Живо!
Тот медленно поднялся и попятился к выходу в коридор.
– Доу, что бы тебе там ни казалось, это сейчас неважно, – не дав ему сказать и слова, заговорила она, как только Эшли вышел. – Важно другое. То, что сейчас тут с нами, – это уже не Купер.
И наконец подняла к нему голову.
Влажные волосы облепили ее скуластое лицо. Испарина, про себя отметил Доу. А еще – расширенные зрачки. Полопавшиеся капилляры. Все это стало отчетливее, будто срыв все усугубил. Роген выглядела… больной.
Она понизила голос до громкого шепота, такого карикатурного, словно участвовала в пьесе:
– Это не я одержима. А он!
– Твою мать, Роген, – он сжал пальцами переносицу так, что ее заломило. – Это бредовое расстройство. У тебя острый приступ паранойи!
– У вас все под контролем?
Купер вынырнул из темноты коридора, а Сайлас даже не заметил. Он разозлился сам на себя: слишком сосредоточился на Роген, слишком выбит из колеи, все это просто слишком.
Они с Махелоной выдворили Купера из столовой в первые же мгновения после того, как Роген опустила пистолет. Это была грамотная идея – им следовало сохранять любую возможную дистанцию, – и Сайласа взбесило, что Купер вернулся.
Взгляд Роген зафиксировался на нем, как только он вошел. Она резко замолчала, и в этом молчании не было ничего хорошего. Купер тоже не отрывался от ее глаз, но его взгляд Сайлас был сейчас не в состоянии распознать.
– Купер, уйди, – когда тот не отреагировал – Роген по-прежнему смотрела на него как загипнотизированная, – Сайлас повысил голос: – Я сказал, выйди!
– На улицу никак не пройти мимо столовой, – отозвался тот, отвернувшись от Роген, и направился к уличной двери. – Если вы не предлагаете мне выпрыгнуть в окно.
Сайлас предлагал ему проваливать к черту. Роген явно становилось хуже в его присутствии, и ссать он мог хоть себе в штаны, но не заявляться и не провоцировать ее психику.
– Он всех обманывает, – сказала она, стоило двери захлопнуться за ним. – Послушай, Доу. Послушай меня, – она заговорила взволнованно и сбивчиво. – Это он соскреб твою печать с двери. Это после него остается черная мерзость. Блайт стал помирать, когда он появился. Помнишь, что сказала Мойра? – Мойра много чего говорила, но сейчас это было неважно: мысли Роген скакали так, что Сайлас едва за ними поспевал. – Она сказала: «Это вы впустили его в мой дом!»
– Ты подтягиваешь факты под желаемое, – возразил он, пытаясь воззвать к ее рациональности. – Типично для паранойи.
– Я в здравом уме, я…
– Ты наставила на него пушку! – взорвался Сайлас. – Даже не заикайся о том, что ты в здравом уме!
Настроение Роген – маятник, гребаный маятник, Сайлас его ненавидел – снова качнулось, и на этот раз в сторону ярости.
– Да хватит нести чушь про приступы! – Она дернулась в веревках. – Это нас всех угробит! – И бешено заозиралась. – Куда делся Кэл? Позови Кэла!
Значит, она даже не заметила, как он вышел.
– Где Кэл?! Позови его и развяжи меня! Ты, слепой идиот!
Сайлас почувствовал себя выжатым. Это был слишком долгий день – и, глядя на Роген, он понимал, что предстоящая ночь будет еще длиннее.
Она изо всех сил забилась на стуле:
– Развяжи меня, мать твою, Доу!
Возможно, это будет самая длинная ночь.
– Развяжи меня, сукин сын!
Кэл обнаружил Нормана в полутемном коридорчике на перепутье дверей из спален.
Тот стоял спиной к нему, лицом к темной пустой спальне старухи. Руки Нормана лежали на дверных косяках, словно он пытался удержаться от падения. Не двигался. Не обратил никакого внимания на его появление.
Кэл остановился, глядя на его профиль в полумраке. Из-за отсутствия света он не мог различить выражения его лица.
– Норман, – осторожно спросил он, – приятель?
– Она кричит.
Норман повернулся.
Кэл выглядел… как обычно. Неожиданно это разозлило Нормана. Почему, пока он заходится в панике, Кэл ведет себя так, будто все в долбаном порядке?
– Джемма, – резко сказал он. – Разве ты не слышишь? Зовет тебя уже минут десять!
– Что ж, – Кэл покорно развел руками. – Вот он я. Иду к ней.
– А раньше что ты делал?!
– Норман, – спокойно произнес Кэл, и тот сразу почувствовал себя дураком. – Дружище.
Нет. Никаких «дружищ». И этого тона – будто все под контролем.
Потому что больше ничего здесь не было под контролем.
– Я не готов к этому, – сказал Норман.
– Норман, – повторил Кэл, – пожалуйста. Возьми себя в руки. Сейчас ты нужен мне с трезвой головой на плечах.
Звучало издевательски – трезво здесь не мыслил больше никто.
Не только Джемма.
Совсем никто.
Норман стал отступать в сторону двери. Он дождался, пока Кэл придет, – это была единственная причина, почему он тут стоял. Боялся, что без Кэла между Доу и Джеммой что-то пойдет не так.
Стоял и слушал, пока силы это выносить медленно таяли.
– Ты не можешь просто спрятаться, Норман, – последнее, что успел сказать Кэл. – Ты…
Норман закрыл за собой дверь и привалился к ней лбом с другой стороны, отсекая слова Кэла; он не разобрал окончания.
– Мистер Эшли? – раздался за его спиной слабый голос Киарана. – Вы… вы в порядке?
Норман не смог ответить.
Он не был в порядке.
Норману было страшно.
Когда Кэл зашел в столовую, Джемма уже не кричала.
Свет совсем потускнел – он превратил комнату в обитель теней, положив их длинные мазки всюду: на стенах, на полу, на мебели, на мрачных лицах. Было тихо.
– А, явился. Ну что? – выплюнул Доу, не поворачиваясь к нему. – Хорошо отдохнул?
Он тяжело ссутулился в кресле. Густая ночь сделала его фигуру совсем сумрачной. Красный огонек в пальцах – сигарета – неподвижно замер у колена. Дым просто вился вверх, растворяясь в скудных полосах света.
Он не поднимал ее к лицу.
– Отвали от него, Доу, – буркнула Джемма. Голос у нее был сиплый, сорванный криком.
Она сидела в центре, отбрасывая длинную темную тень. Глаза у нее были закрыты, и она даже не пошевелилась, услышав, как кто-то входит в столовую. Не открыла глаз, будто была занята тем, что рассматривала что-то по ту сторону век, и не хотела, чтобы ее отвлекали.
Кэл двинулся вокруг, пока не остановился напротив нее, возле окна. Мысли, которые он отгонял, больше не могли никуда деться: некуда им было переключиться, не получалось больше дистанцироваться, чтобы обдумать все хладнокровно.
Джемма открыла глаза – прямо на него. Красные трещины на пожелтевших белках. Карие радужки, темные, почти черные. Потемневшие веки. Тени раскрасили и ее лицо, но в остальном это было то же самое лицо, которое Кэл привык видеть каждый день последние несколько лет. Не было на нем того рокового изменения, когда, оглядываясь, ты не понимал, как родной облик мог превратиться в личину незнакомца.
– Как ты? – спросил он.
Вместо ответа она сказала:
– Человек, которого мы достали из-под шахты, – это уже не Купер, – голос совсем сорвался на хрип. – Оно уже поглотило его, Кэл.
Краем глаза Кэл видел, как Доу поднял к нему голову, но не повернулся. Продолжал смотреть на Джемму,
– И оно проникло сюда вместе с нами, – сказала она.
В ее голосе было столько непоколебимой уверенности, словно она говорила об уже свершившемся факте. Словно знала наверняка. И ни капли не сомневалась в своей правоте.
– Расскажи мне, – попросил Кэл. – Почему ты так думаешь?
И она рассказала.
Она говорила, говорила и говорила, и ее осипший голос скрипел в тишине комнаты, выворачивая наизнанку каждый прожитый в этой деревне день. Искажал факты. Находил смыслы там, где их не было. В ее реальности не она была одержима – а Купер. В ее реальности демон жил не внутри ее головы, а снаружи.
Когда Джемма закончила, ее голос сипел из последних сил. Кэл поднес к ее рту чашку с водой и, пока она жадно пила, спросил:
– Почему ты не сказала мне раньше?
Джемма отклонилась назад, облизывая губы. И горько ухмыльнулась:
– А вопросы все тупее и тупее.
«Скажи ты раньше, я бы хоть обдумал твои слова», – мог бы заметить Кэл. До того как стало ясно, что ты…
– И только из-за того, что ты подозреваешь, что он одержим, ты наставила на другого агента пистолет? – бесцветным голосом спросил Доу, указывая сигаретой в сторону уличной двери.
– Да уймись ты, – огрызнулась она знакомым тоном. – Я прекрасно помню, что сделала, у меня в медицинской карте только один приступ амнезии, придурок.
Эти интонации резанули ему слух. Это были ее интонации, ее голос, ее характер, ее вспыльчивость – и вот это было хуже всего. Это все еще его Джемма, и именно этим он успокаивал себя все это время. Именно этому он позволил себя обмануть.
– Надо было прострелить ему что-нибудь, – сказала Джемма тем самым, своим голосом. – Например, ногу. Чтобы не натворил дел.
И именно поэтому ему требовалось все хладнокровие, которое у него было.
Это все еще его Джемма, но скоро она перестанет ею быть.
– Ну что? – ее лицо прорезала неожиданная ухмылка. – До сих пор удивляешься, что я не рассказала тебе раньше?
Отталкивающая, издевательская ухмылка, которая затем стала еще шире:
– Кажется, у Кэла Махелоны появилась проблема, с которой он не может разобраться.
– Мистер Эшли? – прозвучал слабый голос позади, и Норман вздрогнул, оборачиваясь.
Киаран. Боже. За всем случившимся он совсем забыл о Киаране.
Норман прошел в глубь узкой спальни и остановился над коконом из спального мешка: там, свернувшись, лежал бледный как смерть Киаран. Нахмурившись, Норман спросил:
– Ты как?
– Терпимо, – едва слышно ответил тот.
– Да ну, – возразил Норман, присаживаясь на край кровати. Он хотел проверить его температуру, подумал, что это будет неловко, а затем отмел это чувство: в их ситуации неловкость была обременительна. Он приложил тыльную сторону ладони ко лбу Киарана: испарины не было, так что жара опасаться не приходилось. Наоборот, парень был холодным как ледышка. – Боже. Я так и не принес тебе чай.