Я отказываюсь отвечать. Я не позволю ей плести паутину лжи вокруг моего сердца.
– Лили Бин, если ты вернешь мне эти истории, твоей бабушке станет лучше. Если они останутся взаперти, она будет болеть. Они – тут она сверкает зубами – просто сожрут ее.
– Ты лжешь, – говорю я, но мой голос срывается.
– Я предлагаю сделку. Ты поможешь мне найти истории, я верну их на место, и тебе не придется больше думать о них. Я получу обратно свои звезды, и мы поможем твоей бабушке. Тебе даже не придется их слушать. Все в выигрыше, – тигрица переступает с лапы на лапу, и ее шерсть блестит в свете звезд. – Разве тебе не хочется быть героем?
Вот это самое страшное: что-то глубоко внутри меня кричит «да». Я никакой не герой, в отличие от бабушки, и какая-то часть меня хочет им быть.
Я закусываю губу, чтобы мое «да» не вырвалось наружу.
– Ты должна знать, – ее голос такой глубокий, что отдается во всем моем теле, – что это твой единственный шанс помочь своей хальмони. Я больше ничего предлагать не буду.
Бабушка просила меня быть осторожной, и одна мысль о сделке с тигром разрывает мне сердце. Но есть столько всего, о чем бабушка мне не рассказывала. У нее столько тайн – тайн, которые я хочу знать.
Что, если тигрица права? Что, если эти украденные истории-звезды вызывают у нее тошноту?
Я цепенею, запутавшись в собственных мыслях. Это моя проблема. Именно поэтому Сэм и называет меня «тихой азиатской девушкой». Я так боюсь дать неверный ответ, что не говорю вообще ничего.
Несколько томительных мгновений тигрица ждет. Затем качает головой. Она уже превращается в тень.
– Я надеялась, что ты меня удивишь.
Я думаю о бабушке и сегодняшнем вечере, о том, какой беспомощной себя чувствовала и как мне нужно все исправить.
– Постой! – кричу я. – Я сделаю это!
Но я опоздала. Ее полоски растворяются в темноте, и она исчезает.
15
Конечно, после этого я уже не сплю. Я сижу в кровати, грызу ногти и гляжу в окно, жду, пока не встает солнце и пока я не начинаю слышать странный шум снизу, словно шепот сквозь стены.
Шум усиливается, и я подаюсь вперед, напрягая слух. Дом полон разных звуков. На цыпочках я спускаюсь по лестнице. Возможно, это тигрица, и если да, то я приму ее предложение. Несмотря на то, что я до сих пор не уверена, несмотря на то, что боюсь.
Но никакого тигра нет.
Когда я спускаюсь вниз, то вижу только маму и бабушку; они сидят в спальне бабушки с неплотно прикрытой дверью, разговаривая так тихо, что их слова превращаются в смесь всплесков и свиста.
– Пока никто не предлагал. Я еще ищу. Но, я надеюсь, это скоро случится.
– Новая работа – это хорошо, – говорит бабушка. – Хорошо для тебя.
– Ты имеешь в виду, хорошо для нас, – отвечает мама.
– Хорошо для тебя и девочек.
– Не надо, – говорит мама. Ее голос надламывается, и ее становится еле слышно. – У нас есть время. Я могу выиграть еще немного времени.
– Нет, нет. Не беспокойся об этом, – говорит бабушка. Ее голос становится ворчливым, как всегда, когда она разговаривает с мамой. Но теперь в нем есть что-то еще. Более мягкое. – И не делай такое озабоченное лицо. А то будут морщины.
– Мама…
– Ты пользуешься солнцезащитным кремом? Он помогает от морщин.
– Мама…
– А шляпа? Шляпа тоже помогает.
– Мама! Мне не нужна шляпа. Мне нужна ты, – мама замолкает. И когда заговаривает снова, ее голос тих. – Пожалуйста, попробуй другие методы лечения. Не сдавайся.
Лечение. Больница. Выиграть время.
Я внезапно понимаю, что они имеют в виду, это знание – как комок у меня внутри, но я не могу облечь его в слова.
– Думаешь, я сдаюсь? Нет! – Голос хальмони как сталь. – Я не хочу уходить. Я не хочу оставлять тебя. Я не готова. Но не мне это решать. Единственное, что я решаю, это как мне жить сейчас. Поэтому не лишай меня этого.
Я никогда не слышала, чтобы бабушка так злилась. Она сильная, пылкая и добрая. Но сейчас она другая. Это ее пугающая сторона, словно внутри бабушки прячется тигр, готовый выбраться наружу.
До меня долетает еще один странный звук, настолько странный, что поначалу я не узнаю его. Но вдруг понимаю: мама плачет.
Мама никогда не плачет!
– Джоани, – тихо говорит бабушка. – Ты должна быть сильной, ради девочек.
У меня в животе все сжимается. Я не должна это слышать. Я не хочу это слышать.
– Я не могу, – шепчет мама. – Только не это. Только не после Энди. Я не могу снова быть сильной.
– Я знаю, что можешь, – говорит бабушка, – ты моя дочь.
Я отступаю к лестнице, прячась в тень. Похоже, что у бабушки серьезная болезнь, раз мама плачет.
Лучше бы внизу был тигр. Потому что, по правде говоря, это страшнее любого тигра.
Когда мама наконец выходит из спальни, я автоматически призываю свою невидимость. И тут же передумываю. Я не хочу быть одна.
Я переминаюсь с ноги на ногу, а когда подо мной скрипит ступенька, мама поднимает голову.
– Ой, – говорит она при виде меня. – Ой.
Я тихонечко спрашиваю:
– Как хальмони? Как ты?
Глаза у мамы красные.
– Ты слышала наш разговор?
Я не отвечаю, она раскрывает объятия, и я бегу вниз по лестнице. Она стискивает меня, и, когда она переводит дыхание, я чувствую дрожь в ее груди.
– Она поправится. Не волнуйся. Все будет хорошо. – Потом она выпрямляется и отклоняется назад. – Хочешь чая? Что-нибудь поесть? Я приготовлю все, что захочешь.
– Я хочу знать, что происходит, – я стараюсь говорить твердо, но мой голос очень слаб.
Мама вертит в руках свои очки.
– Бабушка больна, Лили. Но будем надеяться на лучшее. Я ищу новую работу, чтобы у нас были деньги на специальное лечение. Но даже без этого лечения мы все сделаем, мы можем устроить так, чтобы ей было комфортно.
– Чем больна? – спрашиваю я, хотя уже понимаю, что болезнь серьезная.
Мама морщится, потом подтягивает меня к кушетке. Я сажусь рядом с ней, утопая в подушках.
В кои-то веки дождя нет. Сквозь окна льется веселый солнечный свет, словно погода надо мной издевается.
Мама говорит:
– У бабушки рак мозга.
На несколько мгновений я леденею. Не чувствую ничего, кроме холода и странного покалывания.
– Лили, ты меня слышала?
Я продолжаю сидеть неподвижно, как будто могу спрятаться от боли. Будто правда это тигр, и если не шевелиться, то, может, он меня не найдет.
– Дорогая?
Похоже, долго прятаться не получится, потому что странное покалывание становится острым и резким, как от осколков стекла. Я киваю гудящей головой и пытаюсь произнести вслух – рак мозга, но не могу.
Мама продолжает.
– Именно это вызывает симптомы, которые ты, наверное, уже заметила: тошноту, паранойю и все эти… Иногда у людей, страдающих этим заболеванием, случаются, э-э, галлюцинации.
– Галлюцинации?
– Это тяжело. Понимаю. Но знай, что я всегда рядом.
– Какого рода галлюцинации?
– Ох, Лили, – ее взгляд смягчается, и она хватает меня за руки. – Ничего такого ужасного. Пустяки. Смешение вымысла и реальности. Ну вот, например, она думает, что подвал затоплен…
Итак, это объясняет, почему в подвале было так сухо. Но все остальное? Я тоже видела тигра. И знаю, что это было на самом деле.
– А что, если есть способ помочь? – спрашиваю я.
– Ох, Лили. Предоставь это мне. И не беспокойся. Просто будь рядом с бабушкой и радуйся тому, что вы вместе. Для этого мы сюда и переехали. Чтобы вы, девочки, могли быть рядом с ней.
Мама сжимает мои руки.
– Я говорила об этом с Сэм вчера вечером, когда ты уже спала, поэтому можешь обсудить все с ней, если это поможет. Это разговор не на пять минут. Для этого потребуется время, и я всегда рядом, чтобы ответить на все ваши вопросы.
Вопросы, вопросы терзают меня, но не думаю, чтобы у мамы были на них ответы. Хальмони сама говорила: мама не верит в истории. Ее мир ограничен.
Но я знаю, что есть способ помочь, который мама не увидит или не способна увидеть.
Тигрица может исцелить бабушку.
В прошлый раз мне не хватило смелости поверить в ее магию. Но на этот раз я смогу.
Я буду готова. Тигрица сказала, что больше не придет ко мне, поэтому я должна найти ее.
К счастью, я случайно знакома с семьей охотника на тигров.
16
Вдохновленная новым планом, я бегу наверх рассказать все Сэм. Едва-едва проснувшись, она сидит на кровати с ноутбуком на коленях, озаренная сиянием его монитора.
Я подскакиваю и толкаю крышку ноутбука, захлопывая его, как пасть тигра.
Она отдергивает пальцы и смотрит на меня вытаращенными глазами, но не успевает разозлиться, я говорю: «Сэм, кажется, есть способ вылечить бабушку. Дело в той истории, которую она мне рассказывала…».
– Нет, – перебивает Сэм. Слово бьет меня в грудь, тяжелое и холодное. – Пожалуйста, только не сейчас. Сейчас я не в настроении слушать сказки. Они заставляют тебя верить, что волшебство существует, а на самом деле – его нет.
– Вообще-то… – я боюсь того, как она отреагирует на мои слова, но не хочу носить эту тайну в себе. – Не уверена, что это просто сказка.
Она вздыхает.
– Лили, о чем ты говоришь?
– Мне кажется… что тигр… из ее истории… правда приходил ко мне. И говорил со мной. И тот же тигр был вчера на дороге, когда бабушка… ну ты понимаешь.
Она молчит так долго, что я думаю, может, она тоже видела тигра. Может, она думала, что тигр ей почудился, и теперь испытывает облегчение.
Но тут она произносит:
– Ты должна взять себя в руки. Это реакция на стресс или что-то в этом роде, потому что то, что ты говоришь, невозможно.
– Невозможно только то, что ты считаешь невозможным. Тигр…
– Лили! – резко одергивает меня она, теребя белую прядь. – Хватит уже об этом тигре, ладно? Сейчас происходят реальные вещи. Не усугубляй ситуацию.