Но мне нужна колоритная говорящая голова. Это тот случай, когда приходится прибегать к помощи профессионала вроде Тайко. Вы наверняка видели Тайко, нашего скромного пехотинца от телевидения. Причем видели сотню раз, просто не знали, что это он. Он принимает участие во многих телевикторинах, но больше всего ценен тем, что скажет все что угодно. На любую нужную тебе тему.
Это особая форма актерской игры или импровизации. Главный талант Тайко заключается в том, что он совершенно обыкновенный. Среднестатистический. Среднего роста. Среднего телосложения. Неприметного цвета волос. Ни одной яркой, запоминающейся детали. Даешь Тайко очки, парик, накладную бороду, лепишь ему временную татуировку – и вот он уже колеблющийся избиратель, морской биолог, разочаровавшийся крокетный болельщик, фетишист анального секса, бывший алкоголик. Когда нет возможности снять подходящее интервью, ты звонишь Тайко.
Мне придется довольствоваться Эгеменом. Даю ему бумажку с текстом, который он должен сказать на камеру, и объясняю, что на экране лицо будет затемнено.
– А разве так можно? – теряется он.
– На телевидении это стандартная практика. Так проще для всех. И легче для зрительского восприятия, – разъясняю я своим лучшим режиссерским голосом.
Вроде бы мне удается его убедить, и его остаточная неуверенность лишь добавляет образу ушлого контрабандиста аутентичности.
Мой дядя Джо был не очень-то разговорчив, но он дал мне совет:
– Если тебя взяли в плен, постарайся сбежать сразу. Чем дольше ты остаешься в плену, тем ты слабее. В самом начале шанс спастись выше.
Мне было лет десять. Долгое время я не понимал, зачем он мне это сказал, но, как выяснилось, дядя Джо был прав. Иногда нужно ждать десять, двадцать, тридцать, сорок лет, чтобы в полной мере оценить чьи-то слова.
– Ешь, когда есть возможность, – сказал мне дядя Джо. – Даже если не хочется, даже если тебе не нравится еда, все равно ешь. Запасайся энергией.
Я это запомнил.
Для каждой программы нужны атмосферные кадры, отбивки, чтобы подстраховаться на монтаже. Семтекс снимает мальчишек, играющих в футбол, и тут Эгемен говорит:
– Мои братья хотят купить мед.
На пару секунд зависаю: что он хочет сказать, непонятно. Может быть, это очередная ошибка перевода или кодовое слово для какой-нибудь дури? Но нет. Наши телохранители и вправду хотят купить мед у какой-то местной бабульки, знаменитой на всю округу своей пасекой.
– Это лучший мед в мире, – говорит Эгемен.
Мне кажется, это будет хороший подарок для Люка, даже если Эгемен и перехваливает продукт.
– Мы вернемся через пять минут, – говорит Эгемен, забираясь в микроавтобус.
Я спрашиваю:
– Вы все уезжаете?
– Да пусть едут, – говорит Семтекс. – Мне нужно еще минут десять. Езжайте.
Даю Эгемену деньги на мед. Они уезжают. Высунувшись в окно, Эгемен поднимает руку, растопырив пальцы, мол, всего пять минут.
Семтекс снимает закат.
Нельзя каждый день заново изобретать колесо. Всегда надо иметь в запасе подборку живописных кадров. Да, за долгие годы я сделал немало плохого, но я знаю границы дозволенного и никогда не использую в своих фильмах закаты и рассветы. Признаю, они выглядят потрясающе, если их правильно снять, но этот прием заезжен вусмерть. Я часто ленив, иногда могу сжульничать, но я запретил себе все закаты с рассветами. Категорически. Это как съемки в больнице – слишком легко. Просто недопустимо. Каждый может пойти в больницу, найти там брошенного ангелочка, утыканного трубками, и без проблем выжать слезу у телезрителей.
Я говорю:
– Ты совсем, что ли, размяк на старости лет?
Он отвечает:
– Ты меня бесишь нев-jiben-но. Лучше иди поищи надувные аттракционы.
Это нелепо еще и потому, что Семтекс уж точно не мастер цвета. Движение, толпы, композиция, что-нибудь сложное, подвижные сцены – да. Например, эти мальчишки, играющие в футбол. Он сотворит из них маленький шедевр.
Семтекс полностью поглощен закатом и не замечает, как они подходят. Четверо парней лет восемнадцати-девятнадцати определенно идут прямо к нам. Тот, что вышагивает впереди, видимо, главный, в футболке клуба «Реал Мадрид», достает из штанов пистолет. Держать огнестрельное оружие за поясом за спиной это как минимум глупо, но мальчик не виноват. Виноваты кино с телевидением.
Я говорю:
– Враги.
Вот в чем прелесть долгой совместной работы. Семтекс реагирует мгновенно, не задавая вопросов. Уже в следующую секунду мы идем прочь быстрым шагом.
Будь мы на колесах, мы просто сели бы в машину и спокойно уехали. Сомневаюсь, что эти дятлы станут стрелять. Скорее всего пистолет не заряжен.
– Эй, нам надо поговорить, – окликает нас Реал-Мадрид на довольно пристойном английском.
Когда реагируешь агрессивно, начинаешь орать или лезть в драку, это может вызвать ответную агрессию, но если игнорируешь потенциальных обидчиков, это сбивает их с толку. Не всегда, но достаточно часто. Херби рассказывал, как он однажды отделался от вооруженного грабителя в Бразилии, притворяясь, будто не слышит, что тот говорил, и повторяя свое волшебное заклинание: «Тринадцать машинок зеленого цвета».
Идем быстрым шагом. Четверка преследователей переходит на бег. Гремит выстрел в воздух. Семтексу в лицо распыляют какую-то химию из баллончика. Он хватается за лицо и сгибается пополам. Одна из причин, по которым я бегаю в парке, борясь с одышкой и подвергаясь насмешкам дородных домохозяек: я готовлюсь к чему-то подобному. Чтобы, если возникнет чрезвычайная ситуация, мне хватило бы сил стратегически спастись бегством. Припустить со всех ног. Но я не могу бросить Семтекса. Было бы здорово, если бы нас просто ограбили, но нас похищают.
Подъезжает машина, нас запихивают внутрь. Нам на головы набрасывают одеяла и куда-то везут. Трудно сказать, сколько времени длится поездка. Пять минут? Десять? Двадцать?
Потом нас вытаскивают из машины и огородами ведут в деревню. Уже стемнело. Вокруг – ни души, только какая-то женщина, едва различимая в темноте, сидит на корточках на овощной грядке неподалеку. Я иду, спотыкаясь на каждом шагу. Хуже того: я потерял всякое ощущение направления. Я не знаю, в какой стороне Газиантеп и наш отель. Больше всего меня бесит даже не то, что нас похитили, а то, что приходится идти в темноте, ломая ноги на кочках и рытвинах. Озираюсь по сторонам в надежде, что нас заметят и, быть может, спасут, но поблизости никого нет.
Наши юные похитители не слишком профессиональны. Начнем с того, что они действительно очень юные. Самому старшему – лет восемнадцать не больше. Они явно разочарованы тем, что мы не американцы. Реал-Мадрид спрашивает у меня адрес британского правительства. Мне велят написать письмо с требованием о выкупе. Они хотят миллион долларов. Почему бы и нет?
Велико искушение вставить в письмо парочку предложений в том духе, что наши похитители – законченные придурки. Я мог бы использовать малоизвестный британский сленг, но при нынешнем повсеместном доступе к интернету каждый может нагуглить любое слово за три секунды, а мне как-то не хочется их сердить. Мне также не хочется, чтобы власти решили, что у нас тут сплошной детский сад, и не стали ничего предпринимать. Нас заставляют снять обувь, как будто босыми мы гарантированно не сбежим. Потом нас с Семтексом запирают в какой-то тесной каморке.
Реал-Мадрид говорит, улыбаясь собственной шутке:
– Вы наши гости.
Он переводит сказанное приятелям. Все трое ржут. В любой, даже в самой малочисленной группе всегда есть лидер.
– Это ты виноват, – говорит мне Семтекс.
Напоминаю себе, что злиться на боевого товарища, вместе с которым ты оказался в глубокой заднице, нет смысла. Надо думать, как выбраться. Все остальное неважно. С Семтексом я буду спорить потом, когда мы вернемся домой. Вот тогда я ему выскажу все, что думаю, и, наверное, даже дам в рыло, если найду пару хороших боксерских перчаток. Даю себе клятву никогда не задумываться, почему я не настоял, чтобы с нами остался хотя бы один телохранитель. И почему я не бросил Семтекса и не сделал ноги. Потом я даю себе клятву, что никогда больше не буду работать с Семтексом и никогда больше не буду работать в зонах конфликтов.
Я пытаюсь прикинуть, какие у нас есть варианты. Кто все эти люди, помимо того, что они клоуны и придурки, и что им нужно? Я так и не понял, на каком языке они говорят между собой. Плохой турецкий? Хороший курдский? Где мы сейчас, на чьей стороне границы? Кто-нибудь видел, как нас похищали? Удосужатся ли они сообщить об этом властям или им все равно? Мальчишки, игравшие в футбол? Мне кажется, эта компания – обыкновенные бандиты, а не какие-то партизаны религиозного или политического толка. Нас будут искать? Возможно, но крайне маловероятно. На ум приходит картинка: Лилиан нежится в пенной ванне в отеле.
Они опустошили наши карманы, но не заметили мой пояс с деньгами – старый, засаленный и совсем не похожий на пояс с деньгами. Когда есть деньги, ты всегда готов к переговорам. За долгие годы жизни я не раз поражался тому, как многого можно добиться даже с помощью двадцати долларов. Если охранник будет один, может быть, нам удастся его подкупить. Деньги есть, пояс остался при мне. Это маленькая победа – и утешение хотя бы в том смысле, что я не чувствую себя законченным идиотом.
В соседней комнате Реал-Мадрид забавляется с моим телефоном. Слышу музыку из моего плейлиста, в том числе «Мятеж Бонго» Бонго Хермана. «Мятеж» звучит много раз. Я удивлен, потому что это не лучшая композиция Хермана. Я пытаюсь вдохновиться примером Бонго, несгибаемого бойца в заведомо проигрышной войне за звук, но получается, прямо скажем, не очень.
Открывается дверь. На пороге стоит Реал-Мадрид.
– Ты фанат Бонго Хермана?
– Да. Кстати, меня зовут Бакс.
Урок номер один: подружись с похитителями, найди точки соприкосновения.
– Я годами искал «Мятеж Бонго». Самая важная его вещь.