Как только мужчина ушел, Раф снова наполнил бокал, и его не удивило, что руки слегка дрожат. Во время разговора с ее отцом он кое-что понял.
Он любил Чарли. Но это не было новостью, Раф всегда любил ее. Чарли всегда была частью его жизни, и он просто принимал это, даже когда его почти раздражало, что она повсюду следует за ним, как верный щенок.
Был ли он в долгу перед ней из-за того, что она вынесла от рук его дяди и кузенов? Да, конечно. Как герцог, как ее друг, он знал, что у него есть обязанности перед ней. К тому ребенку, которым она была когда-то, к женщине, которой она стала. Брак с ней был правильным ответом, логичной оплатой долга чести Дотри перед ней.
Но было и нечто большее. Гораздо большее. Это… это чувство, это странное, опьяняющее, пугающее, внезапное чувство — это было нечто большее, чем любовь к ней как к доброму другу, как к компаньону, всегда готовому помочь.
Его влекло к ней. Стоило ей попросить, и он без колебаний умер бы за нее. Он продал бы душу дьяволу за нее.
Но как? Как это случилось? И когда?
Раф залпом осушил бокал и рухнул в кресло за письменным столом.
— Так вот что такое любовь, — задумчиво пробормотал он. А затем нахмурился: — Проклятье! И что мне теперь делать?
Часть вторая
Все побеждает любовь;
Покоримся ж и мы ее власти.
Лондон, март 1815 года
Глава 10
Слуги в особняке на Гросвенор-сквер, которые больше года бездельничали и лишь объедались, пока семейство Дотри по крайней мере внешне соблюдало траур по покойному герцогу и его сыновьям, сняли нее полотняные чехлы с мебели, вытерли пыль, натерли воском полы и вычистили все от подвала до мансарды.
Почти весь день Шарлотта провела осматривая великолепно обставленные комнаты, хваля прислугу и молча отдавая должное превосходному утонченному вкусу покойной герцогини. На самом деле во всем пятиэтажном особняке обнаружился лишь один действительно уродливый стол на «слоновьей» ноге, засунутый и маленькую гостиную на первом этаже, — для гостей не столь важных, чтобы принимать их наверху в главном зале.
На втором этаже все двенадцать спален были отделаны китайскими обоями и оборудованы самыми современными удобствами, и в том числе четырьмя туалетами. Николь, присоединившаяся к Шарлотте в этой части ее «экскурсии», хихикнув, заявила, что они «роскошные до неприличия».
Если бы Шарлотта была склонна употреблять такие выражения, то приберегла бы именно эту характеристику для леди Дотри, которая нагрянула в особняк через час после приезда ее семьи в Мейфэр. Хелен Дотри Карстерз-Хиггенботтом прибыла в роскошной карете кремового цвета с четверкой гнедых лошадей, запряженной цугом, с — о боже! — розовыми плюмажами, украшавшими их головы.
Она вплыла в особняк и поднялась по лестнице наверх, окутанная ароматом духов, в розовом, отделанном бархатом дорожном костюме, едва прикрывавшем ее тонкие стройные лодыжки. Ее пышные белокурые волосы были уложены в высокую прическу с очаровательными локонами, ниспадавшими с левой стороны на искусно нарумяненную щеку.
Она поцеловала близнецов, предупредив, чтобы они не помяли ее платье, как-то неопределенно улыбнулась Шарлотте и потребовала, чтобы ее сын, герцог, немедленно предстал перед любимой матушкой.
О, и она не прочь выпить бокал вина — «будьте добры, холодного». Это было обращено к Шарлотте, которая могла лишь предположить, что леди Дотри приняла ее за служанку или компаньонку.
Шарлотта собиралась отказаться от настойчивого требования Рафа, чтобы, сопровождая близнецов, которые собирались за покупками на Бонд-стрит, она также воспользовалась портнихой, прежде чем в город прибудут другие заказчицы, приехавшие на сезон. Глядя на свое простое утреннее платье, которое она носила уже третий — нет, четвертый — сезон, она все же согласилась и заказала для себя несколько нарядов.
Когда леди Дотри выказала полное безразличие к поездке на Бонд-стрит — у нее собственная модистка, которая приезжает к ней, «вы же понимаете», — Шарлотте пришлось присматривать за близнецами в их первом набеге за пределами Ашерст-Холл.
К ее удивлению и веселью, капитан Фитцджеральд упросил, чтобы ему позволили присоединиться к их компании. Он не выглядел человеком, которому доставляет удовольствие прогулка за покупками шляпок, платьев, лент и перчаток, но был твердо убежден, что хочет сопровождать их.
Это несколько беспокоило Шарлотту. Она знала, что Фитц с Лидией стали хорошими друзьями, но вряд ли их отношения могли зайти дальше. И все же ей следовало бы сказать Рафу о своих подозрениях.
Спустя три часа, в течение которых Николь оживленно спорила сама с собой о том, какая из двух шляпок больше подойдет ей, Шарлотта вернулась к капитану, который стоял прислонившись к стене с таким видом, будто в любой момент готов был сбежать.
— Фитц! Что ты здесь делаешь? — спокойно спросила она.
Он выпрямился и кивнул на Лидию, которая показывала ему соломенную шляпку, украшенную гроздьями ярко-красных вишен.
— Да, весьма недурно, Лидди. Но та, с голубыми лентами, лучше оттеняет твои прекрасные глаза.
Шарлотта открыла было рот, чтобы высказаться по поводу этой порции лести, но промолчала, покачав головой. И все же ее поразило, что Фитц назвал Лидию Лидди, и Лидию, похоже, это абсолютно устраивало.
— Не беспокойтесь, Фитц, кажется, я знаю, ответ. Это Лидия попросила вас сопровождать нас, верно? А вы не нашли какой-либо отговорки, чтобы отказать ей, ведь она просила так мило. Она обвела вас вокруг пальца?
Фитц наклонился к уху Шарлотты:
— Вы умеете хранить секреты?
— Что касается моих собственных — да.
— Я проиграл пари.
— Простите? Вы с Лидией играли на деньги! Вы научили ее играть в вист или во что-то подобное? Ох, Фитц, ведь она всего лишь…
— Нет-нет, не это. Я побился об заклад, что Лидди не запомнит названия всех столиц Европы, а она заключила пари, что не только запомнит их, но что я не смогу перечислить все графства Англии. Мы условились, что, если выиграю я, она будет чистить мои ботинки в первый день, когда мне разрешат ходить без костылей, а если выиграет она, то, когда мы поедем в Лондон, я должен буду притащить все, что она купит на Бонд-стрит. Между прочим, я забыл Линкольншир. Все другие графства назвал, кроме этого.
Шарлотта, сдерживая смех, прикрыла рот рукой.
— Вы так добры к ней, Фитц. Знаете, мы с Николь думаем, что она вообразила, будто почти влюбилась в вас. Вам лучше быть осторожней.
Фитц бросил быстрый взгляд на Лидию — не просто любуясь ее шляпкой с голубыми лентами — и покачал головой:
— Она еще ребенок, Шарлотта, едва покинувший детскую. Ох, она разобьет десятки сердец, как пить дать, но к тому времени обо мне забудет.
Шарлотта опустила голову.
— Не рассчитывайте на это, Фитц.
Он ухмыльнулся:
— Я и не рассчитываю. Обычно, по правде говоря, я рассчитываю только на себя. Но это помогает оставаться честным, не так ли?
— Вы невозможны. Но я понимаю вас, Фитц. Не все женщины настолько ветрены в своих привязанностях.
— Ах да. Как вы к Рафу.
— Фитц!
— О, и как он в своей привязанности к вам. И не важно, какие б ни были помехи, я надеюсь, вы оба все преодолеете, — прошептал Фитц в то время, как Николь приближалась к ним со шляпками в обеих руках, торжествующе улыбаясь.
— Не знаю, Шарлотта, почему это не пришло мне в голову сразу. Я решила взять их обе. — Она подняла левую руку. — Эта для верховой езды в парке. А эта — для прогулок на площади. О, и еще первая, которую я выбрала. Она будет только для выходных дней. Что скажете вы, капитан Фитцджеральд, ведь Лидия некоторым образом назначила вас законодателем мод?
Но Фитц во все глаза смотрел на Бонд-стрит через широкое окно витрины.
— Чтоб мне сдохнуть, если это не генерал-лейтенант Хилл! Выглядит странно без своего мундира. Между прочим, почти не отличается от других прохожих. И как растолстел! Вот что делает мирная жизнь с солдатом. О, и взгляните, кто там с ним рядом? Черт возьми, я не видел его с той нашей последней ночи в Париже, и не припомню, чтобы встречал его с тех пор, как прибыли дамы… Впрочем, не важно. Интересно, о чем это они с Дэдди Хиллом так серьезно разговаривают?
— Почему бы вам не выйти на улицу и не узнать самому, Фитц? — спросила Шарлотта, размышляя, что скажет Раф, получив счет от модистки за семь шляпок.
— Николь, а ты не думаешь, что смогла бы обойтись двумя?
Николь улыбнулась той особой улыбкой, которая словно говорила: да, я знаю, что просто ужасна, но мне что очень нравится!
— Нет, Шарлотта. На самом деле я не думаю, что смогу выжить без всех трех. Когда мы в следующем году выедем в свет, не думаю, что удовольствуюсь менее чем дюжиной. Так что я права. Кроме того, Раф должен быть готов к тому, что случится с его бумажником в следующем году. Пожалуй, все довольно честно.
Шарлотта прекратила спор, заметив лишь, что, если все они не проявят сейчас некоторое благоразумие, капитану Фитцу придется самому искать дорогу домой, так как вся карета переполнится их покупками.
Лидия последовала за ними к выходу, не спуская глаз с окна витрины.
— Шарлотта, с кем это капитан беседует?
— Откуда мне знать? Он сказал, что увидел на тротуаре каких-то знакомых, но не думаю, что я видела прежде кого-то из них. О, а вот и он сам, а с ним молодой джентльмен. Николь, соблюдай приличия!
Николь в досаде округлила глаза:
— Почему никогда: «Николь и Лидия, соблюдайте приличия»? Почему всегда только я?
— Мне действительно нужно ответить? — спокойно произнесла Шарлотта.
Но тут она увидела серьезное лицо Фитца, и у нее вдруг сжалось сердце.
— Фитц?
Он улыбнулся ей, но в глазах его была тревога. А затем он представил им своего спутника:
— Тэннер Блейк, граф… какой ты граф, Блейк?