– В смысле – закончились? Вы не поливали ее святой водой, не прикладывали крест к ее лбу, не…
Идиот.
– Не неси чушь, – оборвал его Доу. Он должен был злиться, но злости не было. – Это работает только с верующими. Я же сто раз говорил: реальность – это то, что внутри головы, а не снаружи.
Когда Доу опустился на кровать напротив, Кэл закрыл глаза. Он бы хотел не слышать, как тот говорит:
– Я все перепробовал. Ничего не работает.
Но слышал все, до последнего слова.
А затем – как открывается дверь. Это Норман, безразлично определил Кэл по шагам. Но даже его появление не удержало Доу от следующих слов:
– У меня не осталось способов это остановить.
Кэл слышал звук – так Доу щелкает зажигалкой. Потом звук – так Купер ударяет кулаком по стене. Потом звук – так заговорил Норман:
– И что, – сказал он совершенно не своим голосом. – Вы собрались теперь сидеть тут, распуская сопли, пока она… Заткнись, Доу, слышать ничего не хочу. Где Киаран?
Кэл поднял голову и открыл глаза.
Доу должен был злиться, Норман должен был быть испуган, Кэл должен был знать, как все исправить, – но они все постепенно переставали быть самими собой. Не только Джемма. Может быть, они все здесь одержимы.
«Реальность – это то, что в твоей голове».
Кэл больше не мог понять, что происходит в его голове.
– Должен быть в спальне, – бросил Доу. – После того как Махелона чуть душу из него не вытряс.
– Нет, я проверил… – Норман сделал шаг в коридоре, пропав из поля зрения. Раздался скрип двери. И затем его голос изменился: – Его тут нет.
Его и правда там не было. Кровать оказалась пуста.
Широким шагом Кэл прошел в столовую, затем – распахнул дверь на кухню. Он не знал, сошел ли с ума Блайт настолько, чтобы снова пойти к Джемме, или считал, что она его защитит, или…
Он не знал. Потому что в кухне Блайта тоже не оказалось.
Только Джемма. С низко опущенной головой, на своем стуле, сидела с закрытыми глазами и не шевелилась.
– Потерял кого-то? – осипшим скрипом вместо голоса спросила она, не открывая глаз.
Кэл молча застыл в проходе. Все, что он теперь мог делать, – только пытаться не усугубить. А он усугубит, если откроет рот.
– Джемма… – потеснил его Норман, и Кэл отошел от двери, не спуская глаз с Джеммы. – Где Киаран?
Она издевательски пожала плечами:
– Сделал то, что давно следовало.
– Что ты имеешь в виду? – Доу тоже возник в кухне. – Роген, где хренов леннан-ши?
– Я же сказала, ты что, глухой? Сделал. То. Что давно. Следовало.
И, не открывая глаз, улыбнулась:
– Он ушел.
37. Что бы ты нашел?
– Я могу остаться с ней и…
– Ты пойдешь с нами, Купер, – отрезал Махелона. – Доу, – Сайласу против желания захотелось выпрямиться под его взглядом, – на тебе Джемма. И я хочу застать вас обоих живыми, когда вернусь.
В голосе не было ни малейшего намека на шутку.
Махелона забрал с собой кого смог – и Купера, и Эшли. Сайласу же досталась роль няньки, но он ни сказал ни слова: спорить с Махелоной, когда тот разговаривал этим голосом, казалось самоубийством даже ему.
Он не стал дожидаться, когда пелена снега проглотит удаляющиеся фигуры, и захлопнул дверь. Дом, отрезанный от свиста ветра в долине и многоголосия споров, окунулся в непривычное молчание.
Побег Блайта Сайласа разозлил, но он мог дать руку на отсечение, что по другим причинам, нежели Махелону. То, что теперь трое из них ушли на поиски, которых могло бы и не быть, и потратят на них уйму времени, которое можно было бы употребить с пользой, – вот что злило. Но Махелона проигнорировал предложение Сайласа плюнуть на пацана и не искать его. Что ж, ладно.
Возможно, все сложилось удачно. Кто знает. Сайлас не был оптимистом, но и не собирался отказываться от шанса, плывущего в руки: нужно уметь использовать разные возможности.
Заперев дверь на засов, Сайлас некоторое время стоял, невидящим взглядом изучая трещины в полу. В доме было тихо, но он отчетливо ощущал чужую витальную энергию в соседней комнате. Мысли были немного дергаными.
Наконец, коротко кивнув сам себе, он прошел через столовую в кухню, залитую серым заоконным светом.
В полной тишине Роген рассматривала свои кроссовки. Некогда белые, а сейчас Сайлас затруднялся определить их цвет. Из-под них торчали красные шерстяные носки Эшли, и, кажется, именно они ее сейчас и интересовали.
Она ничего не сказала, когда он вошел.
Сайлас остановился в дверях, засовывая руки в карманы.
Роген медленно подняла голову.
– Ну что, Сайлас, – она ухмыльнулась, длинно, с издевкой. – Вот мы и остались…
Может быть, так упал свет или разыгралось воображение. Но Сайласу эта ухмылка показалась незнакомой и хищной.
– …только вдвоем.
Кэл не злился на Джемму.
Быстрым спринтом пересекая деревню, решительно одолевая высоту холмов, вступая во владения леса, Кэл не злился на Джемму за то, что она не предупредила о побеге Блайта. Глупо злиться на того, кто себя не контролирует.
Двигаясь по следам в глубоких после ночного снегопада сугробах, отодвигая кусты и припадая к земле, Кэл не злился на Блайта. Глупо злиться на того, кто бежит от последствий совершенного, боясь за свою шкуру.
С трудом пробираясь сквозь буреломы и цепляющиеся ветки, игнорируя окрики Купера, то и дело теряя следы, Кэл злился на себя.
Ему никогда не следовало руководить командой. Этой или любой другой. Ему никогда не следовало брать на себя ответственность за чьи-то жизни – эти или любые другие. «Я не буду аттестоваться на пятый ранг, босс, – говорил он Айку из раза в раз. – Не мое это, понимаешь?»
Когда-то, тысячу лет назад, Доу сказал ему: «Ты ненавидишь давать советы». Но дело было не в советах.
Кэл ненавидел брать ответственность за кого-либо, кроме себя.
И вот где они оказались.
Джемма – привязанная веревками к стулу, на котором, возможно, закончится ее жизнь.
Блайт – обманутый Джеммой, где-то в этом бесконечном лесу, в котором, возможно, закончится его жизнь.
И там, и там был только один облажавшийся.
Когда-то, тысячу лет назад, Доу сказал ему: «Это твоя вина».
Тщетно выискивая оборвавшуюся цепочку следов, раздвигая исцарапанными руками ветки и снег, игнорируя панический голос Нормана, Кэл думал только об одной вещи.
Да. Все так есть.
Это его вина.
Джемма Роген никогда ему не нравилась.
Гоэтики и ликвидаторы нечасто работали вместе. У каждого отдела свой четкий профиль, и они редко пересекались, за исключением узкой смежной зоны. В нее обычно попадали дела с культами – с паранормальной частью разбирались гоэтики, а вот задача отловить всех психопатов, бегающих по кукурузным полям, доставалась ликвидаторам, – или, например, те, где сверхъестественные мутации или существа появлялись в ходе свернувших не туда ритуалов. Была и еще одна категория: когда характер явления неизвестен и команду лучше составить из разнопрофильных специалистов.
Например, когда в Европе два агента Управления исчезают без следа.
Первое их совместное дело, четыре года назад, касалось происшествия неустановленного профиля в многоэтажных апартаментах в злачном районе Сан-Хосе. Сайлас как сейчас помнил: оно выпало на тот месяц, когда Роген только-только повысили до агента третьего ранга. Среди ликвидаторов она считалась перспективной не по годам. Поговаривали, что Найджел Басс, глава отдела, сразу же рекомендовал ее к получению четвертого ранга.
Сайласа бы это не бесило – он никогда не стремился стать лучшим или первым, эта гонка амбиций была для тех, кто сам выбрал эту работу, – если бы с первой же минуты она не начала щеголять погонами. Выпендриваться. Командовать. Задирать нос.
Роген была всем, что бесило его в людях, – олицетворением причин, почему его считали мизантропом. Громкая, наглая, глупая, хвастливая – Сайлас легко мог перечислять поводы до второго пришествия. Он никогда не мог похвастаться железным хладнокровием – раздражительность была его ахиллесовой пятой, – но Джемма Роген… вытаскивала из него что-то. Доводила до белого каления.
Джемма Роген никогда ему не нравилась, но это не значит, что он желал ей смерти.
Джемма Роген никогда ему не нравилась, но последнее, чего он хотел, – это чтобы она подохла в этой долбаной Ирландии.
Сайлас не был мерзавцем. И бесчувственным тоже не был.
Он попытается ее спасти. И сделает это не только потому, что привык хорошо делать свою работу.
– Эта черная дрянь… – задумчиво произнес за его спиной голос Роген. – Ее никогда нет, когда рядом нет его.
– Это называется параобсессивный эффект, – не поворачиваясь, ответил Сайлас. – Ты зациклена на нем, потому что демон создает интерпретацию, при которой твоему мозгу легче всего верить в это объяснение.
– Какая-то сложная нудятина.
– Конечно. У тебя ведь интеллект как у устрицы.
Он раздраженно исправил линию. Пришлось вырвать лист из дневника Эшли, который тот бросал в доме где ни попадя, – не обидится, – и теперь Сайлас рисовал на нем. Нужно было освежить память, чтобы не облажаться.
– Слушай, Доу…
Дьявол, она и вправду никогда не затыкается.
– Если жертва одержима, способна ли она вообще осознать это?
Одна трудная буква, затем вторая, еще труднее, – по долгу службы Сайлас говорил на латыни, разбирался в некоторых древних семитских языках, знал базовые основы коптского и санскрита, медленно подтягивал древнегреческий… Но язык чияо никогда не входил в число тех, на которых он хотя бы умел читать.
– Да, – наконец ответил он. – Но когда это происходит, обычно уже слишком поздно. Как я и сказал, все дело в твоем мозгу. – Он чиркнул ручкой, исправляя ошибку. – Несовершенный инструмент для познавания реальности, который слишком легко обмануть. Духи этим пользуются. Демоны – особенно успешно.