– Ах, – говорит она. – Я скучала по этой истории.
И начинает рассказывать.
Много-много лет тому назад, когда человек ходил, как тигр, когда ночи были черны как смоль, задолго до солнца, луны и даже звезд, жила-была девочка, порожденная двумя мирами. У нее было два образа, и по желанию она могла превращаться из тигра в человека, из человека в тигра.
Она обожала свой волшебный дар и одинаково любила оба мира. Проблема заключалась в том, что она должна была хранить свой секрет. Мир вокруг нее был расколот надвое: люди не верили тиграм, а тигры не верили людям, и никто не хотел пускать к себе предателя.
Поэтому девочка, принадлежавшая обоим мирам, вела двойную жизнь. Днем она была человеком. А по ночам становилась тигром. Но так жить было очень тяжело.
Тигры – дикие, неуправляемые. Они говорят правду и готовы поглотить весь мир. Они всегда хотят большего. Но девочки, как ее учили, не должны ничего хотеть. Они должны помогать. Они должны быть тихими и скромными.
И иногда девочка-тигр путала эти два мира. Бывало, что она испытывала не то чувство не в то время. Лишние эмоции в образе человека, лишний страх в образе тигра. Куда проще быть кем-то одним.
Хуже того, из-за своей тайны она была одинока. У нее были друзья и семья в обоих мирах, но никто не знал ее истинной сущности.
– Как ужасно жить вот так, – думала она. Но жизнь продолжалась. Она хранила свой секрет, пряча его глубоко внутри себя, до тех пор, пока однажды ее тело не изменилось: у нее должен был родиться ребенок.
Ребенок, принадлежащий обоим мирам. Обладающий тем же магическим даром – тем же проклятием.
Но девушка-тигр, а ныне мать-тигр, знала, что делать. Она не допустит, чтобы жизнь ее ребенка была поделена между мирами. Поэтому девушка-тигр попросила свою человеческую маму присмотреть за ребенком, а сама полезла на самую высокую гору, все выше и выше, пока не добралась до небесного божества.
– Я никогда не жаловалась, – сказала она ему, – но делаю это ради своей дочери. Прошу тебя, пощади ее. Забери ее дар. Обрати нас в людей и запри нашу тигриную сущность.
Небесный бог был недоволен. Обычно он не помогал никому. Но она молила и молила. И тогда небесный бог сказал: «Хорошо. Я исполню твое желание. Я заберу волшебный дар у тебя и твоего ребенка, но прежде… хм-м… твоя дочь должна прожить в одиночестве в пещере сто дней без солнца. И питаться только полынью».
Девушка-тигр была в ужасе. Она не оставит свою дочь в пещере! Неужели нет иного способа?
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – продолжала молить она.
Небесный бог был раздражен. Какая упрямая женщина. Но он понял, что в некоторой степени был сам виноват в сложившейся ситуации. Он случайно наградил ее этим даром. Тогда он сказал: «Ладно. Есть иной способ. Я заберу волшебный дар у твоей дочери, если ты окажешь мне услугу».
– Если тебе хочется знать, я старею. То есть я, конечно, по-прежнему умен, полон сил, красив… Но наступит день, когда кто-то должен будет меня заменить.
Живи здесь как звездная принцесса в моем небесном замке и изучай мою магию. Взамен я исполню твое желание.
Девушка-тигр согласилась, и небесный бог – о, какая щедрость – позволил ей провести последний день со своей дочерью.
Девушке-тигру было грустно расставаться с девочкой, но она знала, что ее дитя будет в безопасности. Ее дочери не придется чувствовать себя одинокой и оторванной от людей из-за тайны, которую она хранит.
Перед тем как уйти, девушка-тигр крепко обняла на прощание свою дочь и заплакала, и она плакала и плакала, и когда из ее глаз упала последняя слеза, то она превратилась в жемчужину – последнее «прощай», оберег, который она дала дочери, чтобы та носила его прямо у сердца.
– Прощай, – прошептала она, – и береги себя.
Потом ей пришлось уйти. Небесный бог спустил канат (или лестницу – рассказывают по-разному), и она полезла вверх, в свой замок.
Жизнь в небесном королевстве стоит дорого, поэтому девушка-тигр нашла себе работу: ночь была очень темна, и кто-то должен был ее осветить.
Когда история закончилась, ночь показалась мне чуточку ярче, как будто в небе появилась еще одна звезда. Но я могла это придумать.
Тигрица облизывается, проглатывая остатки звездной пыли. Ее глаза закрыты, она получает удовольствие.
Я не могу до конца объяснить, что именно сейчас чувствую, но это чувство где-то там, у меня в груди. Я знаю, что такое хранить секрет про тигра, когда не можешь ничего рассказать своей семье, потому что это ужаснет их. И у меня такое чувство, словно эта история выводит на свет какую-то часть меня, которую я считала скрытой.
Я не знаю, как к этому отношусь, но зато знаю, как отношусь к кое-чему другому: мне ненавистна мысль, что девушка-тигр оставила своего ребенка.
– Что, если ребенок нуждался в ней? Она могла бы придумать другой способ. Не обязательно было уходить.
– Ты злишься, – мягко говорит большая кошка.
– Нет… я не… – я чувствую себя глупо, ведь это всего лишь сказка. Я знаю, что не должна так реагировать, и не понимаю, почему так происходит. Возможно, именно это имела в виду бабушка, когда говорила про плохие истории.
– Выходить из себя, – говорит она, – это нормально.
– Почему бабушка хотела спрятать эту историю? – Мои пальцы нащупывают кулон на шее, и я крепко сжимаю его. – Эта жемчужина… это было о ней? Это была ее история?
– Малышка, это давняя история. Неважно, кому она принадлежала раньше. Теперь она принадлежит небу, чтобы все ее видели.
Ее голос звучит как-то печально и потерянно, как будто для нее в этой истории есть нечто большее. Я пытаюсь разглядеть это в ее глазах, но, когда она наклоняет голову, глаза прячутся в тени. В темноте они непостижимы, как беззвездное небо.
Я верчу кулон между пальцев, чувствуя, что что-то упускаю.
– Ну так что теперь? Бабушке станет лучше?
– Со временем, – говорит она, – но не сейчас. Мы только начали, и правда влечет за собой последствия.
Я запинаюсь.
– Я думала… Ты сказала, что это ей поможет!
– Правда всегда болезненна, особенно когда ее так долго скрывали. Обязательно возникнут неожиданные сложности. – Она пожимает плечами, стараясь выглядеть непринужденно, но ее мышцы напрягаются, перекатываясь под мехом. – Как бы там ни было, приноси следующую банку со звездой завтра в два часа ночи, и я расскажу тебе еще одну историю. О, и захвати с собой рисовые лепешки. Это меньшее, что ты можешь сделать, раз уж мы должны встречаться в этом душном подвале.
– Постой, – говорю я, – какие последствия? А если они мне не понравятся? Если я передумаю? – Сейчас я вижу, что согласилась на что-то, чего не понимаю.
Она снова облизывается.
– Боюсь, что у тебя нет выбора. Ты уже выпустила историю. Ты услышала начало, но исцеление наступит лишь тогда, когда мы дойдем до конца.
Она отворачивается от меня и поднимается обратно по лестнице. Ступени не скрипят под ее весом, как будто она невесома.
– Перед тем как станет лучше, будет хуже, Маленькая Эгг, – не оборачиваясь говорит она. – Но если будешь делать, как я говорю, все обязательно наладится. Верь мне.
23
На следующий день я заявляю:
– Мне нужно сделать рисовые лепешки.
Когда я спускаюсь вниз, мама с бабушкой сидят вместе за обеденным столом, и я присоединяюсь к ним, плюхаясь на стул. Я пытаюсь улыбаться: «Ха-ха. Все в порядке. Никаких тигров здесь нет».
– Да, – говорит бабушка. – Хорошая мысль, малышка. Сделаем их чуть позже.
– Или, э-м-м-м, сейчас? Может, сейчас?
Сэм растянулась на кушетке с телефоном в руках, но окидывает меня недоуменным взглядом. Я игнорирую ее.
Мама вздыхает и натужно улыбается.
– Вообще-то я думала, что нам стоит сегодня прогуляться. Было бы здорово выйти из дома и что-нибудь сделать. Всей семьей.
– Мы могли бы приготовить рисовые лепешки всей семьей, – говорю я. – Хальмони бы нас научила.
Мамина фальшивая улыбка становится еще более фальшивой.
– Лили. Звучит замечательно. Может, так и поступим после прогулки.
Сэм опускает свой телефон.
– Мама зациклилась на прогулке, потому что хальмони пилит ее из-за коробок.
– Не поэ…
Но бабушка обращается ко мне:
– Твоя мать вчера переставила коробки. Я говорила ей, что это плохо. Я говорила, что духам не понравится. Но, разумеется, она не послушала.
Я впиваюсь ногтями в ладони и киваю, даже притом, что буквально чувствую, как над моей головой висит огромный плакат, на котором написано, что это сделала я.
– Как бы там ни было, – отвечает мама сквозь зубы, – не поэтому. Я подумала, что было бы неплохо выйти, потому что бабушка сказала, что сегодня чувствует себя хорошо.
Теперь, когда мама упоминает об этом, я вижу, что бабушка действительно хорошо выглядит. Она завила волосы и даже подкрасила губы розовой помадой, чего уже давно не делала.
Поэтому мне еще больше хочется печь лепешки сейчас, пока она вновь не устала.
Сэм пожимает плечами.
– Может, сходим пообедать в тот азиатский ресторан на углу Уиллоу и Вайн?
Я оборачиваюсь и сердито смотрю на Сэм. Почему-то ей интересно делать что-то всей семьей только тогда, когда это идет вразрез с моими планами.
Мама хмурится.
– Правда? Почему?
– Просто захотелось, – говорит Сэм.
– Это место слишком… – мама делает такое лицо, будто чует запах гнилого чеснока, но старается вести себя вежливо. – В общем, немного не настоящее.
– Ага, – вмешиваюсь я. – Так что лучше останемся…
Меня прерывает Сэм:
– Мам, я просто говорю. Просто предлагаю. Пытаюсь провести время со своей семьей.
Мама снова вздыхает: