее последний взгляд, прежде чем отвернуться, – скептический и хмурый. Ну что еще? Впрочем, он так ничего и не сказал, просто пошел вслед за Кэлом, на этот раз в молчании. Джемма не знала, что ее больше нервировало: тишина среди деревьев или если бы они снова заговорили. Если бы кто-то из них снова это сказал.
Открой дверь, Джемма.
Не оборачиваясь, она показала лесу средний палец.
– У ранних кельтов Самайн есть некий мистический период, – сказала Мойра и выпустила еще одно кольцо дыма. – А не празднество. Священные дни, которые не входят ни в прошедший год, ни в наступающий.
«Поставленной, – наконец понял Норман. – Вот какой была ее речь. И еще грамотной, полной, такой, от которой далеки одноглазые старухи в крошечных деревушках».
Может быть, Кэл был прав в своих подозрениях. Может быть, деревенские не были жертвой аномальной зоны – а были…
Мойра взглянула на него здоровым глазом со странным выражением, странной поволокой, которую он не разгадал; ему показалось, что она почти улыбнулась.
– Как понятие, – начала она ничего не выражающим голосом, переводя взгляд на еще одно выпущенное кольцо, – Самайн обозначает вневременной период. Период, когда время и пространство просто перестают существовать. Метафорически это Время Безвременья. – Нет, она действительно улыбалась. – Вот, ну-ка, смотри.
Она отряхнула табак с книги, об которую стучала трубкой, и приподняла ее. На темно-зеленой коленкоровой обложке была изображена троекружная спираль. Норман удивленно подался вперед, а Мойра снисходительно пояснила:
– Да, мальчик. Эмер же ее не из головы взяла. Мы в Ирландии, здесь ты встретишь или дурацкий четырехлистник, или кельтские узлы, или спирали. Выбора не особо много.
– Но это трискелион, – возразил Норман. – Ликийский символ, это не кельты, а римляне. Сюда он должен был попасть только в…
– Курганы Бру-на-Бойн, три тысячи лет до нашей эры, – оборвала его Мойра. – Курган Лох-Крю на Ведьминых холмах, больше пяти тысяч лет до нашей эры. Курган Маут на острове Кливли, семь тысяч лет. Курган Слейвнтуа, десять тысяч лет. И везде – тройные спирали. Ты, может быть, и историк, американец, – она пыхнула трубкой, – но я ирландка. Кельты и галлы принесли сюда многое, но не все. И Самайн, о котором ты спрашиваешь…
Из всех курганов, о которых она говорила, Норман слышал лишь о Бру-на-Бойне – самом известном ирландском могильном захоронении, – но Мойра не дала ему времени, чтобы подумать об этом.
– …это замкнутый цикл, в котором успевают начать и завершиться любые события, сколько бы они ни длились – сутки, год или вечность. – Она ткнула в спираль мундштуком, прежде чем небрежно отложить книгу. – Иллюзия постоянного движения – это все еще иллюзия. Кельты очень трепетно относились к таким вещам.
– Иллю…
– Время, – неожиданно цыкнула она, будто он был школяром, неправильно начавшим отвечать билет. – Я говорю тебе о мифологическом и культурном взгляде на феномен времени. Слушай, когда я говорю! – А потом, так же неожиданно, она перешла на спокойный тон: – Это тесно связано с кельтскими представлениями о Сиде. Священное время становилось днями, когда стирались границы между временем и пространством, между миром живых и миром мертвых. Это не праздник, а, скорее, хтонический образ связи с потусторонним миром.
Это определенно не было речью деревенской бабки. Норман сглотнул, отводя глаза, но Мойра, будто прочитав его мысли, заскрипела:
– Все еще удивляешься? Я преподавала культурологию в Тринити, когда Парнелл был еще зеленым первокурсником.
Теперь Норман уставился на нее во все глаза, и она снова возмутилась:
– Я же сказала, что не всю жизнь прожила в этой деревне!
Это не противоречило тому, что Норман знал о деревне, и рассказу Брадана – переезд из Лимерика, точно, – но все равно оказалось неожиданным. Мойру трудно было представить в Дублине, преподающей на кафедре, – со своим страшным глазом, закутанная в шаль, сейчас она казалась гостем из прошлого века. Впрочем, наверное, сейчас и Нормана было трудно представить в очереди «Старбакса»…
Он перевел взгляд на рисунок, теперь придавленный книгой. Очередной рисунок. Если спирали Мойра смогла ему объяснить, может быть, она объяснит и другое? «Ты американский историк, но я ирландка», – сказала она, и это было правдой. Вещи, которых он знать не мог, вполне могла знать она.
– Мадам Мойра, – обратился к ней Норман, воспользовавшись тем, что она снова задымила. – Даже если в ранней кельтской культуре Самайн не считался праздником, какой-то церемониал у него был. Ведь известны маски, традиция гейсов, ритуальные костры…
– Да что такое, – вновь раздраженно цыкнула она. – Хватит растекаться мыслью по древу! Ты пришел задавать вопросы, разве нет? Ну так задавай. Ты спрашиваешь – я отвечаю. По-другому наш разговор не заладится.
Норман кивнул – он, кажется, начал понимать правила ее игры – и спросил:
– Что на самом деле происходило на Самайн?
– Ты сказала, у тебя все время болит голова?
Доу спросил это на привале.
Джемма сидела на удачно изогнувшемся толстом корне, прислонившись спиной к поваленному дереву, терла ноющий висок и, видимо, упустила момент, когда Доу начал ее разглядывать.
– Да, док, – без энтузиазма отозвалась она, надеясь, что он не будет затевать свару. Клонило в сон, и Джемме в кои-то веки не хотелось с ним собачиться. – Меня треснули по ней кочергой, если ты забыл. Хорошо еще, что я не блюю под каждым деревом.
Доу промолчал. Он стоял, прислонившись спиной к стволу, и смотрел куда-то ей за ухо, чем начинал нервировать. Обычно Джемма легко могла идентифицировать его настроение, их всего-то у Доу два вида: склочное и совсем склочное. Лицо при этом у него было пластичным и подвижным – любая оскорбительная мысль считывалась с лету.
Сейчас он казался почти задумчивым.
– У тебя сотрясение, а не беременность, – наконец сказал он и глотнул воды из бутылки. – При легких сотрясениях симптом – тошнота, а не рвота.
– С каких пор из мистера Гадкий Язык ты превратился в мистера Душнилу?
Он не успел ответить: из-за бурелома с шумом появился Кэл, сильными движениями счищавший с ножа остатки листвы. Отряхивая ладонь, он сказал:
– Заворачиваем восточнее. Но я не знаю. – Он покачал головой. – Ни следа. У меня начинает складываться ощущение, что они нас обдурили и направили по ложному следу.
Наверное, с точки зрения обычного дела в этом имелся смысл: если бы здесь действительно пролегала дорога к шахте, они бы ее нашли. Кэл бы ее нашел. Но вот в чем проблема: это дело не было обычным. И Джемма могла бы костьми лечь, что это не козни деревенских, – это лес. Показывает им то, что он хочет. Скрывает от них то, что желает.
Только вот если у этого места была собственная злая воля, то у нее назревали большие проблемы: потому что у Джеммы тоже имелась очень, очень злая воля. В данный момент особенно озлобленная.
– Пойдемте. – Джемма со вздохом, больше напоминающим кряхтение, поднялась на ноги. – Мы должны найти эти шахты сегодня. Я хочу получить свои ответы, мне причитается…
– Даже если мы отыщем их, – сказал Доу неожиданно раздраженно, – там может не оказаться Купера. Там может быть ловушка, если предположить, что он специально нас туда заманивает. Ты хоть это понимаешь?
Ну да, ага, как же. Трудно было бы ему лгать прямо в голове Джеммы, шутка ли. Еще труднее – когда все его эмоции то докрасна раскаляли ребра, то затапливали до горла. Если бы он соврал, она бы это почувствовала, а не поняла.
– У тебя есть другие предложения, как нам решить задачку с критической аномалией? – спросила Джемма, со вздохом оборачиваясь к нему. И развела руками. – Не ходить туда, куда ведет единственная зацепка? Супер. Давай, Доу. С радостью тебя выслушаю.