– Есть единственный по-настоящему важный вопрос, – сказал мне дядя Джо. – Когда тебя заставляют копать для себя могилу, возьмешься ли ты за лопату?
Я сажусь на скамейку и ем сэндвич. Да, в мире есть люди, для которых любая еда – это роскошь, но здесь, в Лондоне, разделение проходит по сэндвичам. Кто-то может в обеденный перерыв купить себе сэндвич, а кому-то приходится делать сэндвичи дома. Когда-то я мог позволить себе полноценный обед из трех блюд, со спиртным на десерт. Потом мог позволить себе сэндвич с кофе. Теперь не могу.
Я спрашиваю у Семтекса:
– Ты слышал о Гебекли-Тепе?
– Нет.
Семтекс сооружает ловушку для голубей из кофра от камеры. Занятие, неподобающее для вегана, но сделаем скидку на то, что он вырос на пустошах Уэльса, где наверняка больше нечем заняться, кроме как мучить диких животных и учиться играть на диджериду. Быстро протянув руку, он отрывает кусочек хлеба от моего сэндвича и кладет для приманки в свою ловушку. Делаю вид, будто так и надо.
– Кто такой Гебекли Тепе?
– Это памятник древности в Турции. Археологические раскопки. Возможно, тот самый Эдем, райский сад. Сады там были точно. Умные дяденьки в белых халатах установили, что именно там впервые начали выращивать пшеницу.
Я не знаю, имеет ли смысл спрашивать Семтекса о Гебекли-Тепе. Какой вообще смысл задавать людям вопросы?
– Как дела у Эллен? – интересуется Семтекс.
– У нее все в порядке, спасибо.
– Хорошо быть неудачником, Бакс.
– Что?
У него в волосах так и осталось птичье говно, но этого я ему не говорю.
– Можно быть точно уверенным, что тебя любят таким, как есть. Человек остается с тобой, потому что ты это ты. Не потому, что ты невероятно богат и успешен. Не потому, что с тебя можно что-нибудь поиметь.
С чего бы он такой злой? Из-за голубя или из-за сэндвича? Может быть, расценил сэндвич как провокацию? Может, считает, что я ем сэндвич исключительно с целью ему досадить? Что этим сэндвичем я плюю ему в душу, тогда как я просто присел пообедать? Я знаю Семтекса уже много лет, но так и не понял, почему он питает такое болезненное отвращение к сэндвичам. Вплоть до того, что переходит на другую сторону улицы, лишь бы не проходить мимо сэндвич-бара. Может быть, у него фобия? Должен признаться, раньше я частенько над ним издевался по этому поводу и доводил до истерик сэндвичами с яйцом и двойной порцией майонеза.
– Но я хотя бы называюсь своим настоящим именем.
– Ты еще не нашел сейф Херби? – спрашивает Семтекс. Он знает, чем меня можно задеть.
– Нет.
К моему удивлению, его ловушка сработала, и голубь, польстившийся на приманку, попался.
– Зачем он тебе?
– Ничего страшного я с ним не сделаю, – говорит Семтекс. – Отнесу его домой, дождусь, когда мне приспичит, насру на него и отпущу. Чтобы сравнять счет.
Наверное, стоит промолчать, но я не могу удержаться:
– Сомневаюсь, что это тот голубь, который тебя обосрал.
– Дело в принципе.
Да, не поспоришь. Мы все боремся за справедливость, каждый по-своему.
Мы расходимся в разные стороны. Я иду по Камден-Хай-стрит. На фонарном столбе висит объявление с фотографией кота, развалившегося на диване. Над фотографией написано: «Найден полосатый домашний кот». Под фотографией: «Джиффи (как было указано на ошейнике) обрел новый дом у меня в животе. Виндалу из кошатины – не лучший выбор. Маринад забивает тонкий вкус мяса». Если ты ешь, то не жалуйся, что тебя тоже съедят.
Вижу через дорогу маленький букинистический и решаю зайти покопаться в книгах. Может, там найдется что-то, что подаст мне идею для мегафильма, который произведет впечатление на Джо’на. Лично мне нравится Гебекли-Тепе, «Пузатый холм» в переводе с турецкого, но здесь нужно что-то другое. Джо’н не оценит Гебекли-Тепе. С точки зрения Джо’на, идеальная тема для документального фильма – это история одноногого чернокожего транссексуала, бывшего раба на плантациях, чьи новаторские алгоритмы для вычисления силы тяжести были украдены Исааком Ньютоном, а видеоряд обязательно должен включать гравюры, сделанные лесбиянкой-луддиткой в Бедламе. Интернет-поиск – великое изобретение человечества, но проблема в том, что этим поиском (я еще помню времена, когда приходилось звонить добрым людям и вытягивать из них информацию, буквально по слову зараз, или тащиться в библиотеку под проливным дождем) пользуются абсолютно все.
Информацию в сети может найти каждый. Мне нужно что-то другое. История из никому не известной книжки, выпущенной тиражом в пару сотен экземпляров. Какой-то дремучий винтаж. Какой-нибудь выдающийся преступник. Отважный первооткрыватель. Дерзкий авантюрист. Первостатейный оригинал.
Книги разочаровали: сплошная эротика и сентиментальные сопли. Уже на пути к выходу я замечаю небольшую стопку виниловых сорокапяток в потертых конвертах. Даже не знаю, зачем я взялся их перебирать. Приступ ностальгии? Это осколки ушедшей эпохи. Привет из далеких времен, когда музыку покупали не терабайтами, а поштучно. По одной песне. Я быстро просматриваю всю стопку и натыкаюсь на настоящее сокровище. Неотцентрованная пластинка. Блеклая, плохо пропечатанная этикетка. Подлинный раритет.
Раньше мы ездили за пиратскими записями в Камден. Теперь, с появлением интернета, этот бизнес зачах. Теперь мы выкачиваем из Сети всю дискографию Боба Дилана за те три минуты, пока чистим зубы, причем совершенно бесплатно. Я уже и не чаял, что в наши дни еще можно найти что-то ценное в плане музыки.
Подходя к дому, прячу пластинку, запихнув в штаны сзади и прикрыв пиджаком.
Мне не хотелось ее покупать так же сильно, как мне хотелось ее купить. Покупать ее было не нужно по ряду причин. Во-первых, у меня нет проигрывателя. Я был вынужден его продать и снова усвоить жестокий урок: покупаешь задорого, а продаешь по дешевке, причем за такие гроши, что ты бы не стал заморачиваться с продажей, если бы так отчаянно не нуждался в деньгах. И в нашем нынешнем обиталище просто нет места для проигрывателя. Я сам-то с трудом помещаюсь среди нагромождения всех этих коробок, хотя если бы у меня были деньги на новый проигрыватель, то, наверное, были бы деньги и на жилплощадь, где будет место его поставить.
К тому же я совершенно не представляю, что это за запись: хорошая или нет. Я ее раньше не слышал. Но этот сингл настолько редкий, что мне самому с трудом верится, что он попал ко мне в руки. Такое сокровище даже не обязательно слушать. Достаточно знать, что оно у меня есть.
«Мятеж Бонго» Бонго Хермана надежно спрятан в штанах, потому что я не хочу, чтобы его обнаружила жена. Даже страшно представить, что она мне устроит. Сам по себе «Мятеж Бонго» неважен. Он мне обошелся в какую-то пару фунтов. Эта покупка нисколько не усугубила наше тяжелое материальное положение.
Но семейная жизнь – это не про реальность и правду. Это про боеприпасы и тактику военных действий. Вот почему Бонго Херман, сам по себе маловажный, может стать смертоносным оружием. Пресловутой соломинкой, сломавшей спину верблюду. Опасность кроется в том, что собой символизирует Бонго Херман: мы по уши в долгах, а я швыряюсь деньгами. Как олимпийский метатель копья.
И бесполезно доказывать, что долгов у нас мало и что я не швыряюсь деньгами. Хуже того: станешь что-то доказывать, жена сделает трагическое лицо и громогласно объявит, что я не только лишаю домашних последнего куска хлеба, но еще и имею желание, время, а главное, наглость – да, откровенную, бесстыжую и беспардонную наглость, оскорбительную для ближних, – размышлять о покупке пластинки, охотиться за пластинкой, беззаботно болтать с продавщицами в магазине, рыться в стопках пластинок, потакая своим легкомысленным прихотям, вместо того чтобы вкалывать в поте лица и стараться спасти семью от нищеты.
Если меня поймают с поличным, сиречь с Бонго Херманом, я потом до конца своих дней буду выслушивать жалобы, как я растратил последние деньги, отложенные на еду, и морил голодом родного сына ради какого-то никому не известного ямайца, неинтересного даже самим ямайцам.
Скажу честно: я сделал бы то же самое. В браке нельзя отступать ни на дюйм. Это война. Нескончаемый поединок, бессмысленный и беспощадный. У меня тоже есть список оплошностей, на которые я непрестанно ссылаюсь. Однажды Эллен пекла пирог с мясом и почками, и он у нее подгорел, самую капельку, лет пятнадцать назад, но этот случай я припоминаю ей до сих пор. Когда надо выстрелить на поражение.
Я купил этот сингл, потому что отказ от покупки был равнозначен признанию поражения. Не купить сингл означало признать, что у меня никогда больше не будет просторного дома, где хватит места поставить проигрыватель, и денег на новый проигрыватель тоже не будет, и вообще ничего не будет, и моя коллекция грампластинок так и сгниет в гараже у приятеля в Хаммерсмите. Не купить сингл означало признать, что все кончено и надеяться не на что. Склады и парковки. Склады и парковки – вот нынешний Лондон.
К тому же Бонго Херман – мой герой. Чтобы отыскать его имя, надо еще постараться добыть самую толстую книгу о регги. Но он стоял у истоков, он играл и в период расцвета жанра, и в период упадка, и продолжает играть до сих пор. С кем он только не играл! Да буквально со всеми. Хотя вы, наверное, об этом не знали, потому что его далеко не всегда упоминают в составе группы на обложках альбомов, да и бонго – не самый внушительный инструмент. Вся беда в том, что за ревом электрогитар и баса его просто не слышно.
Я восхищаюсь Херманом прежде всего потому, что он настоящий боец, которому не суждено победить. Он сражается в заведомо проигрышной войне, единственный воин в партизанской борьбе против превосходящих сил звука. Он теряет позиции, но не сдается. Он продолжает сражаться. Всегда. Хотя знает, что не победит. Еще одна неразрешимая проблема Хермана: игра лучшего на сегодняшний день барабанщика-бонго практически неотличима на слух от игры дилетанта, впервые севшего за инструмент. Мастерство в мире бонго не стоит почти ничего.