– Я это к тому… что, если бы вы хотели, чтобы я умер… Я бы уже был мертв.
И прозвучало это на вкус Кэла с упреком. Будто он был виноват в том, что с недостаточным рвением хотел от него избавиться.
– Не пойми меня превратно, Киаран, – вздохнул Кэл. – Но я редко от всей души желаю кому-то смерти. Так что придется тебе еще помучиться.
– Вы не понимаете, да?
Глаз он не открывал, но на этот раз словно назло, а не потому, что у него не хватало сил.
– Как только вы уедете… Это перестанет иметь значение. Как только вы от меня устанете, это перестанет иметь значение. Как только вы захотите, чтобы я исчез из вашей жизни… Это перестанет иметь значение. – Его губы скривились. – Человеческое сердце… Непостоянно. Так что нет никакой разницы… когда это случится.
Кэлу захотелось уйти из комнаты. Он не любил, когда на него взваливали ответственность за чужие эмоции, – и не хотел ее брать и сейчас. Его останавливало только то, что ему предстояло надолго уйти из дома; а значит, нужно передать Киарану достаточно энергии, чтобы тот продержался до его возвращения.
– Ну, раз так, сегодня тебе надо думать не об этом, – сказал Кэл, сохраняя неуместно оптимистичный тон, словно не услышал грустный монолог. Не время для этого. – Сосредоточься на том, чтобы выжить сейчас, а не на том, как будешь умирать потом. Или ты считаешь, что тебе жить незачем? И открой глаза, будь так добр.
Киаран не сразу, но послушался. И когда Кэл встретил его взгляд, он подумал: да. И вправду. Именно так он и считает.
Сказать Кэл ничего не успел.
– Мистер Махелона. Не надо, – опередил его Киаран. – Я всегда знал, что рано или поздно это так и закончится. Не нужно. Меня успокаивать.
«Успокаивать». Кэл вряд ли мог бы представить себя успокаивающим кого-то: у него не хватало ни такта, ни желания. Подбирать слова, трогать, как струны, эмоции человека напротив – для этого у него был слишком маленький словарный запас и слишком грубые пальцы. Глядя на Киарана, Кэл думал, что сейчас на его месте лучше бы оказаться старине Норману: вот уж кто точно знал, что надо делать со вчерашними подростками в их драматичной фазе.
Но Нормана тут не было, а в голосе Киарана звучало слишком много надрыва. И Кэла это не устраивало.
– Однажды мы с Джеммой сидели в одном баре при мотеле, – заговорил он, задумчиво почесывая подбородок, – где-то у черта на рогах возле Рино… Это такой младший брат – неудачник Лас-Вегаса. Слышал о Лас-Вегасе?.. Мы, может, были полгода как с ней знакомы. Около того. Остановились там на ночь, взяли пиво, вокруг – пустыня на мили вокруг…
Это сбило Киарана с толку: его брови недоуменно дрогнули, он слегка нахмурился. Кэл продолжил:
– Не помню, о чем мы там трындели, но в какой-то момент пива стало слишком много, и разговор свернул куда-то в сторону высоких материй. О жизни, ну, классика. И вот она сидит, – он показал рукой на воздух рядом с собой, будто Джемма была прямо тут, – тычет в меня своей кружкой и спрашивает… Если бы ты ничего не видел, говорит. Если бы ты ничего не слышал. Если бы ты ни о чем не думал. – Он вскинул руку в патетичном жесте. – Куда бы ты пошел? Что бы ты искал?
На этой ноте – вполне прямолинейной – он замолчал, глядя на Киарана. Киаран смотрел на него в ответ без выражения довольно долго.
– Вы хотите, чтобы я нашел смысл жизни? – сухо спросил он наконец. – Или зачем мне эта… душевная история?
О. Похоже, Кэл его разозлил. И это было хорошо – он еще по Джемме знал, что злость куда лучше равнодушия. Злость придает людям сил, вот что.
– А у тебя его разве нет? – нарочито беспечным тоном спросил он.
– Это дурацкое словосочетание. Смысл жизни. – В голос Киарана проник яд. Теперь он смотрел почти сердито. – С того момента, как леннан-ши встречает свою… жертву, у нее может быть только один смысл жизни, мистер Махелона.
Не то чтобы Кэл не понимал. Трудно не понять очевидных вещей вроде «теперь его жизнь зависит только от меня», или «у него нет выбора», или «он обречен на сосуществование со мной, и от этого никуда не деться». Чего Кэл не мог понять – так этого глупого упорствования в том, что нет другого выхода, кроме как лечь посреди дороги и ждать скорой смерти. Будущее – сложная и дерьмовая штука, спору нет; и, может быть, местные культисты повесят их всех на центральной площади прямо завтра; и, может быть, у Киарана и у Кэла, у них обоих, ничего хорошо не закончится.
Никто не знает, что будет дальше, но если ты заранее сдался, то ты заранее проиграл.
Так что, вместо того чтобы учить его жизни, Кэл сказал:
– Слушай, вот тебе забавная аналогия… У вампиров же, получается, тоже один смысл жизни: хлебать чужую кровь. Однако веришь или нет, но я встречал вампиров-брокеров, вампиров-программистов, – он начал загибать пальцы, – и даже вампиров-художников. Не знаю, конечно, насколько биржевые сделки могут быть смыслом жизни, но вот кровосос-художник был из этих, ну… Возвышенных ребят. Там была любовь к высокому искусству. – Он пожал плечами. – Правда, искусству из чужих внутренностей… В общем, – Кэл со вздохом поднялся, – Киаран, приятель. Мне лестно. Но смысл жизни тебе лучше все-таки выбрать какой-нибудь другой.
– Вы меня очень раздражаете, – невыразительно сказал Киаран. – Потому что не понимаете, о чем говорите.
– Ну, может, да, – согласился Кэл, – может, нет, может, у тебя тонкая душевная организация и все такое. – Он наклонился и положил руку ему на плечо под курткой. – Но если тебе нужен смысл жизни на ближайшую неделю, у меня есть более подходящий вариант.
Киаран слабым голосом спросил:
– И какой же?
Кэл ободряюще улыбнулся, крепко сжимая его плечо:
– Постарайся не умереть.
Роген не двигалась.
Сидя на кресле, сложив руки на животе и откинув голову, она выглядела так, будто находилась на грани сна и яви. Сайлас не мог сказать, дремлет она или нет.
– Вторая смена людей уходит, – сказал Эшли, стоящий у окна. Сайлас кивнул, но продолжал смотреть на Роген. Что-то в ее позе его нервировало. – Мы идем сейчас?
И в ее выражении лица. Пустом и абсолютно ей несвойственном.
– Нужно выждать некоторое время, – возразил Купер.
Он стоял, скрестив руки на груди, у стены прямо напротив Роген, перед ее расфокусированным взглядом.
– Но нам нужно закончить до темноты. Что ты думаешь, Доу? – Она вообще моргает? – Доу?
Сайлас повернулся к Эшли, пока тот не начал задавать вопросы. И тут же увидел кочергу: полностью одетый для выхода Эшли держал ее в руке, будто на вылазку в дом Йена собрался переться с ней.
– Что мы не можем выйти без Махелоны, который нянчится со своим вампиром, – ответил Сайлас. – Она что, к тебе прилипла? – Это уже относилось к кочерге. – От кого ты собрался отбиваться?
– Думаю, что от тебя, Сайлас, – это Махелона объявился на пороге, натягивая куртку. Сайлас закатил глаза. – Ну что, все готовы? – Махелона повернулся к креслу. – Детка, актерские навыки наготове?
Доу опять уставился на нее, словно ожидал, что она вот-вот… Джемма даже не знала, что предположить. Станцует канкан? Бросится на кого-нибудь с ножом? Что за паранойя сегодня, черт возьми, в нем проснулась?
На Доу она – в который раз – принципиально не посмотрела.
– Всегда со мной, – пробормотала она, не меняя позы.
Смотреть она продолжала на Купера.
«Человек просто постепенно… меняется. Но так сильно, что иногда ты его вовсе не узнаешь», – сказал утром Норман. Прописная истина. Основы.
И не нужно быть гоэтиком, чтобы знать эти основы, но, видимо, нужно им быть, чтобы уметь эти основы применять, потому что, даже глядя на Купера, Джемма не могла соотнести ничего из слов Нормана и теории о ступенях со стоящим напротив Купером.
– У нас будет не больше пары часов, так что давайте сразу определимся: вы…
Купер не менялся на глазах. Не замечала она за ним резких перемен. Вот он стоит, все так же хмуро, вот он кивает словам Кэла. Точно так же, как стоял несколько дней назад, позавчера, вчера, сегодня. Дело было вовсе не в изменениях.
– Я принесу, – сказал Купер, видимо отвечая кому-то. – Минуту.
Он прошел в коридор мимо кресла, в котором сидела Джемма. Она не стала провожать его взглядом – так и смотрела на то место, где он стоял.
Он не изменился.
Он будто… с самого начала был другим.
– Джемма, что у тебя… Ты уже все? – Норман удивленно посмотрел мимо нее, и на этот раз Джемма повернулась в кресле. Рядом стоял Купер – не прошло и пары секунд с тех пор, как он ушел в коридор. – А где…
– В жизни там ничего не найду, – недовольно перебил тот и прошел к двери на улицу. – Там страшный бардак, потому что вы не умеете соблюдать чистоту. И Блайт спит, не хочу его будить.
«Ты не знаешь, спит он или нет», – подумала Джемма. Вокруг все начали вставать и собираться, но она смотрела на Купера. Дверь в спальню скрипит, когда ее открываешь. Ты ее даже не открыл.
Она снова вспомнила резкий запах и странный символ, которые после видения двух Куперов за столом выпали из головы.
За те две секунды, что тебя не было, ты бы успел только остановиться перед дверью, Купер.
Нехорошее чувство заскреблось внутри. Интуиция шептала: что его отпугнуло?
Купер опустил голову – и они встретились взглядами. Он не удивился, что она на него смотрит. В его взгляде не было ни недоумения, ни вопроса, ни мысли, ни эмоции – ничего.
– Джемма? – снова позвал Норман, словно откуда-то издалека.
– Ага, – ответила она, продолжая смотреть Куперу в глаза. – Иду.
И поднялась с кресла.
План был предельно прост и действительно включал в себя актерские способности Джеммы. Не то чтобы Американская киноакадемия многое потеряла, но ей всегда хорошо удавались экспромты.
Джемма несколько раз постучала кулаком в дверь. Тишина. О, да ладно, неужели спит в середине дня? Норман сказал, она точно дома.
Оттянув пару раз веко и удостоверившись, что слезы льются достаточно интенсивно, Джемма постучала сильнее. Наконец за дверь