Блайт растерялся, но послушался:
– Сам же он был из золота, и почитали его как божество все народы, что захватывали Ирландию до прихода Патрика. По обычаю, подносили ему первые плоды и перворожденных любого семейства…
Неожиданно громко загудел ветер, свет снова мигнул, делая комнату заброшенной и необжитой, но Блайт ничего не заметил, продолжая читать:
– И имя ему было Кром Круах, что значит Кровавый или…
Краем глаза она видела: кто-то на кровати, прямо за ее плечом, лежал среди голубых стен. И еле слышно, но страшно и злобно захихикал.
– …Склонившийся с Холма.
Сайласу понадобилась секунда, чтобы понять, что угрозы не было, – но на эту секунду у него захватило дух.
– Ну-ка, – пробормотал Махелона. – Подними повыше.
Эшли, взявшись за ручку лампы, поднял ее на вытянутой руке.
По стенам тоннеля, колеблясь в дрожащем огне лампы, шли призрачные фигуры – ряд за рядом, ряд за рядом, пока не пропадали там, куда не доставал свет. Образы, которые хлынули в пещеру, оказались тенями, падающими от тех самых углов и сколов на стенах: рукотворная иллюзия, созданная с умыслом.
Выбитые рукой неизвестного мастера сколы стен придавали каждой фигуре человекоподобный облик. Каждая из десятков теней занимала свое определенное место в последовательности и не сливалась с остальными.
Тоннель был полон призраков.
Подрагивающий голос Эшли произнес:
– Мы войдем в лабиринт, спускаясь все глубже, пока пути назад не останется.
Все фигуры по обеим стенам смотрели не прямо, а были повернуты в одну сторону неровными профилями. Все вместе. Целенаправленно. В одну сторону.
Сайлас переглянулся с Махелоной, тот с Эшли – взгляды сталкивались со взглядами, колесики догадок осязаемо крутились между ними, пока Махелона, подошедший к стене вплотную и дотронувшийся до тут же потемневшей от его тени фигуры рукой, не сказал:
– Ладно, – голос у него был уверенный. – Что ж. Лабиринт так лабиринт. Купер, это, кстати, ты сказал…
– Роген во сне, – закончил за него Купер, растерянно оглядываясь. – Да, мы говорили об этом. Очевидно. Про это место. Только вот…
Он посветил фонариком по направлению движения фигур – в глубь тоннеля, освещая очертания каменной арки, за которой в прошлый раз они нашли Роген. Темнота внутри клубилась пылью, напоминающей туман. И, несмотря на убедительную реальность, Сайласу вновь показалось, что там, во тьме, кто-то есть.
– Это был не я, – отразившись от стен тоннеля, эхо его голоса медленно оседало в воздухе. – А значит, про лабиринт ей сказал тот, кто все это время был у нее в голове.
В воцарившейся на несколько мгновений тишине, казалось, было слышно, как шевелятся спешащие во мрак тени на стенах. Но это, конечно, просто сгорал парафин в двухсотлетней лампе.
– Долго она протянет? – спросил Махелона у Эшли.
Тот дернулся, отдирая взгляд от ощерившегося темнотой прохода, и не сразу сообразил, о чем речь:
– Что?.. А. Где-то полчаса, думаю. Парафин сгорает быстрее, чем керосин. Нам хватит?
– Ну, – Махелона тоже направил фонарик в проход, – в зависимости от того, что нас там ждет.
Ширина арки позволяла заходить только по одному. Черный провал, поглощающий свет, не выглядел ни надежным, ни безопасным. В прошлый раз там была только Роген, но это не значит, что сейчас они здесь одни.
– Я иду первый, – Махелона показал пальцем на себя, потом на Эшли. – Давай сразу за мной, не отставай. Сайлас, потом ты, Купер, замыкаешь.
Они двинулись вперед: сначала разлом проглотил Махелону, а затем и Эшли с его лампой. Сайлас и Купер остались в разом опустевшем – тени исчезли, будто следуя за незваными гостями внутрь, – тоннеле. А потом услышали:
– Ох, черт.
Когда Сайлас протиснулся через скалистый вход, он понял, к чему относилось это «черт». На этот раз света стало больше: он поглотил тени, укрывающие пещеру, и разогнал темноту, открывая их взгляду куда больше, чем минувшей ночью.
Место, в которое они попали, представляло собой высокий, просторный грот. И в этом гроте силуэты, образованные тенями по всем стенам, смотрели не в одну сторону, а прямо. У Сайласа создалось впечатление, будто он стоит, окруженный толпой темных фигур – и все они смотрят на него. Конечно, лиц у теней не было, но неведомый мастер искусно передал направление тел и голов. Не нужны были лица, чтобы понять, что тени смотрят прямо на тебя. Еще больше нервировало то, что они двигались. Умом Сайлас понимал, что это огонь в лампе горел неровно и фигуры колыхались вслед за языками пламени, но не мог с собой ничего поделать. Он видел: фигуры шевелились.
– Мне приходится напоминать себе, что это дело рук человека, – сглотнув, признался Эшли, нарушая вызванную зрелищем тишину.
Голос его тут же вернулся эхом, будто повторенный толпой теней. Зал был большим, обширным: весь заваленный камнями, с неровными стенами, он производил гнетущее впечатление и без потусторонних силуэтов, следящих за каждым их движением.
– Подходящее местечко для язычников, – сказал Махелона насквозь фальшивым голосом профессионала.
«Много ты понимаешь в язычестве», – хотел поддеть его Сайлас, но, рассматривая тени, промолчал. Эшли рядом с ним тоже неотрывно смотрел на их шевеление и выглядел завороженным. Купер с сомнением огляделся:
– Скорее, что-то… Не знаю…
– Первобытное, – тихо подсказал Эшли.
Да, согласился с ним Сайлас. Точно. Первобытное, давно забытое и вынырнувшее из глубины веков – вот каким было это место. Беспокойство зародилось у Сайласа где-то под ребрами, заворочалось, всколыхнулось, когда Махелона двинулся вдоль стены, а тени встревоженно потемнели. Куполообразный свод пещеры возвышался метров на десять, и потолок терялся во мгле. С присущей ему практичностью Махелона предположил, что именно высота и форма зала обеспечивали объем фигур. Сайласа не особо волновало, что создавало эти тени, – ему просто было неуютно. Будто сотни людей собрались здесь сегодня ради того, чтобы их встретить… Или что-то увидеть. Мысль была неприятная. Сайлас откинул ее, возвращаясь к работе.
Он все равно достал свечи, футляры с флаконами смол и масел – все, что окажется таким же бесполезным, как и прежде. Он не цеплялся за больше не работающие методы, что бы там ни говорила о нем Роген, но будет глупо не сделать то, зачем пришел.
Пол пещеры был завален каменными обломками. Здесь не просто разбросали пару камней, нет: поверхность будто вздыбилась, обнажив целое извержение булыжников разной величины. Махелону это заинтересовало.
– Посвети мне, – позвал он Купера.
Сайлас остался в стороне, медленно обходя зал по кругу, но краем глаза следил за происходящим. Эшли пошел с другой стороны, ему навстречу, увлеченный разглядыванием стен.
– Выглядят как разбитые, – пробормотал Махелона, ворочая руками камни. – Вот тут, видишь? Прямые сколы.
– Не только там, – раздался голос Эшли. – Идите сюда. – Сайлас обернулся на него. – Посмотрите на это.
Стена, у которой стоял Эшли, потрескалась. Сайлас с неудовольствием подумал, что не только тоннель – здесь все может обрушиться им на головы в любой момент. Но Махелона возразил:
– Это не выглядит как естественное разрушение породы. Слишком правильные линии. Норман прав, – фонарик Махелоны прошелся по угловатым прямым трещинам, и Сайлас начал понимать, о чем он. – Это больше похоже на…
– Заложенную часть стены, – кивнул Эшли. – Вот отсюда… Где-то… Вот до сюда? Примерно как…
– Как входной проем, – закончил за него Махелона. И посветил фонариком через пещеру, туда, откуда они пришли.
Они стояли ровно напротив такого же прохода.
Линия, сначала подумал Сайлас. Но все оказалось еще хуже: осмотрев пещеру внимательнее, они нашли точно такие же места с трещинами в каменной поверхности слева и справа. Это оказалась не линия.
– Крест, – сказал Сайлас.
Эшли подхватил:
– Четыре входа, – только вот его голос звучал не мрачно, под стать Сайласу, а деловито и энергично. – Образуют пересечение, что вполне логично… Эзотерическая идея центра, сакрального пространства. Это алтарное место, но… – Он опустил лампу на пол и устало потряс рукой. – Именно четыре. Не три, не семь, не девять…
– Пещера круглая, – закатил глаза Сайлас. – И мы в Ирландии, умник.
– Да, я тоже подумал о кельтском кресте, – Эшли не обратил внимания на подколку. – Но ты ошибаешься. Мы имеем дело с артефактами доирландского населения, а кельтский крест – это изобретение Средневековья и христианства. Да и название он получил в девятнадцатом веке… Но, может быть, солнечный крест?
Еще до того, как он закончил, Сайлас уже понял, что облажался, поэтому ничего не ответил, уйдя в тень и отвернувшись к стене. Черт. Ну конечно, солнечный крест, а не кельтский. Четыре времени года, четыре стороны света, внутреннее и внешнее, движение, восхождение и нисхождение…
– Так это точно алтарь? – спросил Купер. – Мы нашли очаг?
Их фонарики горели ровно, ни у кого не наблюдалось приступов головной боли и головокружения, дышалось именно так, как и должно было дышаться в пещере на глубине десятка метров. Холодный воздух то и дело вскипал облаками пара от их дыхания, но и только. Однако Сайлас все равно чувствовал: если во всей этой проклятой Глеаде и есть очаг, это должен быть он. Что-то было в этом месте. Что-то, что не могли зарегистрировать отключенные датчики или зафиксировать обычные способы определения паранормальных мест. Но Сайлас кожей это ощущал.
Это очаг.
– Думаю, предки местных жителей пытались прорыть колодец, когда приехали… – голос Махелоны эхом отразился от камней. – Вместо воды обнаружили тоннель. Пробили трещину и нашли это место. Вопрос в том, что они здесь разбудили. И что случилось дальше… Нужно вернуться сюда с инструментами, вот что.
– Вы хотите разбить стены? – спросил Купер.
– А ты нет?
Сайлас пошел дальше, по кругу, держа перед собой ровно горящую свечу. Фигуры темнели и исчезали, когда он загораживал дрожащий свет лампы. Темные ореолы голов без лиц пропадали и снова появлялись.