Он вышел на улицу, чтобы принести дров, – и увидел Киарана.
Оказывается, уже рассвело. Снег укрыл участок, и Киаран был единственным темным пятном посреди белой пелены: темная куртка, в которой он утопал, темные волосы. Сидел прямо на поленнице, вытянув ноги, и просто смотрел куда-то перед собой, прежде чем поднять голову на скрип ступеней. Спустившись, Кэл пошел прямо по его следам на снегу, перекрывая их своими:
– И давно ты здесь?
Когда он подошел ближе, Киаран ответил:
– Не могу больше там находиться.
Говорить громко он не мог – Кэл это слышал в напряжении его голоса, слабого и сиплого. Но он смог встать и выйти на улицу, и это была хорошая новость. А Кэлу сейчас нужны были любые хорошие новости.
Оглядев его, Киаран выдал неожиданное:
– Вы выглядите… не слишком хорошо. Как вы?
– Ого! А ты знаешь толк в комплиментах.
– Мистер Махелона.
Да уж. Киаран Блайт умел быть весьма красноречивым с помощью всего лишь двух слов. И, как и положено известному упрямцу, он повторил:
– Как вы?
Они сожгли его лицо. Они протащили его через лес, затащили в эту ловушку, заперли тут вместе с собой – и после всего этого мальчик спрашивает своего мучителя: «Как вы?»
Кэл думал об этом вместо ответа. И вместо мыслей о том, как он, потому что это сейчас не имело никакого значения.
Киаран молчал – может быть, смирился с тем, что Кэл не хочет говорить, может быть, ждал ответа. Джемма бы пошутила про стокгольмский синдром. Джемма пошутит про стокгольмский синдром, сказал себе Кэл, когда избавится от урода, в ней засевшего.
Это еще не Порог. Есть время.
– Прорвемся, – все-таки ответил Кэл, подбирая с земли расколотые бревна. – Все образуется.
Краем глаза он видел, что Киаран повернул к нему голову.
– Мне кажется… – сказал он. – Сейчас вы сами в это не верите.
Не надо гадать над тем, как он думает или не думает. Просто слушай, что говорят.
– Это так странно, – продолжил Киаран, когда понял, что на этот раз Кэл не будет отвечать. Он снова уставился перед собой. – На нас никто не нападал. Ничего… Ничего толком не происходило. Но каждый день становится все хуже и хуже. Словно… словно трясина. Медленно утаскивает нас на дно.
– Если верить Норману…
Кэл опустил топор на бревно – и оно разлетелось в разные стороны.
– …то так и задумано.
– Вы считаете, мистер Эшли прав?
Кэл хмыкнул:
– Если бы я сейчас не верил еще и мистеру Эшли, то во что бы мне вообще оставалось верить?
Только вот он не мог ничего сделать с тем, о чем говорил мистер Эшли.
Это ритуал? Ладно. Просто покажите ему, как его разрушить.
Это засада? Хорошо. Тогда пусть нападут.
Но Киаран попал в точку. Ничего не происходило.
– А миз Роген? Ей вы… верите?
Они могли избежать любой темы: Кэл мог скрываться в комнате бесконечно долго, мог уходить, шутить, увиливать; но рано или поздно все пути этого разговора снова привели бы его к Джемме.
Кэл не мог сражаться с пустотой. Не мог сражаться с тем, что пожирало Киарана изнутри. Не мог сражаться с камнями, которые бесполезной грудой обломков валялись там, внизу.
И с Джеммой не мог сражаться.
«Я надеюсь, вы отдаете себе отчет, насколько привязаны к ней», – да, Кэл отдавал себе отчет. Если что-то он и делал так же хорошо, как убивал монстров, так это отдавал себе эти гребаные отчеты. Держал себя в руках. Оставлял голову холодной. Принимал. Правильные. Решения.
На этот раз Киаран не согласился на молчание:
– Мистер Махелона. Вы думаете… – что-то странное проскочило в его голосе. – Думаете ли вы, что миз Роген может быть права?
Кэл оперся топором на пень. Киаран старался держать лицо, но теперь Кэлу куда легче давалась эта игра в прятки: он видел волнение, видел тревогу и сомнение тоже видел.
Энергетический вампир, который не верил в призраков – и которому теперь нужно было поверить в одержимость.
– Я верю в Джемму. – Всегда верил. И вот к чему это привело. – Но то, что я верю в нее и верю, что она выкарабкается, не значит, что сейчас у меня есть роскошь поверить ей.
Киаран упорствовал:
– И все ее слова насчет мистера Купера?..
– У него ни одного симптома. Ни одного признака того, что он одержим. У нее – все налицо. Я знаю, что у тебя, наверное, в голове не укладывается, но, Киаран, – он поймал его взгляд. – Одержимость реальна. И может обмануть кого угодно.
Кэл расколол еще пару бревен и подобрал стопку подходящих для топки деревяшек – все это время они молчали. Следовало загнать Киарана в дом – сейчас Кэлу было спокойнее, когда все находились в поле зрения, – но, кажется, на улице тому и правда стало лучше. Не так надрывно дышал, не с таким трудом двигался. И не выглядел так, будто готов растаять в воздухе, – лицо у него было задумчивым, а не страдающим. Кэл не знал, какие мысли так сильно его занимали, но слова о том, что пора возвращаться, ему пришлось повторить два раза. «Пять минут, – попросил Киаран. – Еще пять минут. Пожалуйста». И когда Кэл был на полпути к крыльцу, он спросил ему в спину:
– Что вы ей ответили?
Кэл обернулся. Голос у Киарана был куда сильнее, чем полчаса назад. Он продолжил:
– Тогда. В Рино. Что бы вы нашли… Вы так и не сказали, что вы ей тогда ответили.
Кэл припомнил тот разговор. Он рассказал о нем Киарану, потому что в тот раз это казалось вполне красивой присказкой к тому, что он пытался до него донести. Слишком большого смысла эта история не имела, но свой ответ Кэл все равно хорошо помнил:
– Сказал, что не смогу ничего найти с закрытыми глазами.
Она не смогла заснуть.
Сон, ее проклятый верный спутник в этом богом забытом месте, отказывался приходить в изнуренное сознание. Джемме казалось, что от усталости она вот-вот упадет в обморок, но нет – забытье не наступало. Вместо этого реальность просто… исчезала каждый раз, когда она закрывала глаза, и появлялась, стоило их открыть. Будто кто-то включил стробоскоп, и каждый раз мир погружался во тьму, как только угасала вспышка.
Вот Доу сидит перед ней, склонившись над нарисованным кругом. Джемма слышит бормотание, чувствует резкий травяной запах, закрывает глаза – а когда открывает, в столовой пусто, только она и ветер, заставляющий скатерть и занавески биться в припадке. Все вокруг разрушено. Она моргает. Доу дочерчивает новые линии на давно прогнившем полу, и лицо у него отчаянное и злое. Джемма моргает снова, и Доу стоит у окна. Он беспорядочно щелкает зажигалкой, из-за ветра огонь не загорается, но Доу этого не знает. Ему кажется, что в комнате ветра нет. Ему кажется, что стекла все еще целы. Он в бешенстве отшвыривает зажигалку – та стучит по половицам. Спрашивает, глядя в окно: «Почему? Почему не сработало?» Он говорит не о зажигалке.
Никто ему не отвечает. Мир глух. Бог его не слышит.
Джемма закрывает глаза.
Все вокруг снова погружается в черноту.
Реальность появляется вновь через секунду – каждый раз ее рваные куски соединяет только движение век. В какой-то момент ветер обжигает лицо с новой силой, вырывая ее из места, где не было ничего, и Джемма видит: это Блайт повис на двери, толкая ее своим тщедушным телом.
Его взгляд вырвал ее из дремы, будто из темноты. По крайней мере, подумала Джемма, он еще жив. Лже-Купер не убил его, пока она здесь была привязана к стулу.
– Тебе… сказали… не приближаться. Они думают, что я кого-нибудь… убью, если окажетесь в зоне досягаемости, – едва ворочая тяжелым, сухим языком, сказала Джемма. – И кто из нас параноик…
Рук она не чувствовала.
Блайт выглядел бы испуганным, если бы не его скупое на эмоции лицо. Его выдавало то, как он жался к двери. Как будто она действительно… Да ладно. Не ее ему надо бояться.
– Только это не я тебя убью, верно? – хмыкнула Джемма, опуская голову: не было сил держать ее прямо. Хотелось не спать – просто… отрубиться, чтобы отдохнуть. Но она держалась: знала, что по ту сторону будет что угодно, кроме отдыха.
– Простите? – спросил голос Блайта над ее головой.
А чего ты извиняешься. Все и так понятно, разве нет?
– Ты умираешь, – просто сказала Джемма.
Он ведь знал. С самого начала об этом знал. Одно из его сбывшихся предсказаний… Чтоб ему было пусто.
– И ты умрешь, – пробормотала Джемма едва слышно. – Он так и сказал.
Но Блайт услышал. До Джеммы донеслись его шаги и – и она подняла голову. Вопреки предупреждениям Доу, Блайт подошел совсем близко, и они словно поменялись местами – прямо как тогда, в Кэрсиноре. Только теперь она сидела связанная на стуле перед энергетическим вампиром, а не наоборот.
– Вы ведь знаете, что со мной, – сказал он.
Лицо у него не выражало ни отчаяния, ни надежды, застыв в непроницаемой маске равнодушия. Но Блайт был каким угодно, только не равнодушным. Теперь Джемма чувствовала его страх.
– Он тебя жрет, Блайт, – глядя на него снизу вверх, сказала Джемма. – Тянет из тебя энергию. Думаю… думаю, ты ему мешаешь. – Она бы пожала плечами, но те не слушались. – Черт знает почему.
Где-то рядом, за стенкой, раздались тяжелые шаги Кэла. Джемма вспомнила: он был тут недавно. Точно. После Доу… И до Блайта. Да, точно. В рваных кусках реальности она помнила его лицо.
Убедившись, что никто сюда не идет, Блайт спросил:
– Кто «он»? Вы уже говорили подобное. Купер? Вы его имеете в виду?
– Тебе ведь легче, – отозвалась Джемма. – Когда ты не рядом с ним.
Лицо Блайта не изменилось, но он молча отвел глаза, и Джемма почему-то почувствовала: да. Он знал. Это ее маленькая победа.
И неожиданно она поняла.
Поняла, что ей делать.
– Ни Кэл, ни Доу, ни Норман… – Она подняла голову выше, перехватывая его взгляд. Откуда-то появились силы шевелиться. – Они ничего не могут с этим сделать. Их всех водят за нос. И пока они будут бродить в потемках, ты умрешь.
За стенкой снова раздались шаги, и Джемма замолчала: Кэл не должен был услышать.