– Ладно, – говорю я размеренно. – И как это связано с перьями на подоконнике и историей о птицах, которую рассказал Джексон?
Элайджа печален.
– Как все в те времена, я вел дневник. Он был в кожаном переплете, с пером на обложке. Он был частью набора, второй такой же достался моей невесте. На самом деле это она настояла на покупке. Она часто повторяла, что волосы мои черны, как воронье крыло, а я ласково звал ее Птичка. Она говорила: когда мы умрем, то вместе улетим далеко-далеко. – Он отводит взгляд.
Внезапно надписи на стенах кажутся еще более зловещими. И плач, который я услышала, когда коснулась вырезанного на подоконнике пера. Мозг мой перегружен. Почему на стене было написано мое имя и для чего это место используется теперь?
– Элайджа, может, истории о злой старухе с птицами, которая там жила, была о твоей невесте, а не о вороньей женщине… – Голос затихает, когда я пытаюсь мысленно разделить невесту Элайджи и воронью женщину. И не могу.
– Слово «ворона» никогда не ассоциировалось у меня с невестой. Я разочарован, что не смог раньше понять эту связь. Что-то в рисунке твоей бабушки показалось мне знакомым. Как лежали волосы женщины. Положение ее тела. Просто до сих пор я не мог этого осознать.
Сердце начинает биться быстрей.
– Почему моя бабушка рисовала твою невесту?
– И почему Коттон во сне показал тебе ворону? – В голосе его слышно такое же беспокойство, какое сейчас охватывает меня.
Невеста Элайджи – воронья женщина. Этому есть только одно объяснение.
– Она тоже часть проклятия. Должна быть.
– Я просто никогда не представлял… – Он не заканчивает предложение.
Элайджа несколько раз повторял мне, что его невеста была одной из главных обвинительниц ведьм. Логично, что она часть проклятия.
– Она помогла начать массовую истерию.
– Да. И если она стала одной из составляющих проклятия, то и я не могу больше считать себя не вовлеченным в данную ситуацию, – говорит Элайджа.
– Имеешь в виду, что ты тоже часть проклятия?
– Да. Это возможно. Именно я в те времена не одобрял ее поведения. А потом из-за судов совершил самоубийство и оставил ее одну. И вот я снова здесь, помогаю тебе снять проклятие. У нее есть все основания мстить.
– Если ты связан с проклятием и мы сможем от него избавиться, что станет с тобой? – Я всегда думала, что Элайджа застрял в нашем мире из-за самоубийства, а никак не из-за проклятия.
– Ты интересуешься, останусь ли я духом?
Я киваю.
– Не могу сказать.
Грудь сдавливает. Впервые с тех пор, как я узнала о проклятии, мысль о том, чтобы разрушить его, не приносит облегчения.
– Ты хочешь перестать быть духом?
Выражение лица Элайджи невозможно прочесть, но он продолжает смотреть мне в глаза.
– Я часто этого желал.
Стеснение в груди становится сильнее, распространяется дальше.
– Ну конечно.
– По правде, все эти годы не были для меня наслаждением. К большей их части я испытываю отвращение. А возвращение в Салем только усилило страдания. Но потом…
Он говорит, а мне с каждым словом становится все труднее дышать.
– Что потом? – шепчу я.
– Я вспомнил причину, из-за которой испытывал боль. Потеря прекрасного. Моментов, когда Эбигейл пела, пока я рисовал. Как мы смеялись, когда никто не видел. И как цветы Черноглазой Сьюзен, зажатые между страниц деловых контрактов, напоминали о том, ради чего вообще стоило заниматься делами. Искренняя забота о ком-то – вот смысл жизни. Когда мой мир лишили этого прекрасного чувства, в нем не хотелось больше оставаться.
Я отлично его понимаю. Не знаю, кем я буду без отца.
– Ты вновь напомнила мне об этом чувстве. Ни разу, ни единой минуты после смерти я не желал вернуться к жизни, пока не встретил тебя.
Здесь, сейчас, на этой маленькой скамейке под пологом листвы я смотрю в его серые глаза. Не успев подумать, что творю, я подвигаюсь ближе, пока не оказываюсь всего в паре дюймов от его лица. Элайджа нежно заправляет прядь волос мне за ухо, зарываясь в них пальцами.
– Саманта, я…
– Мне все равно, – шепчу я.
Элайджа не спорит. Вместо этого он подается вперед и прижимается к моим губам. Сперва мягко, потом все настойчивей. Его прохладные губы кажутся теплыми по сравнению с моими. И все в нем такое настоящее, жаждущее, живое. Рука Элайджи спускается с волос на шею и притягивает меня ближе.
Его язык проскальзывает в мой рот, и все мое тело от губ до бедер и кончиков пальцев покалывает от ощущений. Мне нужен этот поцелуй, он, все это. Плевать, что в этом желании нет никакого смысла. Я протягиваю руку, цепляясь за рубашку Элайджи и притягивая его к себе. Он держит меня крепко, и кончики его пальцев впиваются мне в спину. А потом словно щелкает выключатель, и Элайджа прерывает наш поцелуй. Я смотрю на него, не понимая, что происходит. Проходит несколько мгновений, прежде чем я убираю руки с его груди.
– Что?
Элайджа качает головой и встает:
– Так нельзя, Саманта. Ты живая.
Глава 40Полуночная миссия
Часы на прикроватной тумбочке показывают 2:27 ночи. Я крепче укутываюсь в одеяло. Я так чертовски мало спала последнее время, что давно уже должна была отрубиться. Но из головы не выходят все детали проклятия, и тот факт, что мне никак не удается сложить их в единую картину, сводит с ума. Сколько у нас осталось времени?
Кто-то тихонько стучится в окно, и я подскакиваю в кровати в коконе из одеял. Щурюсь, всматриваясь в темную фигуру на крыше, но рассмотреть удается только женский силуэт с крупным пучком на голове.
– Сюзанна?
– Извини, – говорит она, но голос заглушает стекло. Я встаю на колени на подоконник и открываю окно.
– Как ты забралась на крышу? – Я выглядываю на улицу, убеждаясь, что она одна.
Сюзанна проскальзывает в комнату и закрывает за собой окно.
– Залезла по решетке и перепрыгнула.
Она вот так сюда вскарабкалась? Я включаю ночник. На ней зеленая клетчатая пижама и белое пушистое пальто. О'кей. Итак, Сюзанна не в черном и она мини-ниндзя, выбравшийся на полуночную миссию. Что еще я не знаю об этой девушке?
– Все пошло наперекосяк, Саманта, – говорит она, присаживаясь на подоконник.
– Да, знаю, – соглашаюсь я. И как воспринимать этот визит? Я одновременно испытываю облегчение и не могу избавиться от подозрения. Особенно после полной ненависти речи Лиззи.
– Нет, имею в виду, все стало еще хуже. Мне необходимо знать: у тебя были другие видения? – спрашивает Сюзанна, и я отчетливо слышу страх в ее голосе.
– Кроме того, что про тебя? – Эх, надо было лучше подбирать слова.
– Ага. Никого больше? Может быть, кто-нибудь незнакомый?
Я узнаю этот взгляд. У меня он точно такой же.
– Твоя сестра…
Глаза ее расширяются.
– Нет-нет, в смысле, твою сестру я не видела. Но неужели с ней что-то случилось?
Паника прекращается. Сюзанна кивает.
– Ее увезли в больницу сразу после того, как я вернулась из школы. Она упала в обморок. – Голос ее дрожит.
Я сажусь рядом.
– Мне так жаль. Не знаю, что и сказать.
– И она не единственная. Брат и кузина Лиззи попали в аварию. Кузина умерла, брат до сих пор в интенсивной терапии. А у дяди Элис, того самого, который владеет кофейней, был сердечный приступ.
Брат и кузина Лиззи? Так вот для кого были те бордовые розы в городе. Мне приходится собрать в кулак все самообладание, чтобы не вскочить с места и не начать мерить шагами комнату.
– Ситуация обостряется.
– Я думаю, ты ключ к решению этой проблемы.
Я так нервничаю, что практически смеюсь.
– Но вы держали меня в неведении все это время. Зачем это делать, если вы верили, будто я могу снять проклятие?
– Потому-то я и здесь. Я расскажу все, что мне известно. Все, что может помочь.
Такого ответа я точно не ожидала.
– Что изменилось?
Она делает глубокий вдох:
– Мы провели ритуал прозрения с Лиззи… и он не сработал.
– То есть вы не увидели размытых лиц?
– Позволь объясню. Элис, Лиззи, Мэри и я дружили с самого детства. Наши матери были подругами, а до этого и их мамы. Примерно с десяти лет мы начали колдовать. Нам пришлось долго тренироваться, прежде чем хоть что-то сработало, а в одиночку творить заклинания до недавних пор не мог никто, кроме Лиззи. Нам всегда нужен был круг. Для некоторых ритуалов он необходим до сих пор.
– Круг?
– Четыре колдуньи.
– А как же Джон?
Сюзанна сомневается при упоминании его имени, и я начинаю жалеть, что вообще вспомнила о нем.
– Он не был настолько заинтересован в магии. И если присутствовал во время колдовства, то только ради Лиззи.
– Значит, все знают, что вы умеете колдовать, а не просто распускают слухи?
– Не совсем. Народ строит догадки, но мы никогда не обсуждаем магию с людьми не из нашего круга. Поэтому я и не отвечала на твои вопросы тогда, перед вечеринкой.
Я была права. Они словно тайное общество.
– Но вы проводили со мной ритуал. Разве это не считается нарушением вашей секретности?
– И да и нет. Дело в том, что я могу чувствовать людей. Не всех, а лишь тех, о которых я что-то знаю. И как бы Лиззи и Элис ни твердили, что ты – та самая беда, нависшая над Салемом, я с самого первого мгновения нашей встречи знала: это не так. Элис спорила со мной, а Лиззи просто не слышала. В конце концов Элис согласилась с тем, что, если я смогу это доказать, она поможет убедить Лиззи. Поэтому мы и встретились с тобой в саду, а Элис была готова вместе провести ритуал.
Элис гадает на костях, а Сюзанна «читает» людей? Теперь я ничего не понимаю.
– Так вы меня проверяли?
– Да. Ритуал прозрения должен был поведать нам о тебе, пролить свет на правду. Но появление размытых лиц спутало все планы. Ничего подобного никогда еще не происходило. Увидев вместо тебя Коттона, мы с Элис вновь начали ругаться и решили вернуться еще раз, чтобы разобраться во всем, прежде чем рассказывать Лиззи.