– Хватит! Вам нужно оставаться на ногах, без вас мы все будем в опасности, это не имеет смысла, я…
– Так ты знаешь, – перебил его Кэл, – или нет?
Киаран разозлился: осунувшееся лицо ожесточилось, глаза сузились, желваки на четкой линии челюсти напряглись. Он не стал даже продолжать этот разговор и попытался подняться, но только для того, чтобы снова рухнуть на кресло и чуть с него не свалиться. Не совсем от бессилия: просто Кэл, ожидавший чего-то подобного, одним рывком ноги сделал быструю подсечку, даже не поменяв позы.
Лицо у Киарана стало возмущенным, ошалелым и почти беспомощным. И это были самые яркие эмоции, кроме злости и отчаяния, которые Кэл видел на этом лице за все время их знакомства, начиная с того туманного утра в Кэрсиноре.
– Как мне это сделать? – повторил Кэл. Под безмятежностью в его голосе отчетливо слышался ультиматум.
– Не надо, – попросил Киаран очень тихо.
Кэл вытянул вперед руку ладонью вверх, ожидая другой конец линии, соединяющей их, ответ, подсказку – что угодно.
Киаран медленно и неохотно дал руку.
Кэл задумчиво взвесил ее в ладони. Она была худой и бледной, вся в гематомах и царапинах – те, оказывается, так и не зажили после шахты, а никто даже внимания не обратил. В широкой, мозолистой ладони Кэла она смотрелась странно: неправильно, неестественно. Как что-то, что очень легко сломать, а Кэл никогда не любил хрупкие вещи.
Не зная, что делать, он сильно сжал чужую ладонь, но Киаран даже не поморщился – непохоже, что он собирался сломаться от неосторожного прикосновения.
Кэл оперся локтями на свои колени и вытянул вторую ладонь. Киаран молча вложил в нее свою. Эту Кэл тоже сжал – на этот раз сильнее.
– Вы проверяете, когда у меня захрустят кости? – все еще беспомощно, но с толикой упрямства в голосе спросил Киаран. – Они не захрустят.
– Ну что это за руки, – с неодобрительным вздохом ответил Кэл. – Пальцы как спички. Никуда не годится.
– Я сейчас их заберу. И это неправда.
Он их не забрал.
Кэл слегка покрутил их, не зная, что с ними делать. Потрогал большим пальцем костяшки – каждую по очереди. На косточке указательного пальца был большущий синяк, а прямо поверх – широкий рубец царапины. Кэл провел пальцем по царапине, чувствуя шероховатые края сукровицы.
Был ли толк от того, что они, как дураки, держались за руки, сидя в столовой? Кэл постарался к себе прислушаться, но ничего не почувствовал. Работает ли?
– Ну что нам, – с сомнением протянул он, – поиграть в пальчики?
– Поиграть… – Киаран вздохнул. – Простите?
– В пальчики. Ну боже ж ты мой, борьба на больших пальцах. Типа, кто кого прижмет. Только не говори, что в Ирландии в такое не играют.
Киаран опустил голову – его макушка оказалась прямо перед носом Кэла – и тихо, сдавленно засмеялся. Может, ему действительно было смешно, а может, сдали нервы, Кэл не знал, но звук ему понравился. Это был хороший смех.
Они просидели так – сколько? Кэл не считал. Возможно, минуту, возможно, десять: здесь, в этом месте, никогда нельзя было сказать наверняка. Киаран сидел, низко опустив голову, и Кэл смотрел то на его руки в своих, то на его макушку.
Когда Киаран заговорил, тема была неожиданной. Разглядывая их руки, он сказал:
– Миз Роген на днях сказала… одну вещь, – он пошевелил пальцами. – Что она придумывает для меня клички, чтобы я не забывал… кто я такой.
– Миз Роген врет как дышит, – ласково ответил Кэл. И, помолчав, продолжил: – Это не для того, чтобы ты не забывал. А для того, чтобы она сама не забывала.
– О чем вы? – не понял Киаран.
Конечно, он не понял. Миз Роген прятала все на виду, но за ее мишурой все равно заметить это было непросто.
– Джемма… – начал Кэл, обдумывая, в какие слова облечь этот очевидный секрет, – она легко привязывается к людям. И легко впускает их в свою жизнь, даже если сама очень не хочет. Вот такой она человек.
«Но тяжело отпускает». Этого он говорить не стал. Это была не его история – более того, эту историю Джемма ему так и не рассказала. После того как Винсент едва выкарабкался, не было ни посиделок в баре, где Джемма бы излила ему душу, ни ночи, проведенной за пивом или молчанием, – ничего из того, что случалось обычно, когда Джемма чувствовала себя погано. Не в тот раз.
Они ничего не обсуждали – и Кэл только смотрел со стороны. Не давил и не спрашивал: если бы Джемме нужна была помощь, она бы ему сказала. Это было его правило.
– Разве охота на нечисть не опасное занятие? – помолчав, спросил Киаран. – В таком случае… Разве не должно это быть…
Он не закончил, но Кэл все понял и так. Он пожал плечами:
– Когда ты становишься ликвидатором, ты с самого начала готов к тому, что что-то может в любой момент прикончить тебя или твоего товарища. Или друга. – Еще один очевидный секрет. – Когда Джемма отправляется на дело, я каждый раз знаю, что она может и не вернуться. И я должен буду это пережить. Иначе никак, – он провел рукой вдоль чужих пальцев, вниз и обратно, стирая с них холод. – Она тоже это знает.
– И она тоже сможет это пережить?
Все-таки очень проницательный, верно? Кэл хмыкнул.
– Я не могу ее подвести, – ответил он, – и поэтому всегда возвращаюсь.
– Это очень сложная жизнь, – пробормотал Киаран. Кэл не видел его лица, но чувствовал взгляд на своих руках. – Тогда почему охота?
– Почему Джемма решила охотиться, ты имеешь в виду? О, ну это веселая история! Там фигурирует винный штопор…
– Вы. Я спрашивал о вас.
– Мой дед охотился, – Кэл пожал плечами, – мой отец охотился. Мои дяди и кузены… Вся семья. Не так, как агенты, конечно. Они смотрители заповедных зон на Гавайях, – Киаран даже дыхание задержал, боясь спугнуть, вот чудила, – моей родине. Я тоже работал с ними, пока не перешел в УНР.
– Расскажите еще, – вырвалось у Киарана, будто помимо воли. Головы он, правда, так и не поднял. Потом добавил: – Извините.
Глядя на его волнистые волосы, свешивающиеся на лоб и прикрывающие уши, Кэл ответил:
– Ну так спрашивай.
Тот молчал долго. Подбирал вопрос так, будто у него была всего одна попытка. Потом все-таки спросил, стараясь говорить нейтральным тоном:
– Что значит – смотритель острова? Егеря? Как Дэйв?
– Ну, почти. Моя община, откуда я родом, это… – Кэл пожевал губами, прикидывая, как бы объяснить. – Особая община. Мы поколениями занимаемся тем, что храним Гавайи от нечисти. У нас есть жрецы, изгоняющие злобных духов, вроде гоэтиков, как Сайлас… Есть егеря. Как я и Джемма. У Управления нет базы на Гавайях, потому что это наша земля. Мы сами патрулируем острова, включая ближайшие воды, следим за паранормальными зонами, держим подальше туристов… Мне повезло – я вырос среди людей, которые меня всему обучили.
– А почему вы тогда перешли в это Управление?
– Не знаю. – Кэл задумался. Если честно, он не мог вспомнить какой-то одной ясной причины. – Захотелось посмотреть континент, наверное. Увидеть что-то новое… Ну, и из-за Джеммы, возможно, – признал он. – У нас в тот год случилась чрезвычайщина: из-под контроля вышел один очень мерзкий черт, мы называем его Мо’о. Дела были так себе, и Управление отправило к нам подкрепление.
– Там была миз Роген? – догадался Киаран.
– Ну а кто же еще, – одобрительно кивнул Кэл. – Мой кузен прозвал ее вахине хоомакау – «кошмарная девица». Ну, знаешь, – он добродушно хмыкнул, – типичная Джемма. Но к концу миссии мы поладили! И через год я перебрался на Большую землю. Но на континенте другие правила: для того чтобы ловить нечисть, нужно быть агентом, иначе нельзя. Так что… вот он я. Здесь.
Здесь. Сижу с тобой, существом, которое может стать причиной моей гибели, и пытаюсь не допустить твоей. Киаран понял это без слов – и снова опустил глаза.
– Во сколько вы убили свою первую… – Он поморщился и сбился. – Вы поняли.
– Дай-ка подумать… Семь? Нет, наверное, мне еще было шесть.
– Шесть, – сказал Киаран.
– Ага. Очень неудачно спрыгнул с машины во время патруля – прямо под пасть нанау. Тварь несильно смертоносная, но имеет неприятное свойство жертву гипнотизировать: у нее для этого глаза по всему телу… Выглядит как кошмар трипофоба, конечно. Пришлось закрывать глаза и выкручиваться.
– В шесть лет, – снова повторил Киаран.
– Ну а что было делать? Ты или идешь к ней в пасть – или импровизируешь!
– Вы уникальный человек, – просто сказал тот. Это можно было бы считать откровенностью, но Кэл привык такое слышать и поэтому обратил внимание на другое: голос его звучал чуть бодрее, чем раньше.
В отличие от него, Киаран не мог быть таким прямым. Кэл чувствовал скованность даже в руках, которые он держал. Но тот наконец себя пересилил:
– Я не встречал таких… таких людей, как вы.
Кого ты вообще встречал, сидя в своей деревне, затерянной на краю мира, хотелось спросить Кэлу. Как ты можешь судить, чуть было не задал он вопрос. Любой человек, на котором сработала твоя сила, показался бы тебе уникальным.
– Это все твой импринтинг, – так и ответил он. Однако Киаран уверенно возразил:
– Думаю, я смог бы понять это и без импринтинга. Не каждый посетитель пекарни может похвастаться, что в шесть лет убил дикого лесного монстра.
Кэл засмеялся:
– Эй! А еще я оставил хорошие чаевые!
Услышав его смех, Киаран наконец поднял голову. Синяки стали прозрачнее, чернота с век пропала. На губах, все еще белых, был намек на улыбку, но глаза у него не улыбались – было в них странное чувство, которое Кэл смог расшифровать только как печаль. Столовая медленно потонула в тишине. Слышно было только, как дышал Киаран – глубже и увереннее, чем раньше.
И в этот момент, наверное, из всех моментов – их разговоров, брошенных друг другу в лицо фраз и откровений, из слов, пропитанных отчаянной искренностью и даже злостью, – Кэл мог бы позволить себе прислушаться к эмоциям. Будь он не тем, кем являлся, он мог бы проникнуться или поддаться этой простой человеческой симпатии. Сказать «мы не будем тебя убивать», сказать «я тебе верю».