Эшли заговорил про обряд Бахсаз, и, подготавливая необходимое, Сайлас вспомнил еще про один родственный обряд. Те же персидские корни, те же ингредиенты. Скорее всего, Эшли узнал о зороастрийских ритуалах от Фиаме – Сайлас бы не удивился. Этот прохвост много знал, а за пачку хрустящих банкнот еще и поболтать любил. Как и другим западным агентам, Сайласу не раз доводилось прибегать к его услугам – о древней массагетской магии разговор у них тоже был. Обряд Бахсаз был вполне безопасным, даже невинным по меркам Управления. Но были в рукаве у кудесника и другие.
Достав спрессованный кубик черной соли, Сайлас поднес к нему свечу. От языка пламени та вскипела почти сразу, но пальцы не обожгла.
Сталкиваясь с превосходящей угрозой – используй превосходящие методы.
Сайлас пробормотал молитву. Закрыл глаза.
И принялся рисовать.
Утро длилось бесконечно. Джемме казалось, что прошла вечность, прежде чем Кэл объявил, что осталось немного до смены поисковых групп, а значит, пора поесть и выдвигаться. Тело было тяжелым и неповоротливым, а голова весила как гиря, но тем не менее Джемма заставила себя встать с кровати.
Она не помнила, как оказалась на улице, – кажется, Мойра что-то говорила про воду и Джемма ей даже что-то ответила, – но в себя пришла лишь от ледяного воздуха, ударившего в лицо. Реальность прояснилась вместе с грохотом – это Норман гремел ведрами, ведя ее к колодцу на участке.
Джемма протерла глаза. Надо бы поспать, но время неподходящее. Была проблема, с которой нужно разобраться как можно быстрее.
– Эй, мистер Беркли, – сказала Джемма, заглядывая внутрь колодца. Темная вода плескалась далеко внизу, в пределах видимости. – Насущный вопрос.
– Зачем Мойре собственный колодец? – подхватил Норман, вытягивая ведро. Одной ногой он уперся в деревянное кольцо вокруг дыры и, судя по лицу, был явно увлечен процессом. – Я тоже об этом подумал!
– Нет, господи, Норман, не о колодце. – Она помогла ему вытащить ведро, подала второе и тут же спросила: – Как понять, когда человек одержим духом?
Норман так и остановился, держа на поднятом колене ведро в одной руке и веревку с крюком в другой. Крыльцо находилось прямо за его спиной, и Джемма бросила туда быстрый взгляд, проверяя, не вышел ли на него кто, не позовет ли в дом. Ей не хотелось бы, чтобы у этого разговора были лишние уши.
– Я знаю, что это вопрос к Доу, – предупредила она ответ Нормана, когда тот открыл рот. – Но у тебя тоже отличная база. А между приятным парнем с ямочками на щеках и парнем с гнусной физиономией я всегда выберу ямочки. У меня есть принципы!
Сработало: Норман фыркнул. Ну, или не сработало, потому что его лицо снова стало серьезным, и, зацепив ведро за крюк, он отставил его.
– Ты ведь о себе спрашиваешь? – уточнил он, глядя на нее этими своими умными глазами. Ох, милый. – Джемма, если ты чувствуешь, что с тобой что-то не так, то…
– Навык саморефлексии у меня есть, спасибо, – она ущипнула его за щеку. – Просто ответь на вопрос, а? И кидай ведро в колодец уже, холодно до чертиков!
Пока у нее не было доказательств, Норману знать о Купере не следовало: слишком велик шанс, что он забьет тревогу и скажет Доу. Джемма снова посмотрела в сторону дома, а Норман, аккуратно опуская веревку, все-таки начал:
– Доу ведь рассказывал тебе о ступенях…
– Да, да. Лестница одержимости, куча стремных терминов, которые я все равно не запомнила. – Джемма помахала ладонью, отгоняя от себя флер занудства Доу. – Можешь пропускать эту часть.
Ей не нужны были сухие статистические факты: кое-что она знала сама, кое-что из всего, что наговорил Доу, в голове отложилось. Но Джемма никогда не имела дела с одержимыми; никогда не наблюдала, как друг превращается в незнакомца. Ей не с чем было сравнивать и не от чего было отталкиваться.
– Вы же все хором решили, что я одержима, – поторопила она Нормана. – Ну так с чего началось-то? Я про поведение.
– В свою защиту, ваша честь… Я не думал, что ты одержима… Пока Доу не заговорил об этом, – пропыхтел тот и одним рывком вытащил второе ведро. Опустив его между ними, он выпрямился и сдул волосы с лица. – Ладно. На самом деле мы с ним спорили. Я считал твои симптомы косвенными, потому что… Ну, – он замялся, – в моем случае это происходило по-другому.
Джемма знала, что, скорее всего, им придется вступить на эту территорию. Территорию-Драматичных-Воспоминаний. Ей бы не хотелось, но выбора у нее сейчас не было.
– Как ее звали? – спросила Джемма после паузы. – Нэнси? Прости, тот трип в машине был у меня так себе…
– Ничего. Надин, – поправил он. – Ее звали Надин. Она была классной. Ты бы нашла с ней общий язык, – Норман улыбнулся, – ты нравишься девчонкам. Она бы решила, что ты, – он изобразил пальцами кавычки, – крутая.
Джемма не нашлась с ответом. Не потому, что это не было правдой, – она действительно нравилась подросткам, и она реально была крутой, – а потому, что все-таки оказалась не готова. К тому, как легко Норман о ней говорил. С какой любовью и светлой грустью. Она никогда так не могла. И никогда не сможет.
– Ты ведь знаешь, – спросила она, сглотнув откуда-то взявшийся комок в горле, – что ты самый сильный парень в мире, верно?
– Сразу после Кларка Кента, – легко согласился он. – Супернормен. Но ты ведь не об этом хотела поговорить.
– Я хочу понять, – тщательно подбирая слова, заговорила Джемма, – с чего все начинается. Где он – этот первый признак?
Норман поднял глаза к небу, подумал и затем сказал:
– Это чем-то похоже на деменцию. У моей бабушки была деменция, так что да, я могу сравнить… Сначала тревожность. Раздражительность. Мнительность. – Он снял очки, чтобы протереть их свитером от снега, и без них его глаза внезапно оказались больше. Джемма никогда не спрашивала, какой у него минус, но, судя по линзам, выходило, что большой. А она впервые обратила внимание. – Нежелание общаться с окружающими.
Он так и стоял, взявшись краем свитера за очки и рассеянно разглядывая ведра с водой.
– Человек просто постепенно… меняется. Но так сильно, что иногда ты его вовсе не узнаешь. Пока в какой-то момент не оказывается, что того, кого ты знал и любил, больше не существует. – Он отпустил свитер и повертел в руках очки, теперь разглядывая их. – И все, что ты можешь делать, – это наблюдать, как последнее напоминание о нем мучится и страдает.
Потом он вернул их на нос и посмотрел на Джемму.
– В Надин вселился призрак, поэтому вместо нее постепенно проявлялось чужое эхо, искаженное от потустороннего голода. Но есть куда больше астральных видов, которыми может быть одержим человек. Из того, что изучал я, самым страшным были… чинди, наверное. И демоны. – Он передернул плечами. – Определенно, демоны. Если призраки и сами страдают, попав в астральную ловушку, то демоны… Им это нравится. Они получают удовольствие, мучая людей. Призраки некогда были людьми, но демоны – неестественное порождение той стороны мира, к которой мы не имеем доступа. И ничего человеческого в них нет.
И ничего человеческого в них нет.
Джемма кивнула и Норману, и самой себе.
– И сколько это может продолжаться? Я помню про семьдесят два часа. Вся эта, – она обвела воздух рукой, – лестница. Сколько длится спуск по ней?
– Ну, это и вправду лучше адресовать Доу… Сложно сказать. Из тех данных, которые есть у Управления, можно заключить только то, что существуют определенные корреляции. – Норман задумчиво сощурился куда-то за ее плечо. – Например, чем сильнее дух, тем быстрее происходит поглощение, но тем меньше времени он может провести в теле жертвы после захвата.
– В смысле? – не поняла Джемма.
Норман вздохнул. Объяснять полному профану в гоэтике прописные поэтические истины – да, Джемма и сама понимала, что это еще та морока. Но почему-то в Академии ее никто не предупреждал, что однажды ее будут подозревать в одержимости и сама она будет подозревать другого агента в одержимости. И что это случится, черт побери, одновременно!
– Ты ведь знаешь, что любая сущность – это энергия? – голосом усталого учителя сказал Норман, глядя на нее снисходительно. Джемма расплывчато пожала плечами. – Ну вот. Чем больше этой энергии, тем быстрее она продавливает защиту жертвы, это же почти как законы гравитации… И одновременно с этим – чем больше энергии, тем тяжелее физическому телу вместить ее. И принять. Были случаи, когда жертва не смогла продержаться и пятнадцати минут после завершения поглощения. – По его лицу пробежала тень. – Есть много архивных материалов с подобными случаями. Тело просто… не выдерживает. В этом есть некая злая ирония, если подумать.
Джемма не видела в этом иронии. Она думала о том, что если Купер одержим и если он прошел Порог больше чем семьдесят два часа назад и все еще вмещал в себя эту тварь, то, значит, что-то тут не сходится. Если Норман прав, то при такой силе тело уже должно быть на последнем издыхании. Эта гребаная сущность создала целую аномальную зону, мать твою, – она была какой угодно, но не слабой.
– Им всегда нужно тело, – тем временем продолжал Норман. – Это их инстинкт. Каждый дух стремится обрести тело, будь это слабый полтергейст или древний дух. Вернуться на физический уровень реальности, обрести плоть. И все равно… Каждый раз, когда они добираются до тела, им не удается продержаться в нем долго – и все начинается сначала.
– Но если у него уже есть тело… – пробормотала Джемма, – то что ему может быть нужно еще?
– Джемма, – Норман нахмурился. – О чем именно мы сейчас говорим?
Из задумчивого его взгляд стал серьезным и сосредоточенным. Рассеянный Норман-профессор, который был ей нужен, пропал, и на его место пришел Норман-аналитик, который легко уличит ее во лжи, если захочет. Именно поэтому Джемма пожала плечами:
– Я не знаю, приятель. О чем-то, что может помочь нам разобраться в этом дерьме. Пойдем, – вздохнула она, нагибаясь и хватая ручки ведер. – Пойдем в дом, Норман. Спасибо.