Он делает паузу и начинает чистить свои камуфляжные штаны.
– Я хожу к репетитору не потому, что я глупый. Я не глупый.
Я тереблю свои косички.
– Да, я знаю. Ты уже говорил об этом в библиотеке, да я и без этого не сомневаюсь. Многие ходят к репетитору.
– Я к тому, что ты можешь подумать всякое такое. Или услышишь обо мне какую-нибудь ерунду.
Он пожимает плечами, делая вид, что ему все равно, хотя понятно, что ему не все равно.
Я сажусь на одну из коробок.
– Услышу ерунду от кого? – мне кажется, что не надо объяснять очевидное: здесь я никого не знаю.
– Да, верно, – говорит он, садясь на коробку рядом со мной. – Я завалил словесность в прошлом году.
– О, – говорю я.
В Калифорнии, где я училась, было очень трудно завалить какой-то предмет. Даже если ты не справился ни с одним заданием, то, стоило приложить хотя бы малейшее усилие, учитель относился к тебе с пониманием и, по крайней мере, ставил зачет.
Может быть, здесь учиться намного сложнее? Не похоже, чтобы Рики не прикладывал усилий. Он из тех, кто одевается в камуфляж с головы до пят ради охоты на воображаемого тигра. Такие ребята просто так не сдаются.
Барабаня пальцами по картону, он говорит:
– Хотя я не виноват. Учительница невзлюбила меня. Она меня ненавидела.
– Понятно, – говорю я. – Думаю, такое вполне возможно.
Он смотрит на меня с удивлением.
– Правда? Ты мне веришь?
Я киваю. Он смотрит на меня с такой надеждой, но у меня, в принципе, нет причин ему не верить. И если начистоту, то мне вообще все равно, какие у него оценки по словесности. Оценки не имеют отношения к дружбе.
Он облегченно вздыхает.
– Хорошо. Я не хотел, чтобы ты обо мне плохо думала. Потому что я правда не виноват. Но, как бы то ни было, именно поэтому я занимаюсь с репетитором этим летом. Если я не сдам зачет через пару недель, то мне придется остаться на второй год в шестом классе.
Я пытаюсь скрыть свое удивление. Потому что это уже серьезно. И судя по тому, что я видела, он занимается не слишком-то усердно, но вслух я этого не говорю. Больше похоже на то, что он старается ничего не учить.
В общем-то, меня это совершенно не касается. Но почему-то ему важно мое одобрение.
– Уверена, ты все сдашь, – говорю я.
Он кивает.
– Да. Я тоже. Все будет хорошо.
Повисает неловкое молчание, а потом он спрашивает:
– Зачем тебе на самом деле это нужно? То есть я, как любой другой, всегда рад построить ловушку для воображаемого тигра, но должна быть какая-то причина.
Я пожимаю плечами, отводя взгляд.
– Давай-ка продолжим.
– А если серьезно?
Я медлю, пытаясь придумать достойную ложь. Я храню столько тайн. А тайны так утомляют.
Вообще-то мне хочется рассказать ему правду.
– Моя хальмони больна, – говорю я ему. И, поймав в его глазах замешательство, поясняю: – моя бабушка.
Он вздыхает.
– Прости. Это ужасно.
– Она боится тигров, поэтому я хотела ее поддержать. – Это не совсем правда, но близко к истине. Я с облегчением расправляю плечи.
Хорошо, когда можно с кем-то поговорить.
– Должно быть, это ужасно, – говорит он. – Даже если это только в ее голове.
Я проглатываю слова: Ты и понятия не имеешь. И киваю.
– Да.
– Это очень круто с твоей стороны, – говорит он. – Ты самая крутая девочка, с которой я когда-либо дружил.
– О. – Я и не думала, что он считает нас друзьями, но слышать это все-таки приятно.
Наверное, он мог бы стать мне настоящим другом.
– Итак, – он встает, отряхивая штаны. – У тебя есть сырое мясо?
– Погоди, что?
– В интернете пишут, что самая важная часть ловушки для тигров – это приманка. Большинство охотников на тигров использовали сырое мясо типа говядины или…
– Вообще-то у нас тигр воображаемый, поэтому обойдемся без мяса, – говорю я.
Он кивает.
– Ну да, точно. Логично.
– Давай просто достроим ловушку.
Он наклоняется, подбирает шляпу и снова вручает ее мне.
– Давай.
Я улыбаюсь, когда мы возвращаемся к работе. Теперь мы более внимательны – несем каждую коробку медленно и осторожно, оставляя наверху только самые тяжелые из них и большие корейские сундуки. Как только мы понимаем, что коробок достаточно, начинаем составлять их в круг: самые тяжелые – вниз, а те, что полегче, – на них, сверху.
Мы словно собираем гигантский пазл, и пусть это важно, пусть имеет очень-очень большое значение, но… кроме всего, это весело.
Расставив коробки, мы обвязываем их веревкой. Я делаю пять узлов – так, на всякий случай.
Наконец мы отступаем назад полюбоваться ловушкой.
– Отличная работа, Тайгер Трэпмастер, – говорю я.
По лицу Рики расползается широкая улыбка.
– Аналогично, Супер Тайгер Гёрл[10].
– Я не супергерой, – говорю я автоматически. Хотя, конечно, «Супер Тайгер Гёрл» звучит гораздо круче, чем «девочка-невидимка», и, в общем-то, приятно чувствовать себя супер.
Перед его уходом я снимаю шляпу и отдаю ему. Я не сомневаюсь, что от моей прически ничего не осталось – некоторые пряди вспотели и прилипли ко лбу, а остальные волосы стоят дыбом.
– Не забудь ее, – говорю я.
Он пожимает плечами.
– Пусть она пока будет у тебя. На случай, если ты поймаешь воображаемого тигра. Я заберу ее, когда мы встретимся снова.
– Встретимся снова? Для чего? – я не знаю, что он имеет в виду, но с этим делом определенно покончено. Ловушка готова.
Он смотрит на меня, словно это очевидно.
– Мы же теперь друзья. Друзья проводят время вместе.
Я моргаю.
– Да. Конечно.
И начинаю улыбаться. Потому что мне действительно хочется встретиться с ним снова. Нам было весело.
Я прощаюсь с Рики и, как только он уходит, беру банки со звездами, уношу их наверх и прячу под своей кроватью. К счастью, Сэм в душе, поэтому мне никто не мешает, и я лежу на полу, глядя на волшебные сосуды.
Они очень похожи на обычные банки. Но даже под кроватью они словно светятся.
Сырое мясо не сработает, потому что волшебные тигры играют по другим правилам. Но глядя на эти банки, я понимаю, что нашла приманку.
20
– Что ты делаешь?
Половицы позади меня скрипят, и, оборачиваясь, я вижу Сэм в пижаме.
– Ничего, – говорю я, вскакивая на ноги.
Я как на иголках. Под кроватью ждут банки со звездами.
Но я бросаю взгляд на часы. Еще только вечер. Пройдет несколько часов, прежде чем все заснут и я смогу украдкой отнести один сосуд вниз и приманить тигрицу.
Сэм сужает глаза. Она набирает воздух, словно хочет что-то сказать, но потом качает головой.
Странно – обычно от Сэм не так просто отделаться, и я не знаю, радоваться мне или печалиться.
Когда она снова открывает рот, то, похоже, спрашивает уже не о том, о чем собиралась сначала.
– Что там у тебя с этим мальчиком?
– Он помогает мне… кое-что делать, – я не могу сдержать легкую улыбку, когда добавляю: – Он мой друг.
Она ухмыляется, будто хочет сказать: Я знаю больше, чем ты.
– Твой друг?
Мои щеки начинают пылать, когда я понимаю, что она имеет в виду.
– Все совсем не так.
– Не так – как? – дразнит она меня.
– Не так, как ты это себе представляешь.
Сэм смеется. Похоже, ее веселит мое смущение.
Она мягко смотрит на меня и указывает на пол перед зеркалом.
– Садись. Раз уж ты влюбилась, нам надо что-то сделать с твоими волосами.
– Мне и так нравится, – говорю я. – И я не влюбилась.
Я не знаю, как относиться к Сэм. То она меня ненавидит, то хочет поиграть в заботливую старшую сестру.
И у меня нет времени на прически. У меня важная миссия по спасению жизни.
Но она продолжает настаивать, не принимая отказа. Да и я понимаю, что мне все равно ждать еще несколько часов.
Когда я сдаюсь и сажусь перед зеркалом, Сэм опускается на колени позади меня. Она распускает мои косички, скручивает пряди, переплетает их по-новому.
Пока она возится с моими волосами, я успокаиваюсь. Теперь мне уже хочется рассказать ей о тигре, о банках со звездами и о ловушке.
Но я боюсь, что она снова начнет «кусаться» и назовет меня сумасшедшей, поэтому сижу молча, пока это желание не пропадает.
Через несколько минут Сэм спрашивает:
– Когда ты познакомилась с Йенсен?
Это случайный вопрос, и мне бы хотелось поговорить о другом, но все-таки это лучше, чем говорить о Рики.
– В библиотеке, когда мы только сюда приехали, – говорю я ей. – Она очень милая. Она угостила меня кексом. И библиотека больше не выглядит как заколдованный пряничный домик. – Я замолкаю. Это чересчур: фраза про пряничный домик прозвучала странно. И меняю тему разговора. – Ты помнишь ее в начальной школе?
Сэм пожимает плечами, поправляя мои волосы.
– Ну, в общем, да, школа была довольно маленькая. Но она была на год старше, поэтому я не думала, что она вообще меня замечала, – она прерывается, потом добавляет: – Я не имею в виду, что она меня замечала. Ну, как-то так.
– Ага, – говорю я, чувствуя неловкость, но не понимая почему. Мне кажется, она ждет, что я что-то скажу, но я не понимаю что.
Сэм заканчивает колдовать над моей прической, вытаскивая из своих волос заколки-невидимки и пришпиливая их к моим, после чего отклоняется назад и смотрит на меня в зеркало.
Вместо двух косичек, обрамляющих мое лицо, волосы теперь заплетены в корону, по бокам выпущены тонкие пряди.
С новой прической и бабушкиным ожерельем я выгляжу как принцесса. Даже лучше – как принцесса-воин.
Я не привыкла видеть себя в таком образе.
– Я больше не похожа на девочку из сказки про тигра, – шепчу я больше себе, чем Сэм.
Сэм уже давно не похожа на девочку из сказки, с тех пор как постригла волосы до плеч и сделала эту белую прядь. Но я всегда носила косички. Я всегда была Маленькой Эгги.