Еще один «железный» аргумент – это естественность, спорить с ним так же сложно, как с родительским «мама сказала», то есть почти невозможно. Семью принято считать естественным воплощением наших природных инстинктов.
На деле же, при любом разговоре о традиционных ценностях за скобки выносится долгая история брачных отношений – с полигамией, многоженством (реже – многомужеством), браками по расчету (а еще точнее – по воле родителей), полным бесправием женщины и другими прелестями традиционного уклада. Любовь оказалась центральным элементом семейных отношений не так уж давно. Чего стоит высказывание Монтеня: «Удачный брак, если он вообще существует, отвергает любовь и все ей сопутствующее; он старается возместить ее дружбой».
Сейчас браки по расчету существуют, но оцениваются с презрением, а семью превозносят как союз двух любящих людей. В эпоху Монтеня брак считался надежным в той мере, в какой исключал любовь.
Привычную форму брак приобрел только в прошлом веке. Нуклеарная семья: гетеросексуальная пара с одним или двумя детьми – феномен XX столетия.
Гетеросексуальные отношения всегда выстраивались вокруг социальных институтов, связанных с деторождением – продолжения рода, наследования, передачи собственности. Как часть социального порядка брак был основан скорее на рациональном расчете, исключая такой анархический по своей природе элемент, как любовь. Основная цель семьи в такой ситуации – поддержание социального порядка и демографической политики государства. Автономия чувств идет вразрез с его интересами.
В негосударственных обществах люди живут в сложных родоплеменных структурах, далеких от всем привычной моногамной семьи. Парные отношения, которые мыслятся западной культурой еще от Адама и Евы, долго не были нормой, а формы брака в разных культурах всегда различались.
Многоженство встречалось в Древнем Египте, Месопотамии, Иране и Индии, а в мусульманской культуре сохраняется и по сей день. Полиандрия – то есть многомужество – хоть и значительно реже, но все же имела место. Например, в индуистских и буддистских общинах в Гималаях несколько братьев традиционно женились на одной девушке. Обычай служил чисто практическим целям: он позволял братьям сохранить унаследованную землю, а не дробить ее между всеми родственниками на крошечные части. Традиция просуществовала вплоть до XX века и сошла на нет только, когда экономика позволила от нее отказаться. В Ветхом Завете не единожды встречаются упоминания об этом явлении. У царя Соломона было 700 жен и еще 300 наложниц. Донжуанский список царя Давида получился не столь внушительным: в нем всего 18 женщин разного статуса, жен и наложниц. Исключением не стали и праотцы еврейского народа Авраам и Иаков – оба они были многоженцами. В Библии прописан и принцип левирата – он делает многоженство обязательным для тех, чей брат оставил вдову без наследника.
В Древней Греции многоженство считалось недостойным варварским обычаем, но «поход налево» оставался абсолютно легитимной практикой. Законный брак служил исключительно продолжению рода.
Одновременно открыто существовала культура блудниц-гетер. Она не была простым аналогом проституции. Жены не имели права голоса и во всем подчинялись мужу. Статус же гетеры давал женщине независимость и долю «паблисити».
Гомосексуальность для греков была нормой, если не сказать институциональной практикой. Она носила педагогический характер: эротические отношения зрелого мужчины были допустимы только с юношей, зачастую – его учеником. Бисексуальность была нормой и в Риме.
Ужесточение семейного кодекса приходит на смену удовольствиям уже в эпоху Средневековья. Деторождение оказывается в центре сексуальной политики церкви. Семейные отношения целиком и полностью подчиняются демографическим запросам. Аборты приравнивались к убийству, а прерванный половой акт считался страшным грехом. Этот запрет восходит еще к библейскому эпизоду, связанному с Онаном. Обычно его интерпретируют как недопустимость мастурбации, хотя речь здесь идет, на самом деле, об отказе исполнить обычай левирата. «И сказал Иуда Онану: войди к жене брата твоего, женись на ней, как деверь, и восстанови семя брату твоему. Онан знал, что семя будет не ему, и потому, когда входил к жене брата своего, изливал [семя] на землю, чтобы не дать семени брату своему. Зло было пред очами Господа то, что он делал; и Он умертвил и его».
Отношения начинают строиться вокруг акта деторождения. Удовольствие же становится случайным бонусом, а то и совсем исключается из семьи.
«Современный» тип государства и города появляется в Средневековье. Тело, по мнению медиевиста Жака Ле Гоффа, становится центральной метафорой его институтов. Оно же, как писал Мишель Фуко, «подчиняется отношениям власти» Тело вписывают в политику и контролируют в государственных целях.
Этот контроль – не только наказания, но и «инвестиции» в жизнь и рождаемость. Места любви в этой схеме немного, а семья в ней служит утилитарным целям. Зачатие считалось единственной целью секса. Даже в рамках законного брака «слишком пылкая любовь к жене» оставалась «прелюбодеянием», как утверждали церковники.
Узы брака должны были стать стоп-сигналом для желания – прежде всего, желания женщины. То, что негласно позволялось мужчинам, для женщины было табу из-за ее репродуктивной функции. Только во второй половине ХХ века внимание смещается с рождения детей на отношения внутри пары.
К тому же долгое время брак оставался скорее дипломатическим решением: его заключали, чтобы установить связи, выгодные для семей жениха и невесты – заключить перемирие или стратегический союз, поправить дела поиздержавшегося рода или завладеть новым имуществом. Мезальянсы не были допустимы, а с мнением брачующихся – особенно невесты – мало кто считался. Если мужчина мог жениться по любви, то женщина оказывалась в куда более уязвимом положении: и юридически, и материально она зависела сначала от отца, а затем – от мужа.
Например, американки не могли владеть собственностью до середины XIX века: даже доходы работающей женщины целиком принадлежали ее мужу.
Акт «передачи» девушки из отцовского дома в мужнин мало чем отличался от культуры обмена женщинами в первобытных племенах. Как заметил антрополог Клод Леви-Стросс, брак выступал способом установить дипломатические связи между ними. Женщина в этой схеме была фигурой обмена. Любовь начала проникать в брак с конца XVIII века. Англия сделала поворот в сторону супружеской любви в эпоху королевы Виктории.
Впрочем, брак по любви еще долгое время оставался в статусе work-in-progress, «в процессе»: даже не найдя «свою половинку», женщина была вынуждена выходить замуж. К этому ее подталкивало общественное мнение и отсутствие равных с мужчиной прав: она неминуемо нуждалась в покровительстве, по крайней мере до тех пор, когда женщины обрели свой голос в движении суфражизма.
Привычная всем модель: мужчина-добытчик, женщина-домохозяйка и несколько детишек – это и есть нуклеарная семья, которую обычно называют традиционной. Но семья, как и любой социальный институт, не замирает во времени и пространстве – скорее наоборот, она изменяется вместе с обществом и зависит прежде всего от экономики. Нуклеарная модель – порождение индустриальной эпохи. Для эпохи доиндустриальной были характерны большие семьи: люди жили на земле, а для ее обработки требовалось много рук. Индустриальная революция со всеми вытекающими – развитием городов, заводов и фабрик – требовала от людей большей мобильности. Постепенно они перебираются в город с его ускоренным жизненным ритмом, фордовским конвейером и «малогабаритками» вместо родных гектаров земли. Неизбежно меняется и структура семьи: молодые пары отделяются от родителей и ограничиваются несколькими детьми, разные поколения перестают жить вместе, семья уменьшается.
За идиллическим фасадом 1950-х скрывалась непривлекательная изнанка: «синдром домохозяйки» – депрессии и нервные срывы у женщин, буквально запертых в «золотой клетке», – был повсеместным.
Впрочем, пытаться вернуться к этой модели можно примерно с тем же успехом, как уговаривать пересесть с автомобиля на конного извозчика. То есть можно сколь угодно говорить об экологичности этого способа передвижения, но прогресс остановить невозможно, как и повернуть время вспять.
Это еще не значит, что по семье пора петь панихиду: индустриальная эпоха не искоренила большие семьи, но они перестали быть повсеместной нормой. Эпоха с приставкой «пост» породила огромное пространство выборов: нуклеарная модель может быть лишь одним из них, но не всеобщей универсалией. Чтобы вернуть ей доминирующую роль, пришлось бы заморозить развитие человечества.
По мере распада традиционного уклада общество все больше атомизируется. Там, где есть индивидуальность и свобода передвижения, появляется и разнообразие – единая для всех норма утрачивает свою силу.
Семья перестает быть экономической единицей выживания. Если еще полстолетия назад она была насущной необходимостью: например, французские женщины получили право работать без разрешения мужа только в 1965 году, да и ведение быта в одиночку было затруднительным до изобретения мультиварки и стиральной машины, – сейчас практическая компонента брака все больше отпадает. Люди могут жить поодиночке.
Со второй половины ХХ века семья перестает быть детоцентричной: фокус внимания смещается с детей на отношения между партнерами.
Бэби-бум послевоенных 1950-х годов породил безусловную ценность ребенка: даже испытав серьезный кризис отношений, родители не разводились ради детей, ради них же могли отказаться от карьеры. Студенческие бунты 1968-го и сексуальная революция, эпоха эклектики и распада старого социального порядка – это и кризис буржуазной семьи.
Человек уже не готов жертвовать собой – карьерой, успехом и даже сиюминутным удовольствием – ради запросов социума или государства.