Он сменил воду на салфетки с антисептиком, и на этот раз начало еще и жечь: кусачая боль проникала в порезы, заставляя Джемму ерзать.
– Сиди спокойно, – осадил он ее. И, помолчав, неохотно сказал: – Ты живуча, как таракан, Роген. Я слышал про Вайоминг. И про бойню на Сивер-лейке, – и добавил, будто оправдываясь: – Все слышали.
– Ага, – она поморщилась и зашипела, когда раствор снова попал в рану. – Я знаменитость.
Салфетки наконец сменились бинтом.
– И я не думаю, что тебе дали пятый ранг за то, что ты спишь с Айком.
Джемма замолчала. Доу продолжал обматывать ее, тщательно и скрупулезно, как и все, что он делал, – и не поднимал глаз. Она покатала на языке ответ. Это было типа… извинение же? Дожили.
– Ну, это прикольная сплетня, – Джемма выбрала задорно хмыкнуть, хотя пауза, наверное, ее выдала. – А я люблю прикольные сплетни о себе.
Он спокойно кивнул:
– Конечно ты любишь.
– Сайлас.
Доу поднял к ней удивленное лицо, замерев с последним слоем бинта в руках.
Джемма сказала не раздумывая. Она просто поняла – момент подходящий, и если не воспользоваться, то потом он закончится, а она даже не попытается… Именно поэтому она повторила:
– Сайлас, – она подалась вперед. – Он ненастоящий. И он вас обманывает, – сказала она, глядя ему в глаза. – Поверь мне. Не надо думать. Просто. Поверь. Мне.
Не ему.
Доу нахмурился – морщина снова легла между его бровей, – и на мгновение Джемма подумала, что он скажет «хорошо» или хотя бы «давай обсудим». Но он не мог, верно?
– Я не могу, – так и ответил он.
Джемма без сил откинулась обратно на спинку стула и смежила веки. Она ощущала, как он уверенным движением затягивает бинт и закрепляет его. Возвращает свитер. Натягивает ей на плечи куртку – останавливается, – а затем застегивает молнию. Холод уже не ощущался. Боль в мышцах осталась, но она была здесь надолго, и Джемма знала, как иметь с ней дело. Это соседство было ей привычным. Не проблема.
Когда загремели инструменты и полилась вода, она сказала:
– Ты молодец, ты в курсе?
Звуки стихли.
– Что?
– Возвращаю комплимент.
В голос Доу вернулись раздраженные интонации:
– Играешь в благородство? Мне это не нужно, оставь себе.
Джемма его проигнорировала. Потому что она хотела сказать – а она всегда делала то, что хотела, утрись, Доу, – и потому что момент все еще был подходящий. Джемма жила с убеждением, что нельзя игнорировать магию подходящего момента, потому что потом он определенно еще долго не представится.
– Ты отличный спец, – сказала она, не открывая глаз. – И тебя не повышают только потому, что эти кретины не хотят давать тебе руководящую должность… – Ладно, возможно, она лукавила. – Ну и еще потому, что, чтобы руководить людьми, нужно уметь с ними ладить. С этим у тебя, конечно, косяк. Не стоило тебе хамить стерве Роджерс из Центрального офиса.
– Я ей не хамил, – тут же возразил он.
– Нет, еще как хамил, – с удовольствием ответила Джемма. – Поставил старую суку на место. – И мечтательно добавила: – Здорово тогда вышло. Ты еще и выговор получил! Просто праздник.
– Роген…
– А все остальное… – настойчиво перебила она. – Про тебя. Ну, ты знаешь. Все это – чушь собачья. Просто хотела тебе сказать.
Доу снова загремел своими орудиями пыток – и ничего ей не ответил.
А когда Джемма открыла глаза, то увидела его молча стоявшим в дверях кухни.
Фальшивого Теодора Купера.
– Почему? – спросил Кэл через силу.
Лицо Киарана дрогнуло. Его черные глаза сейчас казались огромными – такими, что, наверное, могли бы загипнотизировать. Но вместо этого Кэл почувствовал, как звон в голове медленно утихает: он услышал ветер, ощутил его ледяное прикосновение к лицу, почувствовал, как, оказывается, замерзли ноги. Палец больше не казался приклеенным к курку.
– Почему я должен сделать это быстро? – повторил он, и на этот раз слова дались намного легче.
Что он сейчас делает?
– Вы жесткий человек, – сказал Киаран. Он старался держаться, но все равно то и дело посматривал на дуло пистолета. – Но не жестокий. Вы не будете издеваться над тем, кого собираетесь убить.
Вот что он делает: стоит над существом, у которого едва хватает сил, чтобы держаться на коленях. Кэл отсюда видел, как у него подрагивали ноги, утопающие в снегу. Как дрожали пальцы. И голос, который мгновение назад казался твердым, – он ведь тоже дрожал.
– Я сказал, что убью тебя, – согласился Кэл. Спорить с этим было глупо. – Но не сказал, что собираюсь тебя убивать прямо сейчас.
Киаран сглотнул:
– Разве вы не держите свое слово?
Это заставило Кэла признать:
– Не то, которое даю, когда не могу думать ясно.
Он ощутил раздражение от этого фарса: он искал пацана, чтобы привести его обратно и посадить под замок, а не чтобы пугать оружием. Так что это за сцена? Джемма, чье время истекало, все еще была там, в доме, пока он здесь угрожал малолетке пушкой.
Он опустил пистолет.
Лицо Киарана должно было выразить облегчение, он должен был перестать трястись, молча встать и так же молча вернуться с Кэлом в деревню. Но вместо этого его бледное лицо исказилось гневом:
– Прекратите это оттягивать! – голос его налился непонятным Кэлу отчаянием, и раздражение усилилось. – Вы уже обещали, что убьете меня, – и не убили! Потом пообещали снова! Просто сделайте уже и закончим с этим!
Он так и стоял перед ним, упираясь ногами в землю, сжав руки в кулаки. Он злился – и Кэл разозлился тоже, но и на это у него не было времени.
– Не надо мне указывать, когда и в кого стрелять, – процедил он, глядя на него сверху вниз. – Поднимайся.
Но, конечно же, несносный мальчишка не хотел слушать:
– Это моя жизнь! – он повысил голос, задирая подбородок. – И я хочу сам решить, когда она закончится!
– Мне все равно, – отрезал Кэл. – Вставай. Живо.
– Если вам все равно…
На этот раз Кэл не стал дослушивать. Он дернул Киарана вверх – тот ничего не весил, – ставя его на ноги, но наткнулся на сопротивление:
– Нет, отпустите… – тот задергался, отбиваясь. – Отпустите меня!..
– У меня нет времени на твои истерики! – Кэл встряхнул его с такой силой, что у Киарана сбилось дыхание и он наконец заткнулся. – Я не могу убить тебя прямо сейчас, но если ты не перестанешь создавать мне проблемы, то я снова надену на тебя чертову полынь.
Кэл удерживал его на весу за плечи, потому что не был уверен, что тот не осядет снова на землю, едва его отпустят. Взгляд Киарана, замутившийся было истерикой, снова прояснился. Он тяжело дышал, но смотрел на Кэла зло, испуганно и почти с ненавистью. Да и пусть – если парень хочет посоревноваться в том, кто из них сейчас больше зол, ему в жизни не выиграть.
– Я не жестокий человек, – повторил его слова Кэл, – если ты не заставишь меня быть жестоким. Все понятно объяснил?
Он опустил его – и Киаран нетвердо покачнулся, но устоял на ногах. У него не получилось придать лицу прежнее отсутствующее выражение, но яркие эмоции медленно исчезали, оставляя после себя только эхо.
Эмоции? К черту. Пусть разбирается с этим сам.
– Давай, – Кэл подтолкнул его дулом в спину, – вперед.
39. Упс
…В Ирландии и Шотландии его иногда называли «праздником мертвых», устраивались жертвоприношения, считалось, что в эту ночь умирают люди, нарушившие свои гейсы… Самайн знаменует начало зимней, темной половины года. Он соединяет две половины года, темную и светлую, соединяет два мира – Верхний мир людей и Иной мир…
Норман вздрогнул, хотя ветер даже не коснулся его.
Конечно, он знал.
– Он завладел моей подругой, – сипло сказал Норман. – Мне нужно… Мне нужно знать, как от него избавиться.
Внутри он понимал, что несет чушь. Самайн. Что-то настолько древнее нельзя было «убить». От чего-то, протянувшего к ним руки сквозь тьму тысячелетий, нельзя было «избавиться».
Норману следовало задать другой вопрос.
Мойра будто бы побледнела и вместо ответа покачала головой:
– Я была ему нужна. Все могло получиться в тот раз, когда они подняли его со дна. Первого круга уже не было, огни во тьме еще не зажглись, и некому было петь песню, – она снова пыхнула трубкой, зло, горько сощурилась слепым глазом. – Он мне приснился, – она повернулась так резко, что Норман отшатнулся. – В первую ночь здесь. Круг. Только мне, потому что я ему подходила. Я была особенной, мальчик, – она ткнула его в грудь узловатым пальцем, но Норман едва почувствовал. – И он снился мне, снился и снился. Во вторую. И в третью. А на сорок восьмую ночь, когда стемнело, – она понизила голос, – они вытащили меня из постели. Они растащили его по подвалам и кроватям, они носили его на себе, и он проник им в головы, позвал за собой на Ту сторону. Они стали черными, как сама ночь. У них еще были лица, но я знала, что это ненадолго.
Подумав о Джемме, Норман почувствовал, как дрожат руки.
– Йен ошибался. Малышка ему не подошла. Она не была особенной. И тогда, стоило наступить ночи, они пришли за мной. Больше я не стреляла в воздух. Заперла дверь и выстрелила себе в глаз.
Норману показалось, что сейчас он увидит, как на месте слепого глаза окажется жуткая рваная рана, глубокая бездна смерти. Но нет, обошлось, Мойра только отвернулась. Она молча сделала несколько затяжек из трубки, а потом призналась:
– Но сны не прекратились.
В голосе ее он впервые услышал страдание.
– Все это – мой вечный сон… Повторяющийся вновь и вновь, стоит зиме прийти.
И только сейчас Норман с ужасом понял, что Мойра не побледнела. Нет, это сквозь кожу ее лица просвечивал череп. Времени оставалось мало.
– Но я ему больше не нужна, – в ее голосе прорезалось облегчение. – Теперь время потечет в обратную сторону. Ему привели другого первенца.
Мы не привели ее, хотелось крикнуть Норману. Вы притащили нас сюда! Вы обманывали нас, задержали нас здесь, пока не станет слишком поздно, водили за нос, вы… Ничего из этого он не произнес.