И Сайлас, и Купер – оба смотрели на дверь. Ручка не поворачивалась, и никто не торопился ее открывать. Воцарилась такая тишина, что было слышно, как Махелона рубит дрова на улице. Секунды стали вязкими: тяжесть чужого присутствия за дверью делала их бесконечными… И эта тишина была чужеродна Роген.
Наконец заскрипели половицы – и шаги двинулись в сторону, отдаляясь от кухни. Хлопнула входная дверь.
– Что это было? – спросил Купер, когда убедился, что все стихло.
– Вернись к теме, – вместо «не знаю» мрачно ответил Сайлас. – Что значит «ненастоящие»?
Купер с трудом отвел взгляд от двери и нахмурился. Но все-таки вернулся к тому, зачем пришел:
– Она говорит, будто этот медальон, который она носила, – мой. Это не так. – Он все еще говорил тихо, теперь поглядывая на окно. – Утверждает, что я увлекался волейболом… Но я в жизни в него не играл. – Настала очередь Сайласа хмуриться. – Кое-что совпадает – да, мои родители погибли, и да, мы с Брайаном правда давно дружим, но…
Звук открывающейся двери заставил обоих мгновенно напрячься – на этот раз кто-то быстро прошел по коридору, и Сайлас мгновенно почувствовал за стеной Эшли. Снова открылась и закрылась входная дверь. Купер продолжил:
– Но его родители никогда не брали надо мной опеку. После суда я попал в приемную семью в Берлингтоне.
Он обхватил лоб ладонью, словно пытаясь удержать внутри головную боль.
– Мой любимый писатель – Гессе, а не Драйзер. И боже… Моя комната была выкрашена в белый. А она все время твердит про голубой.
И Сайлас знал, что услышит дальше.
– Что бы она ни видела в своих снах – это была не моя жизнь. И кого бы она там ни встретила…
Он знал.
– Это был не я.
Джемма объявилась перед ним в темноте на улице, когда Кэл рубил дрова.
Они провели на ногах весь день в поисках Эмер и под конец были слишком уставшими, чтобы думать о бытовых заботах. Но старая чугунная плита давала тепло на весь дом, запас в поленнице подошел к концу, а ночь обещала быть холодной.
Тем более Кэл никогда не имел ничего против того, чтобы проветрить голову за физической работой – ему это помогало.
Спустившись по ступеням, Джемма постояла в темноте крыльца, там, где ночные тени сгустились сильнее всего, и только потом вынырнула под оконный свет, пятнами лежащий на заснеженной земле. У нее оказалось задумчивое лицо. Немного отсутствующее, как показалось Кэлу.
– У нас по графику Серьезный Разговор? – спросил он, выпрямляясь и утирая пот.
Со вчерашнего дня они так нормально и не поговорили. Неудавшееся изгнание, амулет, который теперь хранился в нагрудном кармане куртки, – все это явно не шло на пользу настроению Джеммы. Впрочем, они не дома – и оба не могли позволить себе ставить настроение Джеммы в приоритет.
– Мы постоянно ходим по этим комнатам, как в какой-то долбаной пьесе, – сказала она, с отвращением оглядываясь на дом. – Из одной в другую, и так по кругу, как актеры в хреновых декорациях. Декорации, точно. – Она скривилась. – Вот что все это такое.
А потом без перехода спросила:
– Помнишь, что эта хрень несла по рации?
– Что? – не сориентировался Кэл, в этот момент стянувший шапку, чтобы туже перевязать волосы.
Еще раз оглянувшись, будто два силуэта в кухонном окне ее напрягали, Джемма подошла ближе и упрямо напомнила:
– Я рассказывала тебе. Тогда, в лесу, когда пропал Блайт. Рация. Когнитивные искажения. Бла-бла-бла.
– А. – Кэл щелкнул резинкой. – Про дело с Мо’о? Наше знакомство, да. И что не так?
– Я все думаю…
И замолчала, слепо вглядываясь куда-то в темноту. Справа и слева у Мойры были соседи; в доме, где жили Брадан с матерью, горела пара окон. Но от заднего двора вдаль убегала залитая туманом низина. Вдалеке чернели очертания холмов. Туда Джемма и смотрела.
Заговорила она только тогда, когда Кэл надел шапку обратно и нагнулся, чтобы подобрать новое бревно.
– Оно ведь считало наши воспоминания. Мои, – поправилась она. – Раз вытащило это наружу. Почти обмануло меня, используя реальные факты.
– Так, – сказал Кэл, пытаясь понять, к чему она ведет.
Не то чтобы он никогда не видел ее задумчивой, но в последнее время ее ход мыслей то и дело становился для него неочевиден. Они сильно устали здесь – оттого, что толком ничего не происходило. Если бы дело было только в тварях, снующих по лесу, было бы куда проще.
– Я думаю о том… – Джемма продолжала смотреть в темноту на холмы. – Что, если оно знает то, что знаю я…
Кэл развернулся к ней, пытаясь разглядеть, о чем она думает на самом деле.
– Могло ли оно обмануть меня еще раз?
Откуда у тебя эти вопросы? Что происходит в твоей голове, раз тебя тревожат такие мысли? На лице Джеммы он не видел ответа. Она перестала вглядываться в ночь, но повернулась не к нему – теперь она смотрела на дом. Отсутствие насмешливого излома бровей делало ее почти незнакомкой.
– Ну, это тебе нужно обсудить с Сайласом. Ты же знаешь, наши твари притворяются по-другому. Есть эти, как их, – Кэл защелкал пальцами, – красноглазые из Монтаны…
– Токумналы, – рассеянно сказала Джемма.
– Ага. Точняк. С ментальными приколами и чтением мыслей. Но ты ведь не про это говоришь?
– Ага. Точняк, – задумчиво повторила она за ним. А потом без перехода спросила: – Ты знал, что Купер – ирландец?
– Что?
– Девичья фамилия его матери – О’Нилл. Это есть в документах. – Она качнулась на мысках. – Его родители погибли, когда ему было девять…
– Да, это было в твоих снах. Ты говорила. Похороны и прочее. Что с этим не так?
Она снова замолчала, и теперь это заставило Кэла отложить топор и повернуться к ней. Джемма не молчала. Джемма никогда не молчала: тишина была не свойственна ей так же, как сходу лавины или бушующему шторму. Но он не успел спросить, что не так; она наконец заговорила:
– Мы думали, что Суини ездит в Ирландию из-за своего происхождения. Но что, если он приезжал сюда из-за происхождения Купера? – Она скрестила руки на груди, не отводя взгляда от горящего окна. – Пытался что-то о нем найти?
– Из-за матери-ирландки? – уточнил Кэл. – А что сам Купер говорит на этот счет?
– Ничего, – задумчиво ответила она. – Ничего он не говорит.
– Значит, это хорошая теория, но ведет в тупик. Тебя что-то смущает?
Она посмотрела на него. Удар кочергой, падение камней, холод и недосып сделали свое дело – ее лицо было осунувшимся и измученным, но не это смутило Кэла. Он видел Джемму разной – усталой, избитой, грустной, злой, растерянной, – но сейчас она была будто сама на себя непохожа.
– Джемма, ты…
– А что, если он врет?
Сначала Кэл не понял, о ком она. Почему-то слова «врет» и «Купер» не состыковались сразу – может быть, потому, что их произнесла Джемма. Джемма, последнюю неделю твердившая, что Куперу нужно верить, что она знает, что он настоящий и говорит правду. И теперь она спросила – что если он врет? – глядя на Кэла так, будто искала какого-то решения.
– С чего бы ему врать? – спросил Кэл в ответ.
– Я не знаю. – Она солгала, Кэл это видел. Но упорствовала: – Что, если допустить, что он врет нам, Кэл?
– «Я не знаю» – не причина, чтобы обвинять кого-то во лжи, детка, – возразил Кэл. – Почему у тебя появилась такая мысль? Он что-то не то сказал?
Однако она больше ничего не сказала. Не объяснила, чем вызваны эти странные сомнения, не выругалась, не пошутила – просто стояла, медленно выдыхая облака пара и думая о чем-то, тщательно скрытом от Кэла.
– Джемма, – позвал он. – Что происходит?
Она тянула с ответом. Молча смотрела на него, и, то ли из-за темноты, то ли потому, что ее лицо ничего не выражало, Кэл не мог предсказать, что она ответит. А когда она открыла рот, хлопнула дверь, и по ступеням к ним сбежал Норман.
– Скажи мне, – тут же потребовал он, глядя на Кэла. – Когда Киаран в последний раз питался?
Настолько неожиданный вопрос заставил Джемму и Кэла переглянуться.
– Тебя так это заинтересовало, что ты решил выбежать без куртки?
– Что случилось?
Они спросили это одновременно. Джемма – насмешливо, Кэл – без шутки в голосе. Вид смятенного Нормана ему не понравился.
Норман проигнорировал оба вопроса, взволнованно повторив:
– Когда Киаран в последний раз питался тобой, Кэл?
– Может, вчера или позавчера. Если ты спросишь о том, не голодает ли он и сколько раз в день ему нужно для хорошего рациона, – я не знаю, Норман. Что случилось?
Норман обернулся через плечо, а когда повернулся обратно, лицо у него было встревоженным не на шутку:
– Тебе нужно сходить к нему, – сказал он. – Я думаю… Я думаю, с ним что-то происходит, Кэл.
– Что у вас еще? – спросил Доу, когда Джемма размашистым шагом прошла мимо него в столовой.
Она не ответила, направляясь прямиком в спальню. Она не волновалась за Блайта, но, пока они не знали, как его состояние отражается на Кэле, ее ни черта не устраивало положение «с ним что-то происходит».
– Джемма, погоди! – раздался сзади голос Нормана, но Джемма его проигнорировала, уже оказавшись в коридоре.
В тот момент, когда она потянулась к двери, та распахнулась сама и выпустила из комнаты – ага, вот ты где – Блайта. Тот почти вывалился в темный коридор, оттесняя ее назад.
– Так, ты, – она отступила на шаг, – что…
– Я… – еле слышно сказал он. – Мне не очень…
И затем начал оседать вниз.
– Твою мать! – выругалась она, подхватывая его. Ей показалось, что мальчишка весил как кукла, но Джемма все равно опустила его на пол, чтобы обхватить лицо.
– Что такое? – спросил голос Купера из-за двери.
– Черт! – Он был в холодном поту. Джемма оттянула веко – зрачок был расширенным. Обморок. – Кэл! – крикнула она за спину.
Дверь спальни снова открылась, но свет загородил Купер:
– Поче… Что с ним произошло?!
Джемма подняла к нему голову, но не смогла ответить. Слова застряли в горле.