– Послушай, Блайт, – совсем тихо произнесла она, удерживая зрительный контакт. Не сорвись. Только не сорвись. Смотри на нее. – Мы оба знаем, что с приходом Купера с этим местом стало что-то не так. Доу и Кэл этого не чувствуют… Не видят. – Смотри на нее. – Но я – да. И ты тоже.
Маска треснула. Трещина была тонкой, едва заметной, но Джемма отчетливо видела ее перед глазами. Равнодушие Блайта потеряло несколько осколков, выдавая спрятанное внутри отчаяние.
– Вы должны им сказать… – не сдержался он. – Обо мне и…
И тут же замолчал, поняв, что говорит чушь. Но Джемма все равно невесело хмыкнула:
– Попробуй сам. Посмотрим, как тебя усадят на соседний стул. Повеселимся за компанию. – А затем резко посерьезнела. – Я могу это остановить. Во всяком случае, попытаться.
Блайт не ответил. Он молчал, и она замолчала тоже, чтобы не перегнуть палку и все не испортить. Ведь он продолжал смотреть на нее, и осколки продолжали осыпаться.
– Как? – наконец спросил он, и от облегчения у Джеммы чуть не вырвался шумный выдох.
Он ей верил.
Блайт ей верил.
Она замолчала, выдерживая паузу и прислушиваясь к передвижениям Кэла в коридоре. Тот знал, что Блайт не в спальне, а значит, скоро явится проверить – и времени расшаркиваться у нее совсем не было. Приходилось играть теми картами, что были на руках.
Джемма подалась ближе к Блайту:
– Потому что все ответы – в моей голове. У меня есть прямой доступ к этой твари, и я знаю, как до нее добраться. Но ведь ты сам знаешь…
Он ей верил – а значит, это могло сработать.
И Джемма прошептала:
– Ты сам знаешь, что мне для этого нужно.
Норман думал.
Мысли мучительно медленно текли сквозь сонный, отяжелевший разум – неповоротливые и грузные, ему не удавалось направить их в нужное русло. В комнате Мойры было тихо: словно отрезанная от мира, она не поддавалась влиянию извне, не допускала изменений. Здесь снова было пыльно. Книги снова вернулись на свои места. Ружье снова лежало в едва приоткрытом ящике. Реальность совершила оборот, но, когда Норман медленно моргнул, мир снова подыграл ему: он сидел в кресле посреди хаоса.
И только одно осталось неизменным.
Норман опустил взгляд на облезлую деревянную трубку, которая лежала на потрескавшемся деревянном подоконнике.
Он тяжело потянулся к трубке и опустил ее в карман.
Кэл смотрел.
Он не думал: ни о чем думать не получалось, мысли дрейфовали в размытом море образов, которые то и дело увлекали его в дрему. Но он продолжал смотреть: дверь должна была оставаться закрытой, а засов – задвинутым. Никто не должен был войти, пока не рассветет. Или еще день? А может, вечер?
Кэл не думал об этом. Остальным нужно было дать время, чтобы сделать вдох; безопасность закрытой двери, чтобы сделать выдох. Вдох. Выдох.
Им всем нужно было поспать. А значит, Кэл должен продолжать смотреть.
Вдох. Выдох.
Сайлас слышал.
Он не смотрел – глаза его были закрыты. Веки стали неподъемными. Темнота под ними была такой плотной, что съедала мысли и чувства; такой тяжелой, что весила больше, чем целый мир. Он не смог бы их открыть, даже если бы захотел.
Но он слышал: шорох куртки, легкие шаги, чужое расплывчатое присутствие. Но он слышал: вой ветра и дрожащие ставни. Но он слышал: вдохи и выдохи.
Сайлас слышал все, но не мог заставить себя смотреть.
Джемма пребывала в небытии.
Она не думала, не видела и не слышала.
За это время успели сгинуть дни и ночи, недели и месяцы – вот как долго это длилось. И тянулось так, словно секунды, как жвачку, растягивала чья-то невидимая рука. Медленно и издевательски тянула в разные стороны…
Голова не слушалась. Воспоминания превратились в крошки. Она попыталась вспомнить лицо Купера, чтобы позвать его, чтобы он увел ее в сновидение, но вместо этого призвала лишь пузырящуюся маску Чудовища.
Кажется, они о чем-то говорили. Нет, точно говорили… Оно пыталось… Она смеялась… А потом Кэл, и он куда-то ее нес… Куда?
«Роген», – сказал кто-то.
«Я тут», – ответила она.
«Нет».
Она рассердилась: как это «нет», если она здесь? Неужели ее больше не существует?
«..з Роген».
«Откройте глаза».
Она послушалась.
Перед глазами, совсем близко, закачалось бледное лицо в темном обрамлении. Волосы. Да, это волосы. Черные глаза. Синяки под ними. Кожа такая тонкая, что видны вены.
Он умирает, снова подумала она. И в конце он умрет.
– Миз Роген, – прошептал Блайт. Голос его был сдавлен, как от испуга. Чего он боялся? Умереть? Это лучше, чем провести здесь вечность. – Миз Роген!
– Да, да, – отозвалась она, – чего тебе нуж…
Он поднял руку к ее лицу и раскрыл ладонь. Джемма замолчала. Сердце потяжелело и тут же облегченно дернулось в груди.
В руке он держал амулет.
36. Детку не нужно спасать
На этот раз Джемма спала.
Она хорошо знала свои сны. Это была ее такая же связь с реальностью, как зрение, осязание или слух, – сколько она себя помнила, она помнила и то, что происходило по ту сторону сна. Когда она была маленькой, она часто говорила об этом: о том, что, даже когда она спала, мир никогда не прекращал существовать. Сначала взрослые смеялись, а потом начали тревожиться – и Джемма прекратила говорить об этом. Тревога на их лицах ей не нравилась. Из-за этого она чувствовала, что с ней что-то не так.
Но Мир По Ту Сторону никуда не исчез.
Джемма спала.
Засыпая, она научилась находить тропы: они вели ее в разные стороны, приводили к разным людям, местам и событиям. Джемма могла объять необъятное, дотронуться до несуществующего, сделать его реальным. Каждый раз, встречая нового человека, она могла вернуться к нему во сне и коснуться его прошлого, настоящего, даже будущего. Обнажить его секреты. Узнать сокровенное. Ей это не нравилось, люди ей не нравились – они всегда скрывали слишком многое. Она предпочитала другие тропы: те, которые вели ее к событиям, теням и фигурам, те, которые не соприкасались с ее реальной жизнью.
Постепенно она научилась различать голоса. Она их слышала, но не говорила с ними, всегда оставаясь в стороне. Пока однажды ее не позвали – и пока однажды она не ответила.
Не сошла с тропы.
Джемма спала.
И с тех пор сон превратился в кошмар.
Джемма спала.
И однажды она не смогла проснуться вовремя.
Джемма спала.
В ту ночь она ощутила, как знакомое, родное присутствие тянется к ее сознанию, – и привычным усилием подалась навстречу. Это всегда было похоже на то, как найти в темноте чужую руку, но в этот раз вместо теплой ладони Джемма ощутила ледяную хватку.
Она заозиралась. Туманное море вокруг было живым и колыхалось жадным маревом, готовым поглотить ее в любой момент.
– Брайан? – позвала она, но туман не отозвался.
Джемма вытянула руку – узкая мужская ладонь с длинными пальцами поднялась перед глазами, чтобы медленно дотронуться до клубившегося тумана.
Кончики пальцев мгновенно замерзли.
– Что ты такое? – встревоженно пробормотала Джемма.
Она закрыла глаза и потянула руку дальше, пока локоть не выпрямился. Под пальцами оживали тени, но образы были слишком расплывчаты, чтобы Джемма могла уцепиться хотя бы за один. Слишком… слишком далеко. Чем бы оно ни было, ей не рассмотреть с такого расстояния…
Пальцы чего-то коснулись – и Джемма замерла. Образы хлынули в голову, заполняя ее изнутри чужими снами и мыслями. Она открыла глаза, зная, что лицо Брайана будет прямо перед ней. То, чего она не знала – каким именно будет это лицо.
– Те… дди, – сказал Брайан, и Джемма испуганно подалась назад, чуть не оторвав пальцы от его лица, но вовремя остановившись.
– Где ты? – потребовала она. – Что с тобой?
Лицо Брайана было обращено в камень – тот трещал, когда он говорил, и крошился в уголках губ.
Джемма сняла руку с его лица, чтобы переложить на каменную грудь раскрытой ладонью. Страх туго стискивал виски и учащал дыхание, поэтому она не сразу смогла услышать стук сердца. Но он был. Сердце стучало. Брайан был жив.
– Тедди, – повторил он.
Он медленно поднял руку, и трещины побежали по камню вверх от локтя.
– Пожа… луйста… Тед… ди…
И, когда он ее коснулся, у Джеммы внутри все заледенело.
Она видела холмы – бесконечные холмы, тянущиеся до самого горизонта. Она видела городок с синими крышами, видела воды золотой реки, видела переплетения дорог, уводящих глубже и глубже в лес. Видела машины и лица, видела Брайана, идущего сквозь холмы, видела пустынный лагерь с только-только потухшим костром.
– Нет, остановись… – выдохнула она.
– Ты никому не скажешь, – сказал он, слепо глядя на нее каменными глазами. – Пообещай, что никому не скажешь, Тедди.
Джемма видела день, ставший ночью, и ночь, ставшую днем, видела их двоих – ребенка и взрослого. Слышала песню.
– Пообещай, Тедди.
Видела переплетение черных жил и человеческие лица, видела призраков и каменные спирали, туго закручивающиеся вниз, в Бездну.
– Иначе ты не сможешь меня найти.
Видела сияющие в темноте огни.
– Пообещай, что никому не скажешь.
Видела сжатый в ладонях нож.
– Пообещай.
Теодор проснулся. Джемма лежала лицом к лицу с ним, на одной подушке, когда он открыл глаза.
– Что ты наделал? – спросила она испуганно.
Теодор поднялся, упираясь руками в матрас позади себя. Джемма видела, как вздымалась его грудь под футболкой: рвано и тяжело, так, словно он бежал. Под футболкой, около ключиц, выпирало что-то круглое.
Он ее не слышал, разочарованно поняла Джемма. Его здесь не было. Только воспоминание о нем, как и все до этого.
Он потянулся и включил лампу на тумбочке, а потом резким движением, словно не мог контролировать руки, рывком вытащил на свет медальон. Сжал его и зажмурился, но, как бы он ни искал, как бы ни звал, ответа не было.