Его тело оставалось неподвижным. Голос внутри зашептал: ты ведь это знаешь. Винсент – неплохой охотник. Но не лучший. Не самый быстрый. Не самый сильный. И когда-нибудь очередная тварь обязательно его…
– Что ты такое? – преодолевая внезапно образовавшийся комок тошноты, потребовала Джемма. – Демон? Дух? Думаю, тебе пора представиться.
– Да ладно, Джемс. – Мертвые глаза Винсента моргнули. – Никого тут нет. Тут только вы. – Его губы медленно расплывались в улыбке. – Ты… и то, от чего ты постоянно убегаешь.
Это не была улыбка Винсента. Тот умел улыбаться по-разному – самодовольно, нежно, совсем по-мальчишечьи, – но никогда не улыбался так, словно кто-то растягивал пальцами уголки его рта в разные стороны. Эта улыбка вселяла холод: он проник внутрь и начал заполнять ее, как расползающийся туман.
– Вот что ты делаешь, да? – вытолкнула из себя Джемма, чувствуя, как холодеет в груди. – Ублюдок. Ты и с Купером это проворачивал. Вот отчего он был такой зашуганный.
Винсент засмеялся. Забулькал кровью, улыбаясь, и выкашлял рваный смех, от которого у Джеммы потяжелело в желудке. Вместе с его смехом из ниоткуда раздался звук: прерывистый писк, который Джемма сначала не узнала.
– Тук, тук, тук… – в такт писку прохрипел Винсент, не прекращая улыбаться. – Бьется ли еще это сердечко, Джемс? – Его пальцы дернулись, словно в окоченевшие конечности на мгновение вернулась жизнь. – Или, может, лучше… Джей?
Это был писк кардиотокографа. Джемма вспомнила: тихий-тихий, он шел из палаты, пока говорил доктор. В тот вечер Джемма старалась его не слышать. Игнорировала этот звук, который мог в любой момент оборваться.
– Твои… – с трудом произнесла она. Воздуха не хватало. – Дешевые спектакли… не сработают, урод.
Она лгала. И он это знал.
– Джей, Джемс, Джемма… – пропел Винсент. Нет, хватит так его называть. То, что притворялось Винсентом. – Слишком много прозвищ для одной маленькой девочки, не находишь?
И спросил чужим голосом:
– У вас «Медикейд» или другая медицинская страховка?
Кровь медленно стекала изо рта по его щеке на асфальт.
Джемма медленно шагнула назад. Ледяная дрожь доползла до шейных позвонков, подобралась вплотную к ее мыслям.
– Заткни пасть, – единственное, на что ее хватило.
Но его рот уже открылся, и голосом Мэйси произнес:
– В этот раз ты ведь успеешь?
– Разве ты не можешь просто остановиться? – спросил голос Винсента.
– Неблагодарная шваль, – сказал голос Чарли.
«Беги», – подумала Джемма, когда холод наконец проник в голову. Другие мысли исчезли: все оледенело, покрылось морозной коркой, оставляя только пульсирующее желание убежать.
– Кого ты потеряешь в следующий раз, Джемайма?
Один шаг превратился в несколько – и вот Джемма уже пятилась от тела, распростертого в крови на дороге. Только взгляд Винсента – мертвый и пустой – преследовал ее.
Она заставила себя развернуться.
– Эй, Джемс! Знаешь, что это? – раздался ей вслед булькающий смех.
И побежала.
– Это твоя галерея паршивых моментов, звездочка!
Комната за комнатой – они перерыли все.
Сайлас чувствовал, что настроение Махелоны рядом с ним изменилось: он стал… сосредоточеннее. Теперь он знал, куда смотреть и что искать. В отличие от самого Сайласа.
Пока Махелона осматривал личные вещи Йена, роясь в комоде, Сайлас на всякий случай использовал заранее заготовленную свечу Бахсаз. Момент, который не давал ему покоя, – свеча зачадила над подушкой Роген, хотя не чадила ни в одном другом месте в долине, – снова занял его мысли. Неся свечу через коридор, Сайлас думал: если первоисточником был Йен и именно из-за него в Роген вселился дух… Здесь тоже должны быть следы. Искажение энергетики. Сильные скопления.
Но ничего не было.
Почему?
На стуле в конце коридора обнаружился альбом девчонки. Сайлас одним движением затушил свечу и подхватил его. Очень вовремя с лестницы торопливо спустился Эшли.
– Хочешь, чтобы нас обнаружили? – Сайлас сунул ему альбом, но тот даже внимания не обратил.
– Я вспомнил! Что насчет подвала? – спросил тот, так и застыв с альбомом в руке.
Сайлас закатил глаза: интересно, Вулрич попросил главу отдела выбрать самого рассеянного аналитика или у них оставались еще более козырные варианты?
– Вы спускались в подвал? Я… Ой!
Это Сайлас выдернул у него альбом и вернулся в комнату девочки. В комнате тянуло запахом дыма – наверное, с улицы. Убирая альбом в ящик, он слышал продолжившийся разговор:
– Подвал? – голос у Махелоны был недоуменный. – Я обошел все двери на первом этаже. С чего ты взял, что он тут есть?
– Я видел… Там подвальные окна снаружи, со стороны пустыря. Здесь точно должно быть цокольное помещение…
Они еще раз проверили все комнаты первого этажа: лестницы вниз нигде не было. Эшли продолжал утверждать, что окна снаружи дома были подвальными, – и даже предложил вылезти наружу и проверить. Но Махелона задумчиво покачал головой, оглядываясь вокруг. И сказал:
– Ищите ковры.
Ни Сайласу, ни Эшли не потребовались уточнения – оба сразу поняли, что он имел в виду. В спальне Йена нашлась потрепанная циновка, но под ней ничего оказалось; а затем из кухни раздался голос Эшли:
– Идите сюда!
Сайлас оказался в кухне первым и обнаружил Эшли сидящим на корточках. Двумя руками он держался за тяжелый край широкого ковра и, когда Сайлас зашел в двери, поднял к нему голову.
– Зачем ему в кухне такой громадный ковер? – спросил он. В соседней комнате трещали в печи поленья, и этот звук постепенно наполнял кухню. – Или я надумываю?
Не надумывал.
Втроем с подоспевшим Махелоной они скинули ковер в сторону, и тот обнажил под собой старый деревянный пол. Ближе к стене доски были спилены, образовывая квадратный выруб примерно метр на метр. Махелона присвистнул.
В углублении пола виднелся железный люк, закрытый на тяжелый амбарный замок.
– У-ля-ля, – пропел Махелона, упираясь руками в колени и присматриваясь к замку. Сайлас поморщился от запаха гари. Нужно проверить печь, они ведь не хотят, чтобы тут все сгорело, пока Йен все еще… – Ну что, Норман. Похоже, ты зарабатываешь очки.
Но почему в печи все еще что-то тлеет, если Йен ушел рано утром? И разве звук треска огня раздавался, когда они влезли в дом?
– Мы сможем… Доу? Что такое?
Сайлас молча ринулся в коридор.
Запах гари уже нельзя было игнорировать, но дым он увидел, только добравшись до входной двери. Эшли, шедший за ним следом, закашлялся, когда дом дыхнул в них паленым жаром. Треск дерева стал оглушительным.
Коридор в другой части дома уже почти не просматривался: все затянуло клубами дыма. Сайлас начал толкать Эшли назад к кухне, прикрыв нос и рот рукой.
– Выбираемся отсюда, – коротко сказал он. – Живо!
Улица оборвалась внезапно: только что под ее ногами был раздолбанный асфальт Сидли-лейн, и вот он уже превратился в коридорные доски. Джемма почти врезалась в дверь – в последний момент налегла на дверную ручку, и та распахнулась, позволяя ей ввалиться внутрь и упасть на одно колено.
Тяжело дыша, Джемма схватилась за ручку и заставила себя подняться.
Теперь мир состоял из запахов цемента и побелки, грязных углов, обшарпанных стен и холодного утреннего солнца за голыми окнами. Джемма застыла на месте, вцепившись в ручку двери так, будто стоит отпустить – и ее унесет штормовым течением. Пальцы заломило, а в груди стучало так тяжело, словно кровь загустела и теперь сердце с ней не справлялось.
Когда она ввалилась, ребенок на кровати спал, но почти сразу зашевелился – рука потянулась к тумбочке, нашаривая облезлый телефон-раскладушку. Словно это она своим приходом потревожила его сон, словно ребенок почувствовал, что она вошла.
«Ребенок», – про себя повторила Джемма. Абсолютно неподходящее слово. Девчонке, вынырнувшей из-под одеяла, было лет восемь, может, девять, но ребенком она уже давно не была.
Мимо Джеммы прошлепали босые ноги. Тяжелый комок в груди, не справляющийся с загустевшей кровью, не справляющийся ни с чем, сжался в мучительном спазме. Может быть, с ней случился сердечный приступ. Может быть, она уже умерла. Мертвой было бы намного легче иметь с этим дело, отстраненно подумала Джемма, глядя, как малышка шлепает по ободранному ламинату к кровати. К этому моменту ее сестра уже приглашающе откинула одеяло. Вот что ее потревожило.
Девочка всегда чувствовала, когда малышка просыпалась. С самого ее рождения. Вставала раньше, чем та успевала заплакать. Засыпала, только когда та успокаивалась.
– Она не встает, – малышка забралась на кровать, подвигаясь как можно ближе к чужому боку. В комнате всегда было холодно: от окон нещадно дуло. Ее сестра дождалась, пока она заползет в тепло, и накинула одеяло обратно, подтыкая края. – Снова. А папы нет.
– Он же уехал ночью, помнишь? – Девочка зевнула. – У него опять выезд.
«У него опять выезд» – такая хорошая, удобная ложь для «будет три дня пить в каком-то баре». Она перешла девочке по наследству, и теперь девочка должна передать ее дальше. Разве не для этого нужны старшие сестры? Чтобы передавать дальше безопасную ложь.
Малышка – сколько ей здесь? лет пять-шесть, боже, Джемма давно не помнила ее такой крошечной – посмотрела вверх, утыкаясь темной макушкой сестре под подбородок. В том возрасте ей нравились объятия, нравилось, когда с ней нежничали, – но чем старше она будет становиться, тем…
– Она поправится? – спросила она.
– Нет, – сказала Джемма вслух, когда девочка затянула с ответом, делая вид, что снова проверяет телефон. – Ни хрена она не поправится.
Через пару лет все закончится. Больше не будет ни Рождества, ни Дня благодарения, ни ланчей в хрустящих картонных пакетах, ни вопросов о том, как прошел день. Сгинет даже то немногое, что еще оставалось.
– Конечно, – ответила девочка, откладывая телефон. «Не верь ей», – подумала Джемма. – Она просто… грустит. Я же говорила с доктором. Он сказал, что от лекарств ей станет лучше.