Норман собирался объяснить, что роль Самайна, какова бы она ни была, скорее всего, окажется объединяющим фактором для всего происходящего и надо в первую очередь понять, как именно он объединяет разрозненные куски головоломки. Но Джемма уже задавала следующий вопрос:
– А что насчет остальных праздников? Белтейн, например?
– Сейчас ноябрь, – машинально пустился в объяснения Норман, – так что следующим идет Имболк, он второго февраля. А Белтейн только в мае. Есть, конечно, и другие праздники, например Йоль, но они не имеют к островным кельтам никакого отношения, это культура германских народов…
– Норман.
– Что? – Он вздохнул. – Конкретизируй вопрос и получишь конкретный ответ. Иначе я могу прочитать тебе лекцию, и ты прекрасно это знаешь.
Джемма опустилась на скамью рядом с ним и перекрестила руки:
– Хорошо-хорошо. Ладно. – Затем подперла щеку кулаком. – Так в чем прикол Белтейна?
– В сельскохозяйственных культурах…
– Норман!
– Нет-нет, – он коротко рассмеялся. Почему все думают, что ответ должен быть односложным? – Ты спросила «в чем прикол», и я объясняю, так что послушай. В сельскохозяйственных культурах, к которым относились и кельты, языческие праздники всегда совпадают с производственным циклом. – Он перевернул ручку и провел воображаемый круг по столу. – Это очень просто, на самом деле: почти все «магические» праздники привязаны к скотоводческому и земледельческому календарю. Удачно посадить урожай на будущий год, а потом удачно с него прокормиться – два главных цикла в жизни любого первобытного общества. Так что неудивительно, что это всегда два самых важных праздника: осенью и весной. У кельтов это Самайн и Белтейн.
Джемма выпятила губу.
– День празднования начала урожайного сезона? – звучало разочарованно. – Всего-то?
– А ты что ожидала услышать?
– Не знаю… День древнего божества, день какого-нибудь мистического солнцестояния, день… Короче. – Она поморщилась. – Твой Самайн заканчивается, начинается Белтейн. Это же важно, разве нет?
На этот раз Норман не спешил отвечать. Разговор о кельтском колесе года звучал при Джемме всего один раз, сто лет тому назад, в день, когда они только приехали. И Норман прекрасно знал Джемму: она, скорее всего, пропустила его мимо ушей.
– Почему ты так внезапно вспомнила о Белтейне? – спустя паузу спросил он.
– Потому что у тебя тут куча всякого понаписано, вот почему. – Джемма цокнула и отпила из его чашки. Норман мгновенно понял, что она попросту не хотела отвечать. – «Идти против солнца», «маленькая фигура», «большая фигура», боже, да у тебя почерк едва ли лучше, чем у Купера… Слушай, а если Доу думает, что нас дурачит какой-то Каспер, то на хрена этому Касперу выдавать нам такой кроссворд? Призрак-альтруист?
– Ты знаешь о подозрениях Доу?
Это вырвалось у него быстрее, чем он успел подумать.
– В смысле? – Джемма пригляделась, будто пытаясь что-то разобрать в его почерке. – Я знаю, Кэл знает, даже ты знаешь, а там и до папы римского весть дойдет…
Она не знала. Иначе бы не вела себя так – видимо, она говорила о той ссоре, что случилась у них в лесу несколько дней назад. Должен ли был Норман ей сказать? Он раздумывал над этим, глядя, как она листает его дневник, но так ни на что и не решился, потому что она неожиданно сказала:
– Мне снова приснился сон. – Джемма перелистнула страницу, не поднимая глаз. – Поэтому. Поэтому я вспомнила о Белтейне.
– Очередной сон? Дай сюда, – Норман пододвинул к себе дневник, ища чистую страницу. – И что в нем было?
– Ты что, будешь, блин, стенографировать?
Фогарти-Мэнор, бостонский дом Купера, пожар, фотография – Норман отмечал только основные моменты, встраивая их в свою цепочку рассуждений. Пересказ Джеммы был структурированным и четким, и Норман надеялся, что это хороший признак. Сны Надин никогда такими не были. Ее сны были наполнены тенями и чужим присутствием, которое она не могла описать – только чувствовала.
– Все, что я видела, и вправду было похоже на пустой дом, – озабоченно сказала Джемма. Она понизила голос, будто боялась, что их подслушают. – Ну, то есть метафорически тоже, понимаешь, о чем я?
Норман кивнул.
– Дом как бы… Оставленный хозяином. Голое сознание без следа присутствия самого Купера. Но когда я проснулась, он спал на соседней кровати, Норман.
Она пододвинулась ближе и еще тише спросила:
– И если он спал… Как его может не быть в собственном сознании?
«То, что посещает Роген во снах – или призрак Купера, или, что вероятнее, сущность, притворяющаяся Купером».
Мрачный голос Доу всплыл в мыслях вместе с ледяным воздухом пещеры, вместе с темнотой и тонкими лучами фонаря, высвечивающими каменные стены. Норману даже показалось, что в комнате и вправду стало холоднее.
– Джемма, – избегая ответа на ее вопрос, он отвел взгляд и спросил: – Но как это связано с Белтейном?
Она потерла лоб костяшками, и Норман увидел, как сильно она давит на переносицу и брови, словно пытается прогнать головную боль. Нервный холод пробрался внутрь, на этот раз пустив мурашки по рукам, и Норман поежился. Тревога снова вернулась – и на этот раз обрушилась на него с сокрушительной силой.
– Купера во сне не было. Но кто-то другой там был.
Он сильнее сжал ручку в пальцах.
– Кто?
– Слушай, похоже, что я знаю? Иначе бы уже бегала по округе и ловила ублюдка, – почти рассерженно выдохнула она. – Но он сказал, что Белтейн никогда не начнется, огни никогда не зажгутся, а холмы никогда не закроются. Очередная загадочная чушь. А когда я проснулась, Купер, черт возьми, лежал на соседней кровати, Норман. Он спал.
Норман услышал в ее голосе тревогу.
– Но внутри сна его не было. Понимаешь? Это ведь, – она вытащила через горловину куртки свой медальон и показательно ткнула им в Нормана, – приблуда для какой-то особенной связи, разве нет? Паранормальный усилитель, типа того. Он это подразумевал, Купер-с-Памятью. И связь должна укрепляться. И вот он, лежит на соседней кровати – но не в проклятом сновидении. И если его там не было…
Она подалась вперед, чуть не сталкиваясь с Норманом лбом. На этот раз ему не удалось отвести взгляд – и вблизи он неожиданно отчетливо увидел, что сосуды у нее полопались, а под глазами лежат тени.
– Тогда кто был на другой стороне этой сраной магической телефонной трубки?
Когда она оставила Нормана на кухне – пусть сидит думает, он тут голова – и вернулась в комнату, Купер уже не спал. Сидел, положив локти на колени и устало свесив голову. В комнате стоял дубак, а он сидел прямо в свитере Нормана, под которым, насколько Джемма знала, должна быть только футболка. Закрыв за собой дверь, Джемма поежилась, оглядывая заваленные вещами кровати в поисках своей куртки. Здесь не было так холодно, когда она уходила.
– Что, уже устал от местной атмосферки?
Купер со вздохом выпрямился, поворачиваясь к ней. В полутьме его лица не было видно, поэтому Джемма не могла прочитать все, что он о ней думает.
– Здесь тяжело спать, – ответил он глухим голосом, который спросонья не был похож на его собственный. – И тяжело просыпаться.
– Нашел кому рассказывать…
Джемма наконец нашла свою куртку и поспешно ее натянула. Откуда-то дуло, хотя окно было закрыто. Изо рта вырывался еле заметный пар.
Застегнувшись, она села на кровать напротив Купера – длинные ноги обоих столкнулись коленями, но если Купер напрягся, то Джемму это не волновало.
– Эй, падаван Джедая, – сказала она, шмыгая носом. – Ну-ка расскажи мне, что ты обо всем этом думаешь.
– Я понимаю, что многое пропустил, – он пожал плечами. Глаза его казались темными, когда на них не падал свет. – Но алгоритм работы должен быть тем же, что и обычно, иначе все погрузится в хаос. Наш приоритет – это очаг. Полагаю, он должен быть в тоннелях. Пока мы не найдем его, мы не сможем отсюда выбраться.
Он говорил так… заученно. Словно читал учебное пособие для зачистки зоны резонанса. Но Джемму удивило не это.
– Найти очаг… – повторила за ним Джемма. – Не Брайана?
Купер тяжело вздохнул:
– Конечно, и Брайана тоже. Просто… Есть приоритеты. Я не могу… У нас есть работа, Роген. Ее нужно выполнять.
И Джемма не поверила своим ушам.
– Разве ты здесь не для того, чтобы спасти Брайана? – почти потребовала ответа она.
– Я спасу его, только если пойму, что здесь происходит, – еще суше сказал он. – К чему вы клоните?
Вот лицо десятилетнего Суини – взволнованное, отчаянное, с глазами на мокром месте. Вот лицо взрослого Суини – с горящими глазами, увлеченного тем, о чем говорил. Вот лицо Суини, которое ее пугало, – безэмоциональное и пустое. Которое пугало его.
– Он твой друг, – настояла Джемма.
Купер непонимающе нахмурился:
– Да.
– Ты знаешь его с детства.
– Верно.
– Ты любишь его.
– Вы сами сказали: он мой друг детства, – в его голосе начало накапливаться раздражение. – Конечно же, я его люблю. Еще раз спрашиваю, к чему вы клоните?
Тогда почему ты не в отчаянии?
Она их помнила, эти чувства. Эти чужие эмоции. Они были бурей, которую не получалось унять. Словно пожар, который вот-вот вырвется из-под ребер и разорвет ее изнутри, – вот какими они были. Мучительные, изнуряющие, оставляющие после себя пепел и выжженный кирпич… Похожими на ее собственные.
– Если бы пропал Кэл, – сказала она, – я бы не смогла думать о приоритетах.
Лицо Купера превратилось в ледяную маску.
– Не все похожи на вас, Роген.
Он поднялся, давая понять, что разговор окончен. Джемма ненавидела такое, не спускала с рук – но сейчас она осталась сидеть, глядя ему вслед, наблюдая, как закрывается за ним дверь спальни.
Не все.
Но ты – ты похож.
Ты тоже ненавидишь больницы. Ты тоже кого-то потерял. Тебя тоже кто-то зовет из-за двери.
Разве нет?
– Эй, приятель!
Когда Брадан обернулся, с его головы чуть не соскочило старомодное кепи, в котором он часто ходил по улице. Оно делало его уши, не спрятанные внутрь, еще более заметными – впрочем, это придавало его лицу добродушный вид.