Херби многое знал наперед, на полгода раньше, чем новость становилась известна самым ушлым охотникам за сенсациями: кто из политиков погорит на порочащих связях с актрисами, кто из магнатов объявит себя банкротом.
Хлоя пристально на меня смотрит. Похоже, сейчас что-то будет. Наверняка что-то неловкое.
– Бакстер, ты обязательно продолжай искать сейф.
– Почему?
– Потому что Джо’н тоже его ищет.
А вот это уже интересно. У Херби был компромат на Джо’на? Херби на чем-то его прищучил? Джо’н расхищает казенные средства? Зажимает часть денег из общего бюджета? Мухлюет с выплатами? Вообще-то Джо’н слишком тупой, чтобы проворачивать финансовые махинации, но кто знает? Так-так.
– Ты крепкий парень, да, Бакстер? – говорит Хлоя. – Чуть-чуть дрябловатый, но все равно сильный и мускулистый. У меня есть для тебя небольшая работа. Разумеется, я заплачу. Как ты посмотришь на то, чтобы надеть балаклаву и переломать Джо’ну ноги? Без угрозы для жизни. Просто чтобы ему было больно. Даже, наверное, очень больно. За сколько возьмешься?
Я возвращаюсь домой, по пути изучив еще несколько статуй и пару исторических периодов, о которых не знал ровным счетом ничего; мне звонит Джо’н.
– Ты сделал, о чем я тебя просил?
– Да.
– Как все прошло? Что тебе сказали?
Я размышляю. Велико искушение выдумать пламенный монолог о пиздюках с исчезающе малым членом, но я не могу рисковать. Совсем не могу.
– Она расстроилась.
– Нам всем надо идти вперед. Ей нужен кто-то, чуть более… э… – Джо’н не может подобрать подходящее слово. Трудно, наверное, жить без мозгов и со скудным словарным запасом. Он отлично вписался в постмыслящий мир. Снова сдерживаю себя. – Слушай, Бакстер, Эдисон все же возьмется за статуи. Он был свободен сегодня утром и смог вплотную заняться проектом, пока ты… э… был занят.
Я просто не знаю, как реагировать.
– Но у меня для тебя есть другая работа. Мне говорили, ты был вышибалой. Это правда?
– Да.
Это правда. Один мой приятель открыл клуб в Саутенде. Пять вечеров я стоял на дверях, потому что он не сумел найти годных громил. Вероятно, приятель счел меня подходящей кандидатурой благодаря боксерскому прошлому. И неважно, что боксом я занимался недолго и что боксер из меня никакой. Раз я был боксером, меня можно брать в вышибалы. А когда люди видят, как ты стоишь на дверях, они априори считают, что ты крут и свиреп, иначе ты бы тут не стоял, правильно? А если ты тут стоишь, значит, ты точно бывший боксер или даже кикбоксер с отбитым мозгом и неустойчивой психикой, но зато с крепкими кулаками.
– Тебе приходилось усмирять нарушителей порядка? Ты кого-нибудь покалечил в процессе?
Удивительно все же, как насилие завораживает людей, особенно тех, кто никогда с ним не сталкивался.
– При мне никто не нарушал порядок.
Это звучит… весомо. И наводит на мысли. Приятно хоть иногда сказать правду. Если бы мне пришлось усмирять нарушителей порядка, мне бы, наверное, не поздоровилось. Но в те пять вечеров, когда я стоял на дверях, все было тихо. Кстати, еще одна замечательная работа. Моя последняя замечательная работа. Единственное беспокойство мне причинил живший неподалеку пенсионер, который случайно захлопнул дверь, забыв дома ключи, и почему-то позвал на помощь меня.
– Ты же у нас крупный парень, да? Пироги, пиво, обеды из трех блюд. Мне нужно, чтобы завтра ты меня кое-куда проводил. Мне понадобится подкрепление.
– Куда проводил?
– Завтра все расскажу.
– Ты серьезно?
– В общем, Бакс, я тебя жду.
Он что, приторговывает наркотой? Развел на деньги каких-то мутных иностранцев, и теперь они жаждут кровавой мести? Он хочет, чтобы я кого-нибудь отдубасил? Ложусь спать с мыслью, что шел бы он лесом, но наутро просыпаюсь и решаю, что можно, наверное, и составить ему компанию, все равно у меня нет других дел, а если возникнет какая опасность, то всегда можно сбежать, и пусть возмущенные иноземцы запинают его до смерти.
Я дрался всего один раз. Разумеется, на любительском ринге. В семнадцать лет я всерьез увлекался боксом. Несколько месяцев ходил в секцию. Мне нравилось, как звучит «боксер Бакстер». Мой папа и дядя Джо, старшее поколение мужчин в семье, одобрительно улыбались. Я занимался в одном пекхэмском клубе, который в то время считался самым крутым в Лондоне. Не самым успешным, не самым именитым, просто самым крутым. Я каждый день бегал, ходил в бассейн. Как маньяк, прыгал со скакалкой, колотил грушу. Я изучал странные восточные техники для укрепления костяшек. Меня избивали и дюжие чернокожие парни, и тщедушные чернокожие парни. Я быстро понял, что у меня нет врожденных способностей к боксу, но надеялся взять упорством. Тогда я еще верил в упорство и труд.
Мы поехали на турнир в Бирмингем. Настроение в автобусе было приподнятым и смертоносным. Мы распевали непристойные песни и пугали водителей на шоссе. У меня не было секса уже много недель. Я не помню, как звали парнишку, с которым я дрался. Помню только, что он был из Солфорда. Когда я вышел на ринг, тренер шепнул мне: «Убей его».
В тот день я усвоил один очень важный урок. Для меня бокс был занятием, спортом. Времяпрепровождением. Для того парня из Солфорда бокс был всем. Его единственной надеждой, смыслом всей жизни. Я словно дрался с черной дырой – столько в нем было голода, ненасытного и беспощадного. Ради победы он отдал бы глаз, все тридцать два зуба, двигательные навыки. Он был готов умереть ради победы. Боксировал он немногим лучше меня, потому что после того турнира я о нем больше не слышал, но он меня уложил в первом же раунде. На обратном пути было уже не так весело.
Мы с Джо’ном встречаемся на углу Нью-Кэвендиш и Уимпол-стрит. Выглядит он ужасно, словно у него случился приступ малярии (а вдруг с ним действительно что-то серьезное?). Он вручает мне карточку с адресом.
– Затащишь меня туда.
– Что?
– Тебе придется тащить меня силой, Бакс, – говорит он. – Представь, что тебе надо вышвырнуть меня на улицу, только наоборот. Зашвырнуть внутрь.
Он такой жалкий, тощий и мелкий. Я хватаю его под локоть и пытаюсь втащить в частный стоматологический кабинет доктора Кемаля Хана. Даже такие мелкие дрищи могут весьма эффективно использовать собственную массу тела, если они не хотят, чтобы их куда-то вели. Он тихо хнычет. Но у меня есть младший брат, я знаю, что надо делать. Я беру его за ухо, и дело сразу идет на лад. К тому же это совсем уже унизительно для Джо’на.
– Ты лучше останься, а то вдруг я сбегу, – хрипит он.
Я жду в приемной. Может быть, это последнее и единственное место в мире, где люди читают журнал под названием «Сельская жизнь». Слушаю крики боли, доносящиеся из кабинета, но никто никуда не сбегает. С большим опозданием появляется мысль, что можно было бы попытаться дать стоматологу взятку, чтобы тот не заметил, как сверло задевает нерв. Денежки из рук в руки. Никто ничего не узнает. Но, как обычно, хорошая мысля приходит опосля.
Я понимаю, что моя деятельность в роли вшибалы, то есть вышибалы наоборот, провожатого, конвоира, группы поддержки, шестерки – называйте, как вам больше нравится – не гарантирует мне ничего. Я не настолько наивен, чтобы верить в человеческую благодарность и справедливое распределение благ. Единственное преимущество, которое я получаю, держась за Джо’на, заключается в том, что тем самым я как бы держу место в очереди, не давая какому-нибудь молодому и рьяному выпускнику пафосного факультета радио- и телевещания приблизиться к шефу. Это чистой воды блокировка.
Джо’н выходит из кабинета и говорит:
– Я придумаю что-нибудь для тебя, Бакс.
Он вызывает себе такси и не предлагает подбросить меня до дома. Собственно, я бы и сам не поехал.
Я терпеливо ждал. Сейчас он измотан, его бдительность снижена. Это азы журналистской работы: хочешь добыть информацию, попытайся застать человека врасплох. Когда он садится в такси, я говорю:
– Я слышал, ты ищешь сейф Херби.
Джо’н подпрыгивает, как бабуин, которому засунули в задницу раскаленную кочергу. Стало быть, это правда. Очень интересно.
В тот же вечер в сети: Человек Икс был замечен в сопровождении телохранителя – непревзойденного пожирателя пирожков, также известного как Толстомясая тушка. Последний смотрелся, по обыкновению, толстомясо.
Вношу в мысленный список ближайших дел «сбросить вес».
Я просыпаюсь от собственного крика.
– Кошмар? – спрашивает Эллен с полным отсутствием сострадания, как умеют только любящие жены.
– Да, кошмар.
Не хочу объяснять, что никакого кошмара не было. Кошмар – это было бы замечательно. От кошмара можно проснуться. От собственной жизни проснуться нельзя. Жена идет варить кофе, на ее лице явно читается: «Я точно знаю, где именно моя жизнь свернула не туда». На станции «Виктория».
Она достойно меня похоронит и, когда наш сын подрастет, расскажет ему несколько теплых, проникновенных историй обо мне, безвременно ушедшем. О чем еще можно просить?
Похоже, я скоро сломаюсь. Когда понимаешь, что скоро сорвешься, это ничуть не способствует избеганию срыва. Утренний свет льется в спальню и чуть-чуть помогает. Свет всегда помогает. Ванную оккупировала жена. Я ее не тороплю. Не торопить женщин, закрывшихся в ванной, это всегда выигрышная стратегия. Я лежу, размышляю, какие у меня варианты, и коплю здоровую злость. Агрессивный напор – наше все.
Херби любил повторять, что у мужчины должно быть четыре женщины: к двум ты присматриваешься на будущее, с одной ты сейчас и с одной расстаешься. Самое смешное, что Херби был однолюбом, никогда не заигрывал с женщинами и им не нравился. Но он высказал умную мысль: всегда надо иметь запасной вариант. Для подстраховки. И чем больше есть вариантов, тем лучше.
Как-то раз мне пришлось добираться морем с одного острова в Микронезии на другой. Четыре часа в утлой лодчонке размером чуть больше консервной банки. У меня не было выбора, честное слово. Либо так, либо лететь самолетом через все полушарие, потратив на билет целое состояние. Меня не радовал ни бескрайний