Выпадение из цикла
Есть какая-то спираль, говорят, по которой все движется, развивается. Сначала один виток, потом следующий. И так до бесконечности. Все возвращается на круги своя, только на другом витке. Что ж, это понять можно. Скажем, времена года: весна, лето, осень, зима. Цикл! Утро, полдень, вечер, ночь. Детство, юность, зрелость, старость. В каком-то смысле приятно чувствовать себя в определенной точке этой спирали. Участвуешь, так сказать, в общем развитии человечества. Если ты в цикле, конечно, если не выпал из него. Вот, к примеру, я. Просыпаюсь утром часов в семь, умываюсь, выпиваю чашку чая и сажусь вычерчивать некую кривую до второго завтрака. Это моя работа. Задание на дом из моего института. Я хоть и на пенсии, но продолжаю работать. По своему графику. То есть у меня: подъем, завтрак, работа до второго завтрака, опять работа, обед, послеобеденный отдых, затем — чай, прогулка от дома до «Универсама» или в обратную сторону, до метро, потом визит к Ариадне Львовне, соседке, слушание у нее музыки или радио по приемнику, постановки, просмотр картины по телевизору, — у меня телевизор тоже есть, но ломается часто, стараюсь поменьше включать, а у нее работает хорошо, удачный экземпляр попался… В одиннадцать часов выпиваю кефир и снотворное, полтаблетки, и ложусь спать — день окончен. Что мы имеем? Имеем желтые листья — прощай, зелень лета, впереди золотая осень, потом будут голые деревья, октябрь, ноябрь, температура постепенно понижается, по ночам будут заморозки, надо доставать из шкафа теплое пальто, шапку, зимние ботинки, а затем и встреча Нового года, шампанское в бокалах, «Голубой огонек», поздравления трудящихся от имени правительства, ура, так сказать, и, пожалуйста, наутро — первое января, начинается новый цикл!.. И вдруг отключают электричество! Я сижу, довожу свою кривую до следующей точки, уже осталось немного, уже чувствую — скоро обед, и тут холодильник перестает гудеть. Включаю лампочку — не зажигается. Что делать? У меня электрическая плита, не газовая. Значит, нагреть чайник я не могу. Или зажарить яичницу на сковородке. Света нет. Цикл нарушается! Но ведь если второго завтрака не будет и я не смогу «заправиться», значит, не смогу снова приняться за работу — не привык работать без перерыва на второй завтрак. А если и обеда не будет, я не смогу включиться в послеобеденный отдых, не засну, а значит, и моя ежевечерняя прогулка до «Универсама» и обратно, визит к Ариадне Львовне могут не состояться. Потому что одно дело: после заслуженного трудового дня, после завершения запланированной и выполненной работы подняться из-за стола с чувством удовлетворения, переодеться, брызнуть на себя одеколоном «Руслан» — подарок племянницы, приезжающей раз в год из Кишинева, и после освежающей прогулки постучаться в дверь к Ариадне Львовне, приятной женщине неопределенного возраста, пахнущей ментоловыми каплями — в аптеке работает, и рижскими духами — следит за собой женщина! И совсем другое дело: после бессмысленного дня, не написав ни строчки, как сказал бы поэт, а я скажу: не прочертив ни одной волнительной кривой, стукнуться этаким чурбаном к соседке — женщине пенсионного возраста, пахнущей мазью Вишневского! Нет уж, лучше и не заходить совсем, не надо мне ее чая с вареньем — до пенсии дожила, а варенья как следует варить не научилась, все сливы перемяла, и приемник у нее трещит, и телевизор показывает слишком ярко, глаза режет. Но если не заходить к ней и от прогулки отказаться, то как уснуть, как включиться в общий сон жителей нашего района? И о чем думать, если не засыпается, о чем вспоминать? Можно, конечно, позвонить Грищенко, посоветоваться. У нас с ним много общего: он тоже на пенсии, тоже живет по своему графику, только он не вычерчивает кривую, а пишет воспоминания о дяде-чекисте… Звоню Грищенко, а его телефон не отвечает. Всегда отвечал, а сейчас не отвечает. Что могло случиться? Возраст у него мой, значит, могло случиться все! Неужели увезли в больницу? Он рассказывал как-то, что его увозили в прошлом году на «скорой». Может, и мне вызвать «скорую»? А что я им скажу? Что мне страшно? Они спросят: «По какому поводу вызывали?» Измерят давление, послушают сердце. Скажут: «Давление — в пределах нормы, сердце — в пределах нормы… Зачем вызывали? Где-то люди умирают, а вы вызываете по пустякам! Ложный вызов!» Один раз так и сказали. И уехали… Лучше я телевизор включу. И правильно сделал, что включил! Как раз про погоду рассказывали. Что завтра умеренно температура в пределах нормы, как обычно в конце лета. Как прошлым летом… Я успокоился немного… И вдруг «Прожектор перестройки»! Море загубленное! Целое море! И ржавые корабли на песке стоят! Разве это норма? Это уже, знаете, ни в какие ворота! Чувствую, сердце забилось сильнее. Больше ударов в минуту, чем надо. Чувствую — больно! Может, выйти на балкон, подышать? Или крикнуть: «Люди, будьте бдительны!» Кто это сказал? Кажется, Юлиус Фучик. Надо же — помню! Но если крикну, так ведь заберут. Наверняка. В милицию или в сумасшедший дом. Вполне могут. Это я понимаю… Но я не понимаю, почему я дергаю эту решетку на балконе и никак не могу остановиться! И что-то кричу… Замолчать! Главное, замолчать!.. Теперь отпустить решетку. Теперь вспомнить, зачем я сюда вышел? Вспомнить, кто я! Что у меня было раньше? Вчера? Десять лет назад, двадцать?.. Наверное, я был маленьким, наверное, у меня было детство. Хорошо. А какое было детство? Счастливое? Что я любил? Малину? Землянику? Пускать по воде кораблики? Нет, не помню… А юность? Была у меня юность? Был я влюблен? Не помню, наверное, нет. Если бы был, наверное, вспомнил бы. Что же тогда было? Спокойно, только спокойно! Сейчас разберемся! На перилах — листик желтого цвета, значит, сейчас осень, золотая осень. После этого должна быть… что? Зима!.. Все! Вспомнил! Времена года! Цикл! Осень, зима, весна, лето! Все движется по спирали! Сначала один виток, потом следующий… А свет-то горит! Когда же его дали? Да здравствует электричество! Я иду на кухню, наливаю полный чайник воды, ставлю на плиту, включаю. Через несколько минут вода закипает. Я выпиваю чай. Потом сажусь за работу, продолжаю ее. Вычерчиваю кривую. Рост психопатологии жителей района за последнее десятилетие. Отыскиваю следующую точку. Веду к ней кривую. Получается красиво. Чувствую удовлетворение. Чувствую общее развитие человечества. Чувствую — я в спирали. На каком-то ее витке. В какой-то ее точке. Жизнь продолжается!..
Звукопроницаемая стена
Сначала я совершенно не слышал своего соседа за стеной. Возвращаясь с работы, я тут же включал приемник или телевизор, потом раздевался, умывался и переодевался в домашний костюм под «Последние известия» или песни рок-ансамблей, которых развелось теперь так много. Но как-то мой приемник замолчал — кажется, я нечаянно облил его кипятком из чайника. Несколько дней я лежал дома, на больничном. И за эти дни я обнаружил, что у меня за стеной живет человек, у которого нет телевизора, но есть проигрыватель со стереофоническим звучанием, шкаф со скрипучей дверцей, что здоровья мой сосед неважного: покашливает постоянно… Потом я установил, что дважды в неделю к нему приходит женщина, которая расхаживает на высоких каблуках и любит слушать пластинки Шопена… Иногда приходила вторая женщина, в туфлях без каблуков — эта любила слушать Лайму Вайкуле… По утрам сосед брился электробритвой, молол кофе в электрической кофемолке, по воскресеньям чистил ковер пылесосом… Словом, за стеной у меня жил тихий, деятельный, не слишком здоровый человек, всю жизнь которого можно было проследить по тем звукам, которые доносились из-за тонкой стены современного панельного дома.
Как-то вечером за стеной что-то упало, затем раздался тонкий, какой-то детский писк, скрип колесиков, будто катилась коляска, детская или инвалидная… В это время у меня зазвонил телефон, я снял трубку и поговорил с приятелем минут пятнадцать, отвлекшись от наблюдения за соседней квартирой. Положив трубку, я услышал за стеной незнакомые голоса, которые все время перебивал писклявый детский голос, потом дверь хлопнула, и все смолкло. Подойдя к окну, я увидел машину «скорой помощи», стоявшую у подъезда, санитаров в белых халатах, которые вынесли из подъезда носилки, — на них лежал человек, прикрытый одеялом.
Машина уехала. Я походил по комнате и включил телевизор, досмотреть последнюю серию многосерийной итальянской картины «Спрут».
Через день ко мне постучалась соседка — правда, не знаю, из какой квартиры. Она сказала, что за стеной у меня живет старик-инвалид, дочь его попала в больницу. Соседка предложила по очереди заносить старику молоко и хлеб, ведь он так беспомощен… Я согласился. Через день с батоном свежего хлеба, с пакетом молока я постучался в соседнюю квартиру, дверь открылась… и я увидел своего бывшего тестя в инвалидной коляске. «Разве вы здесь живете? — растерялся я. — А где же Лена?» «Лена в больнице», — ответил он своим всегдашним писклявым голосом, который теперь я узнал. «Но как же так? — изумился я. — Здесь жил человек, который каждое утро брился электробритвой». «Да, это Лена каждое утро брила меня электробритвой!» — пискнул он. «А пылесос?» — «Это Лена чистила пылесосом ковер!» Он кивнул на маленький, два на полтора метра, ковер, лежащий посреди комнаты на линолеумном полу. Я вспомнил этот ковер: мы купили его с Леной на мою первую зарплату. «А как же женщина, которая приходила раз в неделю?» — «Вы про Таню?» И я вспомнил эту Таню. Тогда она тоже любила ходить на высоких каблуках и водила Лену на все концерты, где играли Шопена. А вторая женщина — это, наверное, Майка из Госконцерта, Лена училась с ней в одном классе. Но кто покашливал за стеной? Лена? Осложнение после гриппа? Но я же ничего не знал, правда, не знал, мы развелись десять лет назад, и с тех пор я совершенно… И тут я увидел шкаф, тот самый скрипучий шкаф, который мы с Леной купили в первый год — в комиссионном на Смоленской за двадцать рублей. В этом магазине еще висела картина с голландским пейзажем, копия какого-то очень известного художника. Лене она очень понравилась. «Давай когда-нибудь купим такую же картину, — сказала она, — или давай когда-нибудь поедем в Голландию». «Давай», — сказал я тогда. «Почему же я не слышал за стеной ее голоса? И почему не слышал вашего голоса?» — спросил я бывшего тестя, вглядываясь в его маленькое, сморщенное, высохшее личико. «Мы не разговаривали, мы понимали друг друга без слов, — пискнул он, — вот только, когда случилось это…»