– Что это было? – спрашиваю я, не в силах осознать произошедшую дикую сцену.
– В жизни ничего подобного не видел.
Пятна на его шее похожи на укусы.
– Они болят?
– Нет, не особо. Просто мерзко выглядят.
– Да ладно тебе, Джексон. Все орали и бросались на пол. Не верю, что это не больно.
– Хорошо, пожалуй, их слегка жжет.
– Или не слегка.
– Не представляю, почему тебя сыпь не затронула.
– Клянусь, это не я, – уверяю я, касаясь платья в том месте, где раньше был съедобный букетик.
– Странно, странно, а я-то думал, это ты покусала всех на вечеринке.
Несмотря на все напряжение, я улыбаюсь. Хоть и не уверена, что на самом деле ни в чем не виновата. А вдруг это часть проклятья? Несколько кварталов мы проезжаем в тишине. Джексон заезжает к себе во двор и паркуется. Мы мгновенно вылетаем из пикапа, будто как-то можем освободиться от недавно пережитого ужаса. Джексон переворачивает руки, и красные пятна на них выглядят менее зловеще.
– Так странно, что тебя это не коснулось. Не подумай, я рад за тебя.
– Я же говорила, что люди рядом со мной страдают. – Не могу стереть из души липкое чувство вины.
– Только не надо снова советовать мне держаться от тебя подальше.
Но здесь я оставаться тоже не могу. Нужно переодеться и ждать Элайджу, который расскажет, что узнал о Наследницах. Может, еще есть шанс, что мы поедем на место повешения.
– Мне нужно идти.
– Сэм…
– Нет, не из-за этого. Просто нужно идти.
Проходит несколько секунд.
– Как скажешь. – Он отворачивается и устремляется к дому.
Сердце сжимается. Я так хочу поблагодарить Джексона. Не представляю, что бы со мной сделали, если бы он не заставил уйти оттуда. Но вместо этого я просто стою и смотрю, как он уходит. Поворачиваюсь к своему дому, в дверях стоит Вивиан.
– Где моя накидка?
Я стягиваю с шеи подвеску и передаю ее мачехе.
– Я ее забыла. – И иду к лестнице.
– Замечательное отношение, Сэм.
Глава 29Пуританский бунтарь
Я расчесываю пальцами влажные волосы, проверяя, смылся ли сидр. Запираю дверь комнаты и достаю телефон. Ничего. Быть не может, чтобы эта массовая сыпь оказалась обычным совпадением. Или меня кто-то пытается подставить, или я сама каким-то невероятным образом в этом виновата. В воздухе материализуется Элайджа.
– Отлично. Ты здесь. – Я хватаю ботинки. – Сейчас возьму куртку, и можем идти.
– Ты сегодня не поедешь в лес, Саманта. По крайней мере, не с Наследницами.
– Но мы должны! Неизвестно, сколько времени еще осталось! – почти кричу я.
– В доме Элис сейчас полиция и немало родителей. Многие винят во всем тебя. Люди и так нервничают из-за смертей, а это происшествие только сильнее всех взволновало. Они не могут рассуждать трезво.
Мысли мои заполняются воспоминаниями: катафалк, который мы с Джексоном видели, когда шли из школы, вишневые розы у фонарного столба, женщина на пороге ритуальной службы и дедушка Джона.
– Неразумно возвращаться туда сегодня. Лучше пойти завтра.
– Но папа… – Голос мой дрожит.
– Ты должна успокоиться. Чтобы со всем справиться, нужен ясный ум.
Делаю глубокий вдох, стараясь не расплакаться. Элайджа берет меня за руку:
– Я помогу тебе, Саманта. Всем, чем только смогу.
В его серых глазах доброта и тепло. Я освобождаю ладонь и обеими руками обнимаю Элайджу, пряча лицо у него на груди. Мгновение призрак стоит неподвижно, а потом обнимает меня в ответ. От него исходит тонкий аромат потрескивающих в камине поленьев.
– Побудешь со мной еще немного?
– Если хочешь.
– А расскажешь об Эбигейл? – Так хочется поговорить о чем-нибудь, кроме моего страха.
– Да, – выдыхает он во влажные волосы, прижимаясь щекой к моей макушке. – Что хочешь услышать?
Ужасно интересно узнать, что с ней случилось, но я понимаю, что об этом лучше не спрашивать.
– Кто написал портрет, который висит внизу?
– Я.
Я отстраняюсь, чтобы заглянуть Элайдже в лицо, и замечаю, что на нижней губе у него есть крошечная родинка.
– Так ты художник?
В его глазах улыбка.
– Среди пуритан не было художников. Праздные действа осуждались во всех их формах.
– Тогда как?
Он разжимает руки, выпуская меня из объятий.
– Все началось с рисунков для Эбигейл, когда она была еще малышкой. Потом, после смерти родителей, она долгое время молчала. Я всеми силами пытался сделать ее счастливой.
Я забираюсь на кровать и сажусь, подложив под спину подушки.
– Картина прекрасная. Начинающий художник не сможет такое нарисовать.
Элайджа выглядит смущенным.
– Много свободного времени по вечерам. Ничего особенного. Я практиковался. Не было ни спорта, ни танцев, ни музыки. Люди верили, что они приводят к лени и греху. Бедняжка Эбигейл. Она обожала сочинять и петь песни, но могла делать это только дома.
Жестом предлагаю призраку сесть рядом со мной. Пару мгновений он сомневается, но все же соглашается.
– Я видела картины ваших времен. На них все облачены в чепцы и уродливые черные одежды. Где Эбигейл достала голубое шелковое платье, в котором позировала для портрета?
– Торговец на пристани часто плавал в Европу. Тем же способом я доставал холсты, краски и лишние свечи, чтобы рисовать.
– Получается, ты был бунтарем среди пуритан?
– Чтобы получить это звание, не нужно было прилагать особых усилий. Пожалуй, хватило бы и слишком громкого смеха.
Я улыбаюсь.
– Кто-нибудь еще знал, чем ты занимаешься в свободное время?
– Да, один человек.
– Кто?
– Моя невеста.
– Ты был помолвлен? – Глаза мои расширяются.
На мгновение Элайджа отводит взгляд, и радость исчезает с его лица.
– Что случилось? – мягко спрашиваю призрака в надежде, что он решит хоть немного мне открыться.
– Я рассказывал, что сестра была влюблена в Уильяма. Она была счастлива, Саманта. Никогда прежде я не видел подобного счастья. А еще я сказал тебе, что семья Уильяма хотела, чтобы он женился на дочери губернатора. Глупые, стремящиеся к власти люди. Однако Уильям убедил Эбигейл, что ей не о чем беспокоиться.
Эти воспоминания наполняют его взгляд тяжестью, а голос напряжением.
– В это же время люди начали поддаваться истерии из страха перед колдовством. Как тебе известно, истерия обострилась, многих горожан взяли под стражу. К июлю Салем стал опасным местом, где никто никому не доверял. Люди с подозрением смотрели на своих соседей и близких друзей. Я все больше беспокоился о безопасности Эбигейл, а потому достал нам билеты на корабль до Европы. Но она отказалась оставлять Уильяма.
У меня внутри все сжимается.
– Прошу, только не говори, что ее обвинили в колдовстве.
– Несколько месяцев об Эбигейл ходили слухи – говорили, что она поет самому дьяволу. Разнервничавшись из-за слухов, Уильям пришел ко мне. Я умолял его сбежать с Эбигейл, увезти ее подальше отсюда, пока еще не было официальных обвинений. Но его мать заболела, и Уильям не захотел покидать семью. Шло время, слухи становились ужасней. К нам в дом явились с официальным визитом, невиновность Эбигейл была подвергнута сомнению.
– Должно быть, ты был в панике.
– Я сходил с ума. Но моя милая сестра была спокойна, уверена, что добро восторжествует. А потом вдруг расползся слух об их отношениях, и Уильям перестал с ней общаться. Он все отрицал.
– Он бросил ее? – Голос мой становится громче и тоньше.
– Я пытался его вразумить. Но Уильям заявил, что матери нельзя нервничать, что он не может связать свою жизнь с сиротой, подозреваемой в колдовстве. Что он должен защитить свое доброе имя. Я хотел убить его. Но знал, что Эбигейл от этого станет только хуже. Для нее и случившегося было слишком много: сначала против нее ополчился город, потом Уильям. Эбигейл не разговаривала и ничего не ела. Она просто лежала в комнате и рисовала цветы. К нам приходили доктора, но лечения для Эбигейл у них не было. День за днем я сидел у кровати и смотрел на нее. А потом вернулись представители властей. – Он делает паузу. – Они бы арестовали ее, Саманта. Они были настроены решительно, но я убедил подождать, ведь она была очень больна. Сказал, что, если ее заберут и от недостаточного ухода сестра умрет в тюрьме, они точно сгниют в аду. Ведь все знали: моя сестра за свою жизнь и мухи не обидела. Ей я о случившемся ничего не рассказал.
Он нес на плечах тяжелую ношу.
– Уильям хотя бы спрашивал о ней?
– Нет. – Кулаки его на секунду сжимаются. – Впрочем, Эбигейл не переставала надеяться, пока до нас не дошли новости… Он попросил руки другой.
– Дочери губернатора?
– Да. Когда сестра услышала об этом, она прервала молчание ради одного короткого крика. А через две недели она умерла от разрыва сердца.
– Я бы убила его, – выдавливаю в ответ.
– Поначалу я был в гневе. Но ответы были для меня важнее возмездия. Не понадобилось много времени, чтобы отследить, от кого пошли слухи. От моей невесты, худшей предательницы в моей жизни. Я сам рассказал ей все, что потом привело к смерти сестры. Я встретился с ней лицом к лицу, спросил – и она признала. Сказала, что ревновала, завидовала нашим отношениям с Эбигейл, но не хотела, чтобы все настолько обострилось. После этого я злился на всех. И особенно на себя самого.
Сердце мое болит за него. Сомневаюсь, что смогла бы вытерпеть подобное.
– Как ты вообще смог такое пережить? В глазах его туман, призраки прошлого.
– Я повесился, спрыгнув с балкона городского магазина посреди ночи. На моем теле нашли записку: «Величайшее из зол – разлучать любящих людей. Все вы в этом виновны».
Я в шоке прикрываю ладонями рот.
– Ни разу не слышала эту историю.
– Потому что о ней никто не желает вспоминать.
Неудивительно, что он был так взбешен и разбит горем. Я бы вела себя не лучше.
– Что я могу для тебя сделать?
– Спасти своего отца. Я не смог защитить Эбигейл и до сих пор себя за это не простил.