– Что? – спросил Норман, досадуя, что его прервали именно тогда, когда он едва нащупал тему, где мог осадить Доу. – Нашел что-то?
– Тут по-английски. Текст наполовину выцвел, но вот, послушайте… Пятое января, две телеги, провизия, одежда… и, кажется, какие-то инструменты… Телеги? – Он недоуменно поднял на них взгляд. – В семидесятые?
– Покажи, – уже серьезно попросил Норман и взял из его рук листок.
Кэл не ошибся: на чистом английском, еле читаемыми чернилами на тонком просвечивающем листе действительно был список содержимого нескольких телег. Видимо, доставка из города во время строительства шахт… Но почему не на автомобиле?
– Здесь не может быть настолько плохо с цивилизацией, – сказал Доу. – Отсутствие телевидения и канализации – это одно, но…
– Нет. В то время, когда писали этот список, здесь не было не только телевидения и канализации. Они соврали.
Кэл забрал у Нормана лист, сложил его и спрятал во внутренний карман куртки. И голос его был угрожающе спокоен, когда он сказал:
– Они находятся здесь уже гораздо, гораздо дольше.
Когда она открыла дверь, за ней оказалась комната Винсента.
– Да вы… – пробормотала Джемма, оглядываясь, но вместо дома в ирландской глубинке обнаружила коридор знакомой квартиры на Майлс-авеню. – Да вы издеваетесь.
Она не спала. Не могла спать. Она ведь пришла сюда, чтобы отвлечь соседку, пока Кэл и остальные… Какого черта здесь происходит?!
Это была комната Винсента.
Его книги, его фотографии, его коллекция пластинок, стены – стильный серый кирпич, модные светильники, картина под Энди Уорхола над кроватью, ярко-желтое кресло…
Джемма посмотрела вниз – на ней не оказалось убитых джинсов и растерзанных кроссовок. Как и в тот день, на ней все еще были спортивные штаны, заляпанные кровью. Футболка с принтом головы Оззи Озборна – кровавый след проходил прямо по его лицу. Позже, оказавшись дома, Джемма вышвырнет эту футболку в мусорный бак, будто желая поставить в этой истории точку. Сделать вид, что все закончилось.
Джемма устало опустилась на кровать, свесив руки между колен.
– Винс? – позвала она, прикрывая глаза. – Местный паранормальный урод? Филу? Кто-нибудь?
Пустая квартира отозвалась безмолвием под размеренный перестук дождя.
Да ладно. И что теперь? Игры с реальностью – ради чего, что еще за невнятные психологические пытки? Возможно, она отрубилась прямо в доме и теперь спит, хотя Джемма абсолютно не помнила хотя бы отдаленно подходящего момента для сладкого дневного сна.
Не открывая глаз, она откинулась на кровать. Если он, кем бы он ни был, хочет и дальше ее обрабатывать, так пусть приходит сам, в этот раз никуда она на своих двоих не пойдет.
Интересно, может ли она заснуть внутри сна? Как в том фильме с Ди Каприо. Джемма не задавалась вопросом, что она могла бы увидеть, погрузившись еще глубже в сновидение, – она и так знала, что нет там никаких бесформенных монстров и кровожадных тварей. Если самая глубокая часть сознания Купера – это голубая комната, постепенно пожираемая пожаром, то Джемма, заснув во сне, оказалась бы перед дверью. Набросилась на нее и кричала бы, надеясь услышать ответ с той стороны. Билась и билась, пока наконец не снесла бы дверной замок. Ввалилась бы в ванную комнату, и мир вокруг выцвел бы в черно-белое, оставив только красно-черное озеро в сердцевине.
Вот как выглядел бы ее личный ад.
«Угол», как назвал его Доу. Сначала он хлынет Волной, потом раскачает Маятник, а затем будет искать Угол – вот что он сказал.
Но он ведь сильно запаздывает, наш Доу, правда? Тебе ведь не потребовалось ничего искать. Ты знал ее слабое место с самого начала.
Ну так покажи, что ты еще для нее приготовил.
За то мгновение, пока Джемма открывала глаза, мир вокруг выпрямился – перевернулся из горизонтали в вертикаль. Теперь она стояла.
Улицу заливал пасмурный день – не такой, как в Глеаде, но небо могло в любую минуту начать плеваться мелким противным дождем. Вдоль Сидли-лейн с обеих сторон уродовали пейзаж облезлые дома из дешевого гипсокартона. Все они теснились друг к другу, огороженные то развалившимся палисадником, то подранной рабицей. Справа и слева от Джеммы разбегался в стороны разбитый асфальт. Из соседнего дома доносился ор телевизора: старик Эйб с каждым годом глох все сильнее, и со временем вечерние новости с Крисом Уоллесом стали сотрясать всю округу. Вокруг никого не было; дурная погода разогнала весь Вест-Энглвуд по домам.
– Понятно, – устало сказала Джемма. – Решил наконец пойти с козырей, да?
Она пнула брошенный кем-то у тротуара велосипед; краденый, скорее всего, и потому бесхозный. Здесь всегда было так: вороватые подростки, подвыпившие взрослые, кражи и поножовщина. Вест-Энглвуд был коричневым пятном на городской карте Чикаго – размазанным по ней куском дерьма.
Джемма враждебно уставилась на дом перед собой. Внешне он ничем не отличался от таких же скорбных халуп вокруг. Паршивый дешевый сайдинг, когда-то светло-зеленый, но со временем обросший грязью и посеревший; у прохудившейся лестницы выломаны почти все подступенки, облезлые перила выглядели так, будто вот-вот развалятся. Окно на втором этаже было слепо заложено листом ДСП – как-то раз под Рождество его из пневматики пробил пьяный разбушевавшийся Чудила Спир. Спира скрутили быстро – в Вест-Энглвуде стрельба по окнам была не редкостью, но никому не хотелось, чтобы копы портили сочельник, – а окно, конечно, никто так и не заделал.
Вот тебе и жизнь в пригороде. Вот тебе и американская мечта.
Джемма почему-то надолго задержала взгляд на этом окне. Ей пришлось самой притащить ДСП – сперла с какой-то стройки. Стояла зима, а Мэйси всегда заболевала от любого сквозняка. Кроме нее, разбитого окна никто даже не заметил. Никому не было дела.
Кроме Джеммы, никому никогда не было никакого дела.
– Ну и дыра все-таки, – с отвращением пробормотала она, продолжая сверлить взглядом проклятое окно.
– Да ладно, Джемс, бывает и хуже, – заговорили позади. – Трейлер-парки, например. О! Или Балтимор.
– Ты, придурок из Оранжевого округа, – неожиданно для себя разозлилась Джемма. – В доме твоих предков был гребаный летний домик у бассейна. Ты ни хрена не знаешь о трейлер-парках.
Она никогда не говорила Винсу о Вест-Энглвуде. Кормила его тем же, чем и остальных, – байками о Крутой Джемме, Джемме Победительнице. Джемме Железный Желудок. Джемме, получавшей больше всех записок на День святого Валентина – правда, от девчонок. Джемме, выигравшей чемпионат школ округа по грэпплингу. Джемме, которая разбила битой тачку гандона Хьюго Гарсии, который слишком много выпендривался.
Винсент знал только эту Джемму.
Не ту, которая воровала опилочные листы со стройплощадок, потому что у ее сестры в комнате не было отопления.
– То есть ты пустила сюда Купера. А у его предков, между прочим, гараж на две машины, и каникулы он проводил на горнолыжном курорте. А бассейн моих родителей – это, видите ли, проблема.
Джемма проигнорировала его. Вместо этого она подумала: смогла бы она объяснить Доу эту разницу между Купером, живым, настоящим, с его пульсирующим клубком эмоций, – и Винсентом, которого здесь не было?
Там, за плечом, ощущалась абсолютная ледяная пустота.
Никто живой не стоял рядом с ней на дороге в поганом Вест-Энглвуде. Никто живой не смотрел с ней на этот отвратительный дом.
Никто живой.
Их прервал крик:
– Не надо!
Он раздался так отчетливо посреди пустой улицы, словно где-то рядом включили запись. Нажали на кнопку «плей» на магнитофоне, выбрав удачный момент. В карманах Джемма сжала руки в кулаки. Конечно, ведь представление должно продолжаться. Ради этого она здесь. Ее привели сюда, чтобы она смотрела.
– Чарли, не надо! – крик шел из дома. – Она больше так не будет!
– Закрой свой поганый рот!
– Купера тут больше нет, – игнорируя эти крики, с напором сказала Джемма. – Это моя голова. Так что со мной здесь… только ты.
– Где эта неблагодарная шваль?!
– Кто «я»? – с легким любопытством спросил голос Винсента.
– На этот раз она у меня получит! На этот раз не отделается фингалом!
Во сне она могла делать что угодно. Трогать предметы, менять фотографии, разговаривать с людьми, которые существовали только в ее голове. Но чего Джемма сделать никогда не смогла бы – войти в этот дом и заставить этого орущего ублюдка заткнуться.
Голос Винсента напомнил о себе:
– Так кто же «я», Джемс?
– Ты сгущаешь небо, – через силу ответила Джемма. Крики продолжали разрывать улицу, пьяные и беспощадные. – Делаешь ночь длинной, а день коротким… – «Я сказал, не мешай, идиотка!» Звук удара. – И выпускаешь ночами своих чудовищ.
Джемма не отводила взгляд от дома.
– Ты плетешь пути и теряешь дороги. Ты заманиваешь в темную глушь скалистой пещеры… – Она не знала, откуда брала эти слова. Они просто слетали с ее языка. – Ты прячешься во тьме и ненавидишь свет.
– Я шепчу… – голос и вправду опустился до веселого шепота. – И шепот мой похож на звук ветра, скребущегося в темную зимнюю ночь.
Наконец Джемма нашла в себе силы обернуться.
Кровь была везде: на асфальте, на его руках, шее, лице, даже на волосах, на его чертовой пижонской укладке. Кровь выжгла его гребаную дорогущую рубашку от Тома Форда, из светло-розовой та стала бордовой и черной.
Винсент лежал посреди пасмурной Сидли-лейн: упавшая рука, безвольно откинутая голова. Абсолютно бездыханный, он слепо смотрел в небо мертвыми глазами. Вокруг все стихло: ни криков Чарли, ни воя телевизора из дома старика Эйба. Джемме казалось, что в этой тишине она могла слышать, как кровь медленно впитывается в асфальт.
– Чушь собачья, – процедила Джемма, тяжело сглатывая. – Он не умер.
– В тот раз, – неуместно живым голосом сказал труп Винсента. Его голова, как шарнирная, резко повернулась, упав щекой на асфальт. – Но ты же сама понимаешь: когда-нибудь…