Многовато информации для одного раза, особенно сейчас, когда я пытаюсь найти что-то, что защитит нас от тигра.
Бабушка представляет нас с Сэм всем знакомым, и все они говорят, какие мы милые и красивые. Я пытаюсь запомнить каждого, но их имена вылетают у меня из головы, а лица сливаются в единое целое.
Бабушка здесь так популярна. Все ее знают. Все ее любят. А я понятия не имею, кто все эти люди.
Где-то через двадцать минут Сэм тянет меня к полкам с крупой, чтобы спрятаться.
– Хальмони нас надула, – говорит она. – Это не вылазка за продуктами. Это прямо-таки светское мероприятие.
– Она знает всех, – говорю я.
– Ага, теперь понятно, почему она так нарядилась, – усмехается Сэм.
– У хальмони много друзей, – говорю я, проверяя наш список. Думаю, ничего страшного, если мы подождем бабушку.
Сэм плюхается на пол.
– Тут столько людей, которых мы не знаем. И у каждого связана с ней какая-то история. Будто она ведет тайную жизнь.
Я опускаюсь рядом с ней на пол, прислоняясь к коробкам с глазированными хлопьями. Я ничего не говорю, но она знает, что я согласна. Наша сестринская телепатия все еще работает.
Я тереблю строчку на джинсах.
– Кстати, об историях… – я жду, что Сэм закатит глаза, но она этого не делает. – Бабушка рассказала мне одну странную историю, которой я никогда не слышала. О тиграх.
Сэм поднимает бровь, что значит «Продолжай».
Я делаю глубокий вдох.
– Ты же знаешь, что хальмони всегда говорила, что звезды сделаны из историй? Так вот, похоже, это правда. И раньше их охраняли тигры. А бабушка украла часть звезд и спрятала их в банки. И теперь тигры сердятся.
Сэм хмурится.
– Это очень странная история, Лили. Бабушка спятила.
– Она не спятила. Не говори так. В общем, она сказала…
– Когда она тебе все это рассказала?
– В первую ночь после нашего приезда, но…
Ее взгляд падает на кулон, висящий у меня на шее.
– А когда она дала тебе это?
Моя рука автоматически взлетает к груди, прикрывая его, словно это что-то, что нужно прятать.
– Только что, перед поездкой. Она говорила о разных видах защиты.
Сэм зачем-то развязывает, а потом снова завязывает свои шнурки.
– Не знаю, почему она никогда не говорит об этом со мной.
Я и не думала, что Сэм этого хотела.
В какой-то момент я решаю рассказать Сэм обо всем: о том, как видела тигра, которого не могла видеть. И о том, как преследовала его, даже зная, что это опасно, и о том, что до сих пор не могу объяснить себе, зачем я это делала.
Но тут я слышу знакомый голос в соседнем проходе.
– Может, испечем маффины, капкейки или что-нибудь еще? Например, по маминому рецепту? Или булочки в карамели, как она делала раньше?
Это Рики.
Когда я вскакиваю на ноги и прислушиваюсь, Сэм смотрит на меня взглядом, как бы вопрошая: «Что с тобой не так?»
И мне нечего на это ответить. Я знаю, что подслушивать нехорошо, но почему-то не могу остановиться.
Может, потому что Рики мне симпатичен. Или просто потому, что я очень любопытная. А быть может, потому что Рики был там, где я видела тигра.
Я пробираюсь на цыпочках вдоль прохода до самого конца. Там стоит большой стенд с рекламой сухих завтраков Lucky Charms: «ТРИ ПО ЦЕНЕ ДВУХ!» – около сотни сложенных друг на друга коробок с хлопьями, и я, как шпион, прячусь за ними. И выглядываю сбоку.
Невидима, говорю я себе, всеми силами призывая свою суперспособность.
Рики идет по проходу с человеком, в котором я угадываю его отца, он взрослая копия Рики: те же взъерошенные каштановые волосы, те же большие голубые глаза. Интересно, прадедушка Рики выглядел так же? Тот, который был охотником на тигров?
Сэм в недоумении хмурится и следует за мной.
– Лили? – спрашивает она, но я шикаю, и мы начинаем шпионить вместе.
– Кто это? – шепчет она.
Я качаю головой, чтобы она молчала, но она пихает меня под ребра. Сэм не способна быть невидимой.
– Я познакомилась с ним в библиотеке, – говорю я как можно тише.
Сэм хмыкает так, будто она знает что-то, чего не знаю я, и это бесит, но я не обращаю внимания. Я вся превратилась в слух.
– Коннор обожает булочки, – говорит Рики. Он смотрит на своего отца с каким-то отчаянием, но тот не обращает никакого внимания. – Я рассказывал тебе о том, что когда приготовил их, он съел целых четыре штуки? Нет, даже не четыре. Где-то шесть. А потом ему стало плохо, и его рвало, и…
– Рики, тише, – папа Рики массирует виски.
Я испытываю щемящее чувство, меня словно пригвоздили к месту. Это неловкая семейная сцена. И это не мое дело.
– Наверное, нам не стоит… – бормочет Сэм, но я продолжаю наблюдать.
Отец Рики толкает тележку, разглядывая консервы, а Рики трусит за ним следом.
– Пап, но я же точно рассказывал тебе эту историю. Помнишь? Это случилось, когда мы ходили на лазертаг, и…
– Рики, – резко обрывает его отец, так громко, что мы с Сэм невольно пятимся назад.
Рики смотрит на него открыто, словно не понимая, что отец им недоволен.
– …И я выстрелил ему прямо в грудь. Но только лазерным лучом, поэтому он вряд ли что почувствовал, а потом…
– Да заткнешься ты уже наконец?
Эти слова эхом отдаются в моем теле. Они настолько чудовищные, что у меня перехватывает дыхание.
Сэм дергает меня за рукав рубашки.
– Пошли, – шепчет она.
Я смотрю через ее плечо и вижу, что в другом конце прохода стоит бабушка с полной корзиной и машет нам рукой. Она показывает на часы, жестом изображает, что пора идти и что скоро пойдет дождь. Магазин практически пуст, и она беспокоится из-за погоды.
– Пора, – произносит бабушка одними губами. – Идем.
Но теперь я не могу уйти. Оставаться – плохо, но уйти – еще хуже. Я подвигаюсь ближе, прижимаясь к коробкам с хлопьями.
Я вижу, как Рики остановился, его губы застыли в полуулыбке, а глаза распахнулись от обиды. Улыбка медленно сползает с его лица, и он опускает взгляд.
Я подаюсь вперед. Я не знаю этого мальчишку, но прекрасно знаю это чувство. Мне хочется подойти к нему и сказать: я тебя понимаю.
Мне хочется…
Я не успеваю додумать эту мысль, потому что внезапно валюсь вперед.
Картонная стойка опрокидывается, я падаю прямо на нее, растянувшись на полу перед Рики, его отцом и всеми остальными, в окружении рассыпавшихся коробок с хлопьями.
– Вот блин! – ворчит Сэм и отходит от меня, словно позор заразен.
По проходу ко мне спешит бабушка, но двигается она не слишком быстро, и я просто лежу на полу.
Я смотрю на Рики и его отца, а они – с изумлением на меня.
Рики моргает.
– Я тебя знаю.
– М-м-м, – мычу я. И пытаюсь пожать плечами, что должно означать что-то вроде: «А, привет, какая неожиданная встреча!», но скорее похоже на: «Я тут шпионила за тобой и слышала, как твой отец сказал тебе заткнуться, и вот теперь лежу на горе хлопьев».
– С тобой все в порядке? – спрашивает отец Рики изумленно и вместе с тем озабоченно.
Я киваю.
– Да, в полном. Я просто… пыталась понять, хочу ли я хлопья. Но… не думаю… что мне… понимаете?
По лицу Рики снова медленно расползается улыбка. И пусть это улыбка типа: «Что она вообще вытворяет?», но тем не менее.
Сэм фыркает. Это грубо с ее стороны.
Я встаю и откашливаюсь.
– Пока!
Я уже готова убежать, но тут наконец к нам подходит бабушка и останавливает меня. Бабушка гладит меня по волосам, которые наверняка в беспорядке, и приветливо улыбается Рики и его отцу.
– Здравствуйте, мальчики!
Отец Рики откашливается.
– Здравствуй, Аэ-Ча.
Бабушка улыбается отцу Рики и указывает на хлопья.
– Будьте добры, помогите мне навести здесь порядок.
Он бросается вперед и поднимает картонную стойку. Та снова падает. Похоже, свалившись на нее, я лишила ее способности… быть стойкой.
– Простите, – бормочу я.
– Все нормально, – говорит бабушка. – Мы исправим.
И мы все вместе – бабушка, Сэм, Рики, его отец и я – складываем коробки с хлопьями. Мне ужасно неловко. Мне хочется исчезнуть, потому что они не знают, что я подслушивала, но это же очевидно, разве нет?
Когда все убрано, бабушка кладет руку на плечо отца Рики.
– Спасибо, – говорит она. – Надо помогать друг другу, когда это необходимо.
Она поворачивается к Рики.
– Видишь, у меня были трудности, и твой папа помог мне. Иногда родителями и бабушкам с дедушками тоже нужна помощь.
Мы с Сэм переглядываемся. Сейчас не время для бабушкиных уроков жизни.
Снова поворачиваясь к его отцу, бабушка говорит:
– И когда у Рики будут трудности, вы ему поможете. Никогда не забывайте помогать друг другу. Вы оба – хорошие мальчики, и вам сейчас тяжело. Я это знаю. Но в тяжелые времена лучше будьте вместе, а не порознь. Хорошо?
От бабушки исходит и сила, и доброта одновременно. Словно она светится изнутри, будто внутри горят звезды.
И я понимаю: она знает. Несомненно. Неизвестно, как ей удалось подслушать их разговор, но как-то удалось.
Рики с отцом кивают, и его отец выглядит немного смущенным. Кажется, он знает, что был неправ. Рики внимательно смотрит на меня, и я пожимаю плечами, как будто понятия не имею, что делает бабушка.
Хотя, конечно, я все понимаю. Я хотела сказать Рики: «Я тебя понимаю» а бабушка как будто обращается к его отцу: «Я тебя понимаю и вижу, каким ты можешь быть».
Несмотря на то что бабушкина сила не имеет никакого отношения к нашему плану защиты от тигров, я не могу отделаться от мысли, что должна была увидеть это. Это – часть ее истории.
13
Сэм сдерживается, пока мы не садимся в машину, и тут разражается смехом.
– Не могу поверить, что ты так свалилась. Это было что-то.
– Спасибо, – говорю я с сарказмом, которому научилась у нее.