– Нет, спасибо. Мы перекусили с Джексоном по пути домой.
– Как хочешь, – говорит она.
Я прохожу мимо мачехи к себе в комнату, Элайджа идет следом.
– Никогда так не делай! – шепчу я, закрывая за спиной дверь спальни.
– Я не люблю ждать, – категорично заявляет призрак, волнистые пряди волос легко касаются его щек.
– Тогда почему ты не пришел ко мне раньше?
– Не имею никакого желания искать тебя по всему Салему.
Я хмурюсь.
– Мы пытались найти место повешения, о котором я могла бы спросить у тебя и избежать многих проблем, если бы ты вчера так быстро не исчез.
– Оно сразу за Уолгринс.
– Знаю! – огрызаюсь я в ответ, хоть и не была в этом уверена, пока Элайджа не подтвердил.
– Я разобрался со списком смертей.
– Правда? – Любопытство побеждает раздражение.
Он поднимает несколько листов бумаги с подоконника и садится. Листы исписаны старомодным почерком. Я присаживаюсь рядом и, могу поклясться, на секунду ощущаю, что от Элайджи пахнет свежескошенной травой.
– На первый взгляд в этих смертях нет никакой закономерности.
Призрак говорит со старинным акцентом. Его ресницы такие длинные, длиннее, чем у меня, а брови идеальной формы. Нечестно, что такая красота досталась парню, особенно мертвому.
– Я искал среди медицинских записей, но за годы, которые успела изучить твоя бабушка, не произошло ничего необычного. Фактически остальное население Салема рождалось и умирало с постоянной скоростью.
– Может, было что-то особенное в семьях ведьм?
– Сердечно прошу меня не перебивать, – обрубает он совершенно не «сердечно».
– С удовольствием влеплю тебе «сердечную» пощечину.
– Спустя несколько неудачных попыток удалось выяснить примерную численность семей, участвовавших в судах над ведьмами. Мои усилия показали, что большое число смертей происходило в те годы, когда в городе увеличивалось количество потомков ведьм. Что более важно, в это время в Салеме присутствовали потомки каждой главной семьи ведьм. А в те годы, когда такого не было, сохранялось существующее положение вещей.
– То есть проклятие как-то связано с количеством наследников ведьм в Салеме? Я не понимаю…
– Выглядит так, будто смерти начинаются, когда достигается критическое число, – говорит он.
– Элайджа! Что это значит?
– Имей терпение, Саманта.
Самонадеянный ты сукин сын!
– По крайней мере, один потомок каждой главной семьи, принявшей участие в судах, должен присутствовать в Салеме. Когда это условие выполняется, начинаются смерти.
Мысли мои сразу же обращаются к отцу.
– А сейчас? В Салеме есть потомки каждой семьи?
– Да.
– Уверен? – У меня желудок скручивается в узел.
– Да, абсолютно.
Во рту пересыхает. Я знаю, каким будет ответ на очередной вопрос, но, как мотылек, летящий на пламя, вынуждена задать его:
– Уже были смерти?
– Семь. Все произошли с тех пор, как ты сюда переехала. Ты была единственным недостающим звеном.
И прадедушка Джона был одним из умерших.
– Семь? Может, это все?
– Маловероятно, если сравнивать с результатом предыдущих лет. Если бы пришлось гадать, я бы сказал, что худшее впереди.
Мне трудно дышать. Я смотрю на бумаги в руках Элайджи, пытаясь найти, сколько людей умерло в прошлые годы. Но когда вижу, что в предыдущем году насчитывалось двадцать пять смертей, жалею, что вообще посмотрела. Пожалуйста, пусть папа не будет в их числе. Пожалуйста!
– Итак, значит, это определенно проклятие. Ты же понимаешь, да? – Начинаю мерить шагами комнату.
Мы перевезли отца из Нью-Йорка поближе к Салему. От этого не станет хуже? Возможно ли отправить его обратно?
– Я не знаю.
– Но признаешь, что это больше, чем простое совпадение?
– Это необычно, соглашусь.
– Как ты можешь оставаться таким спокойным?
– Я уже мертв.
Глава 21Ты никогда не останешься одна
Палата десять-двадцать-семь там, – говорит медсестра и указывает в сторону коридора.
Я срываюсь с места, не дожидаясь, пока она закончит предложение. Удивленный посетитель отскакивает с моего пути, ноги звучно топают по плитке коридора. Я распахиваю дверь палаты и наконец выдыхаю. Лицо папы оплетено трубками, но я к этому привыкла. Отец аккуратно укрыт одеялом. По сравнению с прошлой больницей постельное белье здесь другого оттенка – синего. Я касаюсь его руки, той, к которой не подключен аппарат искусственной вентиляции и кардиомонитор.
Вивиан, цокая каблуками, проходит в палату и закрывает за собой дверь.
– Ты едва не сбила бедного мужчину с ног.
– Ага, – невнятно отзываюсь я.
Я сижу на кровати папы и держу его за руку. Недолго думая, обвожу шрам от ожога на указательном пальце. Он такой же, как прежде. Разглядываю полосы седины на его висках. Может, немного похудел с прошлого раза, но в остальном почти не изменился.
– Мы переехали в Салем, – говорю я. – После всех лет, когда я надоедала тебе, умоляя свозить туда, мы живем в бабушкином доме. Он огромный. Поверить не могу, что ты вырос в подобном месте. Я потерялась, пытаясь отыскать ванную… Я заняла твою детскую комнату. Хотя мебель там теперь другая. Миссис Мэривезер навела там для меня порядок. Она рассказала, что в детстве вы были лучшими друзьями. – Я смеюсь. – Ты мне никогда о ней не рассказывал. Миссис Мэривезер классная. И божечки, ее стряпня – нечто невероятное!
Я рассматриваю его ладонь.
– Когда проснешься, может быть, ты расскажешь мне о бабушке… – Я резко замолкаю.
Раздается писк сигнала тревоги кардиомонитора.
– Почему он сработал? – спрашиваю я Вивиан.
Она подходит ближе, изучает жизненные показатели на экране и качает головой:
– Ты не сбила датчик с его пальца?
– Нет!
Я кидаюсь к выходу, но когда оказываюсь у двери, в палату входит медсестра. Она проверяет у отца пульс и нажимает кнопку интеркома.
– Два человека в десять-двадцать-семь, срочно.
– Что-то не так? Что случилось? – У меня трясутся руки.
Входят два мужчины в медицинской одежде.
– Мне придется попросить вас покинуть палату, – говорит один из них.
– Идем, Сэм. Пусть они выполняют свою работу, – просит Вивиан, направляясь к двери.
– Нет! – кричу я. Сердцебиение на экране тянется прямой линией. – Папочка! Пожалуйста. Ты не можешь. Я не понимаю… Пожалуйста, папа. Ты мне нужен!
Один из медбратьев перехватывает меня у самой кровати. Медсестра достает набор дефибрилляторов, расстегивает рубаху отца.
– Все в порядке, – уверяет меня медбрат. – Пойдемте, я выведу вас отсюда.
Я не могу дышать. Стараюсь, но из горла вырываются только хрипы. Палата кружится перед глазами. Медбрат отводит меня к стулу в коридоре.
– Дыши, Сэм, – говорит Вивиан.
Я едва ее слышу. Этого не может быть на самом деле. Папа не может умереть. Текут минуты. Не знаю, сколько уже прошло. Я закрываю глаза и пытаюсь дышать.
Я подтягиваю колени к груди, прижимаясь спиной к холодным ступенькам крыльца нашей многоэтажки, перед которым тормозит рабочий автомобиль отца.
– Сэм? – Папа даже не благодарит водителя и не прощается с ним, как делает всегда. Он знает, почему я сижу на улице в темноте у перил.
– Мне отрезали косичку. – Поднимаю несколько неровных прядей волос, висящих над плечом.
Папа садится рядом со мной и выдавливает улыбку.
– Просто они знают, как прекрасно ты выглядишь с короткими волосами.
Губы трясутся, когда я вытаскиваю из-за спины вторую, длинную косичку, чтобы показать весь ужас ситуации.
– Они смеялись. – Несколько слезинок стекает по щекам.
Отец берет меня за руку и легко поднимает с насиженного места.
– Идем.
Позволяю отвести себя в освещенный вестибюль с огромной люстрой. Папа сразу же устремляется к столу швейцара и хватает ножницы. Ни секунды не сомневаясь, он отрезает большой клок своих черных волос прямо на самом видном месте.
Я так шокирована, что даже перестаю плакать.
– Вот так. Теперь мы одинаковые. Ты никогда не останешься одна, Саманта. Пока я есть в этом мире, я буду с тобой. Как я всегда тебе говорю?
– Упади семь раз, поднимись в восьмой.
– И что ты сделаешь?
– Поднимусь.
– Моя девочка. А теперь пойдем и покажем Вивиан наши новые стрижки. Может, она тоже такую захочет.
Не могу не рассмеяться. Даже мысль о том, чтобы Вивиан обрезала себе волосы, смехотворна. Я прижимаюсь к боку отца, и он обнимает меня, пока мы ждем лифт.
Из палаты отца выходит медсестра и направляется к Вивиан.
– Его состояние стабилизировалось, – говорит она, и моя грудная клетка расслабляется, переставая сжимать легкие. – Возможно, это был сердечный приступ, но наверняка сказать невозможно, пока его не осмотрит врач.
– С ним все будет в порядке? – спрашивает Вивиан, и я встаю.
– Пока что да, – отвечает медсестра. – На вашем месте я бы подождала несколько дней, прежде чем снова его навещать. Его только что перевезли к нам, и порой у пациентов проявляется отрицательная реакция на транспортировку. Дайте врачам пару дней все проверить. Если будут какие-либо изменения, мы с вами свяжемся.
– Я могу увидеть отца? – спрашиваю ее.
– Пусть он отдыхает, Сэм, – говорит Вивиан. – Мы приедем снова, когда его состояние окончательно стабилизируется.
– Почему нельзя просто подождать здесь?
Медсестра прерывает наш разговор:
– Думаю, сейчас вам действительно лучше поехать домой.
– Спасибо. Так мы и поступим, – соглашается мачеха.
– Пожалуйста, можно хотя бы с ним попрощаться? – прошу я.
Медсестра выглядит неуверенной.
– Только быстро…
Кидаюсь в палату, пока никто не успел меня остановить. Все трубки снова на месте, и если бы не развороченное одеяло, казалось бы, что ничего не случилось. Я целую отца в лоб.