а базаре торговала, и огородом занималась, и в городскую тюрьму ходила, но нищенствовать… Для меня попрошайничество всегда было той самой чертой, за которую я не могла позволить себе опуститься.
— Платье идеальное, волосы можно немного испачкать, чтобы цвет был не таким приметным, и будет идеально, — вдохновлено журчала Лестерида.
Последний оплот моей гордости.
— Эйлин, — темные глаза Диглана смотрели на меня серьезно и ласково.
От этой щемящей нежности, пронизанной пониманием, мне хотелось зажмуриться и спрятаться. У одной из моих нянь бывали периодические приступы мигрени, во время которых она закрывала шторы, и мы сидели в комнатах тихо, словно мышки. Она говорила, что в такие моменты свет причиняет ей нестерпимую боль, настолько сильную, что хочется лишь зажмуриться и спрятаться от него, зарывшись лицом в подушку. Я никогда до конца не понимала, каково это, но, кажется, сейчас могу вообразить, потому что от мягкого любящего взгляда друга детства мне хотелось отвернуться, уткнуться лицом в его рубашку и заставить весь мир вокруг исчезнуть. Потому что я не знала, готова ли к такому взгляду, заслуживаю ли его. Эта мысль настолько поразила меня, что я на мгновение забыла, о чем идет речь. Забыла, что мой личный кризис может подождать, ведь сейчас перед нами стоит задача важнее.
— Тебе не обязательно это делать. Мы можем придумать другой вариант. Это просто первое, что пришло в голову.
И я знала, что он действительно так думает. Если я скажу «нет», Диглан отступит и больше не поднимет эту тему.
— Нет, я… Это действительно глупо… — я сделала глубокий вдох и выпалила: — У нас нет времени придумывать что-то еще, мы не знаем, что сейчас с Лаэртом и Касом. Я согласна.
Моя гордость не важнее безопасности других. Лаэрт отказался от ОХЛ, чтобы вернуться ко мне и позаботиться о моем благополучии. Просто потому что я случайно стала его женой и он не мог меня бросить. А я не брошу его. Даже если между нами никогда не было и не будет настоящих супружеских отношений, мы все равно связаны навсегда.
— Отлично, — удовлетворенно кивнула Лестерида. — Значит, Эйлин стучит в парадную дверь, привлекает всеобщее внимание, может, немного шумит. В доме едва ли больше четырех-пяти персон, так что…
— А ты уверена, что они вообще здесь? — спросил Диглан. — Может, мы штурмуем не ту крепость?
— Кас и Лаэрт точно знали, что контракт здесь. А раз контракт здесь, то и они тоже. Решвин в первую очередь печется о собственной выгоде, он не сумасшедший убийца или злодей, жаждущий завоевать мир. Этот парень из тех, кто просто любит деньги. У него нет сети злодейских пещер и тайных нор. Это его дом. Здесь он живет, здесь ведет дела. Пара гоблинов охраны, просто потому что у такого типа, как Решвин, всегда есть недоброжелатели. Плюс, конечно, усиленные магией замки. Впрочем, на этот случай у нас есть Ключ.
— Значит, заходим, разыскиваем Каса и Лаэрта, выходим.
— И желательно, чтобы нас не обнаружили. С гоблина станется прибить нас, а потом сказать, что так и было.
А за мою смерть Дроздобород, скорее всего, еще и медаль Решвину выпишет.
Глава 38
Первая часть плана прошла хорошо. Я состроила самое несчастное выражение лица, какое только смогла, и постучалась в парадную дверь. Здоровяк с мрачным лицом, загораживавший весь дверной проем, смотрел на меня, как на грязь под ногами. Почему-то именно это меня приободрило, и я вдохновенно принялась просить «хотя бы корочку хлеба».
— Пшла вон, — последовал категоричный отказ.
Впрочем, я не сдавалась. Вспомнив всех попрошаек, которых когда-либо видела в жизни, я громко и заунывно забормотала, стараясь не обращать внимания на пламенеющие уши и неловкость, ежом свернувшуюся где-то в животе:
— Дайте, пожалуйста, хоть кусок хлеба. Я не ела целую неделю, помогите, люди добрые. Умираю от голода, кажется, вот-вот погибну, пав прямо на вашем пороге. Неужто же смерть моя не затронет ни единой души, не отзовется ни в чьем сердце? Увы, не нажила я в жизни ни друзей, ни врагов. Негде голову преклонить, некому вспомнить обо мне. Никто не будет слезы лить в тот час, когда шагну я за порог, покончив с жизнью, и…
— Да помолчи ты! — рявкнул этот тип. Оценивающий взгляд его маленьких глазок скользнул по моему телу, остановился ненадолго на пыльных коротко стриженых волосах, пятне грязи на левой щеке. Душа моя тут же оказалась где-то в области истоптанных туфель. Разоблачили! Разоблачили и теперь будут бить! Какая же я глупая! Глупая-глупая-глупая! — Ты и правда какая-то бледная, того и гляди рухнешь, — буркнул наконец здоровяк, пожевал нижнюю губу и сказал то, на что я даже не рассчитывала: — Подожди тут, я тебе вынесу чего-нибудь.
Серьезно? Я просто попросила и он… согласился? Здоровенный громила с лицом существа, не обезображенного интеллектом, просто согласился вынести мне еды, когда я его попросила? Это заставило меня вдруг пошатнуться и на мгновение забыть о контексте всего происходящего. Все эти дни я так старалась перестать рассчитывать на чью-либо доброту и милость и вдруг доброта и милость незнакомцев посыпалась на меня со всех сторон. Ласточка и пчельник, парень с базара и решвиновский громила. Сколько существ протянули мне руку или крыло помощи в трудную минуту. Самое меньшее, что я могу сделать сейчас, это помочь Лаэрту. Поэтому я взяла себя в руки и громко и отчетливо поблагодарила громилу. Достаточно громко и четко, чтобы было слышно людям, которые в данную минуту крадутся в дом.
От обильных слов благодарности здоровяк отчетливо смутился и, отмахнувшись ладонью размером с лопату, скрылся где-то в глубинах дома. Я осталась стоять на пороге, нервно теребя платье и оглядывая окрестности. Аккуратно подрезанные кусты, деревья, улица, по другой стороне которой быстро шел Лаэрт в компании какого-то мужчины. Незнакомец яростно жестикулировал, рассказывая что-то Лаэрту, и пару раз энергично хлопнул моего мужа по плечу. Оба они быстро скрылись из виду, а я осталась стоять на пороге дома гоблина Решвина с раскрытым ртом и вмиг опустевшей головой.
Это что вообще было только что? Такое ощущение, будто я попала в одну из тех запутанных пьес Шексплама, где в конце оказывается, что все происходящее было лишь чередой недоразумений и мертвые женщины на самом деле не мертвы, а лишь притворялись статуями, а разлученные близнецы после игр в переодевания все же находят и друг друга, и настоящую любовь.
Я готова была броситься вслед за Лаэртом и его спутником (Кас? Это Кас или нет? И действительно ли я видела Лаэрта? Может, просто от жары у меня помутился рассудок? Что более вероятно в данной ситуации?), когда дверь вновь открылась и заботливый охранник Решвина появился на моем пороге с глиняным горшочком и свертком. И то, и другое казалось крошечным и его огромных лапищах.
— Вот, — он неловко впихнул мне горшочек и сверток, которые я чуть не выронила от растерянности. — Тут это.. остатки рагу вчерашнего и так, по мелочи, хлеб, мясо, эта.. фасоль зеленая. Все равно выбросили бы.
Немного потоптавшись, он почесал затылок и добавил:
— Ты это.. заходи, если что. У нас бывает остается еда, а выбрасывать жалко. Отдавали бы тем, которые… — он поморщился, — короче, тем не отдашь, их кормить много нельзя, а выбрасывать это.. жалко.
Он бочком отступил в дом, захлопнулась дверь, и я осталась стоять на пороге чужого особняка с первым в своей жизни подаянием, ошеломленная и ошарашенная.
Через несколько секунд (минут? часов? столетий?), отмерев, я бросилась на улицу, по-прежнему крепко сжимая в руках сверток и горшочек. Замерев на перекрестке и вертя головой направо и налево, я пыталась уловить знакомую темную шевелюру и потрепанную кожаную куртку. Ведь не привиделся он мне, в самом деле! Кричать на всю улицу «Лаэрт!» прямо перед домом гоблина, в который этот самый Лаэрт, если, конечно, моя информация верна, собирался вломиться, я посчитала лишним. Метнувшись наугад направо, я бежала, чувствуя себя вновь в привычной стихии. Уж что-что, а бегать мне пришлось за последнее время немало. Ноги послушно несли меня вперед, легкие вдыхали и выдыхали воздух, а назойливые мысли будто остались позади. Я мчалась и мчалась, ускорившись, заметив шагающего чуть вперед по другой стороне улицы Лаэрта. Наконец, догнав эту парочку, я крепко ухватила мужа за плечо:
— Что ты здесь делаешь? — прошипела я, даже не запыхавшись. Нет, определенно, хоть я и похудела, я стала гораздо крепче за это время. — Разве ты не должен быть где-то в подвалах Решвина? — сердито добавила я, сама до конца не веря, что меня приводит в ярость тот факт, что мой блудный муж преспокойно бродит по улицам, в то время как должен страдать в подземельях без еды и воды. Если, конечно, Лестерида говорила правду. И если она знала эту самую правду. Может, Кас сказал ей, что собирается осуществить самоубийственную вылазку в дом гоблина за магическим контрактом, который может изменить ход истории и спасти сотни людей, а сам просто пошел с приятелем в паб — веселиться, гулять и пить. Лестерус, если это так, я просто убью их обоих и даже глазом не моргну.
— Стоит ли мне спрашивать, почему я должен быть в подвалах Решвина? — спрашивает Лаэрт и его темные глаза горят от любопытства.
И тогда я пускаюсь в путаные объяснения, которые начинаются с визита Лестериды («Лестериды?» восклицает безымянный спутник Лаэрта, который, по-видимому, все же является Касом) в дом Меллариуса, а…
— Подожди, а какое отношение ко всей этой истории имеет Меллариус?
— Он предложил мне у него пожить, пока я не решу, куда двигаться дальше, поскольку домой я вернуться не могла из-за Дроздоборода, который, к сожалению, не утонул в пруду с лягушками, что, надо заметить, весьма печально, потому что для него это было бы не так уж трудно, а человечеству подарок. С другой стороны, от Дроздоборода такой щедрости не дождешься, держу пари, он наперекор всем доживет до глубокой старости, пережив всех нас.
— Эйлин, я окончательно перестал что-либо понимать, — блудный супруг страдальчески потирал висок, явно запутавшись в сюжетных поворотах моей истории. — В особенности что касается той части про пруд с лягушками.