Я кусаю губу. Пусть это и несправедливо, но я хочу спросить: «Почему не сумела?»
И думаю о девушке-тигре, о том, как она бросила свою дочь, чтобы защитить ее. Я думаю о бабушке, которая велела внучке прятаться и сопротивляться.
Такая защита не работает. В конечном счете от нее только хуже.
Мама смотрит на меня чуть приподняв брови, словно видит что-то удивительное, чего не видела раньше.
Она собирается что-то сказать, но тут ее внимание привлекает другое.
– Где ты нашла эту банку?
Мое сердце останавливается.
– Э-э… в старых бабушкиных вещах.
– Да? Выглядит знакомо, – мама слегка хмурится. Я замечаю тень узнавания на ее лице, но она быстро улетучивается. – Наверное, видела ее в детстве.
Она соскальзывает со столешницы и закручивает крышку на контейнере с кимчи.
– Ложись-ка спать, – говорит она мне мягким голосом. – Утро вечера мудренее.
29
На следующий день я просыпаюсь поздно. Сэм в комнате нет, но окно закрыто, а свернутая веревка лежит под ее кроватью, это хороший знак.
Я одеваюсь и заплетаю волосы, проверяю банки со звездами под кроватью. Прошлой ночью я принесла обратно самую высокую, и теперь они снова вместе, стоят рядком, прижимаясь друг к дружке, как небольшая семья.
Я спускаюсь по лестнице, и через несколько шагов что-то острое впивается в мою босую ногу. Я поднимаю ступню и понимаю, что это рис – сырые зерна, разбросанные по ступенькам. Что странно.
Я стряхиваю их, но у меня нет времени поразмыслить об этом. Бабушка наготовила столько корейской еды, что на кухне просто не осталось свободного места.
Сэм помогает бабушке – мурлыча себе под нос, она относит полные тарелки на стол, и я испытываю облегчение. Вот она ставит на стол миску с пельменями[11], и я почти вижу ее улыбку. Но столь же быстро ее выражение лица меняется, и она качает головой.
Жаль, что я не знаю, о чем она думает. Если бы знала, то могла бы протянуть руку и поймать улыбку Сэм прежде, чем та упадет на пол и разобьется.
Мама прибирается в кухне, как обычно, но и она кажется счастливой, покачиваясь из стороны в сторону под музыку с телефона Сэм – это одна из тех песен, что нравятся только Сэм, рок-кавер со струнными инструментами.
Бабушка выглядит счастливой и здоровой, ее волосы повязаны розово-лиловым шарфом, и она улыбается, приправляя нэнмён, мою любимую лапшу. Когда бабушка готовит, кажется, что весь дом расширяется, словно глубоко вдыхает, наслаждаясь ароматами еды.
Потолок становится выше, стены шире, а половицы гулко звенят, как мой пустой желудок, когда я вхожу в кухню, присоединяясь к остальным.
– Вы устраиваете коса? – спрашиваю я.
Сэм качает головой.
– Не-а. Мы просто обедаем, сами по себе. Придется духам смириться с этим.
Бабушка улыбается мне.
– Хочешь есть? – спрашивает она.
Не дожидаясь ответа, она берет кусочек кимчи двумя пальцами и протягивает его мне.
– Ешь быстрее, пока духи не заметили, – шепчет она.
В этот момент она так похожа на маму, что я смотрю в сторону раковины, где мама начищает посуду. Должно быть, мама тоже замечает сходство и подмигивает.
Меня переполняют чувства, потому что прошлая ночь – наш секрет. И это здорово, у нас с мамой никогда не было общих секретов.
Я жую кимчи.
– Я ждала, когда ты проснешься, Лили. Сегодня утром я разговаривала с отцом Рики и… – говорит мама.
– А теперь ты, Джоани, – перебивает бабушка, хватая кусок кальби[12] и пытаясь запихнуть говядину маме в рот.
Мама протестует, крутя головой, чтобы увернуться, но бабушка упорствует.
– Это просто смешно, – мама со смехом отбегает в другой конец гостиной.
Бабушка гонится за ней, двигаясь на удивление быстро. Кальби свисает с кончиков ее пальцев.
– Ешь! Ешь!
Я гляжу на Сэм, лицо которой против ее воли расплывается в улыбке.
– Они наделали столько шума, что сюда слетятся все окрестные духи
Я хохочу.
Наконец мама сдается и раскрывает рот.
– Бога ради, мама, – говорит она с полным ртом кальби.
– Послушай, – отвечает бабушка. – Духи говорят, что тебе надо отдохнуть. Ты должна перестать тревожиться.
Мама немного хмурится. Еще не грозовое облако, но уже перемена в воздухе.
– Ты знаешь, почему я так беспокоюсь.
Бабушка поднимает руки в свое оправдание.
– Это говорю не я. Так говорят духи.
Когда мама закатывает глаза, мы с Сэм смотрим друг на друга. Сэм кивает головой в сторону лестницы.
– Пойдем, – произносит она одними губами.
Но я не хочу уходить. Я хочу остаться и вернуть счастливый момент.
– Хальмони, – говорю я, пытаясь отвлечь ее, – что еще надо приготовить?
Бабушка поворачивается, шаркает через всю комнату и хватает меня за руки.
– Лили, духи твердят, чтобы ты была осторожна. «Осторожней! Осторожней!» – так они говорят мне.
Я вру:
– Я осторожна.
Я чувствую взгляд Сэм, но не смотрю на нее.
Бабушка наклоняется ближе, и ее взгляд падает на мою шею, на кулон, висящий прямо у сердца.
– Где ты это взяла?
Я пытаюсь вырваться, но она крепко держит мои запястья.
– Что ты имеешь в виду? Ты же дала его мне.
– Нет, это мое. Кое-кто дал его мне много-много лет тому назад. Я помню, – она качает головой. – Но я не давала его тебе. Почему ты так говоришь?
Я не знаю, что ответить, но тут вмешивается Сэм:
– Хальмони, ты ей дала. Помнишь?
Бабушка поворачивается, подходит к Сэм и проводит пальцами по ее белой пряди.
– Как у меня, когда я вернулась домой. Давным-давно. Я пыталась забыть об этом.
Я холодею. Кулон. Белая прядь. И то и другое было в историях, которые рассказывала тигрица.
Значит, это еще одно последствие. И сколько таких последствий я еще смогу выдержать? Сколько сможет выдержать бабушка?
Тут вмешивается мама, оттаскивая бабушку от Сэм.
– Не пугай их, – шепчет она. – Пойдемте есть.
Бабушка в смятении переводит взгляд с меня на Сэм и обратно. Взгляд замутнен. Как будто она видит другой мир.
Но когда бабушка смотрит на меня, она отшатывается.
– Тигр, – шипит она.
Я делаю шаг назад.
– Что? Нет. Хальмони, это я.
Сердце стучит у меня в ушах. Мир перевернулся. Мне хочется сбежать.
Бабушка слегка пошатывается, будто у нее кружится голова.
Я жду, что сейчас она узнает меня. Увидит меня. Я – ее Маленькая Эгг. Ее Лили Бин.
Но она хмурится.
– Ты…
Я жду, что она закончит предложение, жду и жду, но она не заканчивает.
И я понимаю: она не может вспомнить.
Но ладно бы только это – в ее глазах мелькает паника. Она не просто не может вспомнить мое имя. Она не может вспомнить меня.
Она не знает меня.
Она не видит меня.
У меня словно выбили почву из-под ног, потому что она – незнакомка в облике бабушки.
Кто такая бабушка без ее воспоминаний?
И кто такая я без своей хальмони?
Срывающимся голосом я шепчу: «Это я. Лили Бин».
Бабушка растягивает губы в маминой фальшивой улыбке.
– Да, моя Лили Бин. Я… я пойду отдохну, – она целует меня в лоб, и я вздрагиваю.
– Пойдем, мама, – говорит наша мама, провожая ее в спальню и запирая за собой дверь. Не впуская нас.
– Все нормально, – Сэм прерывисто вздыхает. – Это временно. Она скоро придет в себя.
Я киваю, но не могу заставить себя открыть рот.
– Библиотека! – ни с того ни с сего вскрикивает Сэм.
Я моргаю, пытаясь вникнуть в смысл ее слов.
– Йенсен сегодня делает объявления, – она хватает свой плащ и набрасывает его. – Идем.
Точно. Где-то в памяти всплывает, что Рики говорил об этом. Но откуда знает Сэм?
– Ты действительно хочешь этим заниматься?
Сэм растеряна, будто она всегда таким занималась и не понимает моего вопроса.
– Конечно. Мы с Йенсен… договаривались. И да, знаешь ли. Приятно помогать людям. – Когда наши взгляды встречаются, я вижу в ее глазах беспомощность. – И я не хочу сейчас здесь оставаться.
Сэм вылетает за дверь прежде, чем я успеваю ответить, и у меня есть лишь доля секунды, чтобы решить: остаться или пойти с ней?
Мне не хочется ни с кем встречаться и притворяться веселой, но одного взгляда на закрытую дверь бабушкиной спальни хватает, чтобы принять решение.
Я не могу больше здесь оставаться.
30
Мы с Сэм подходим к библиотеке, и, когда открываем двери, я слышу музыку. И смех.
Такая резкая перемена сбивает с толку.
В одном конце библиотеки Йенсен, еще одна девушка и парень собрались вокруг ноутбука, а в другом – за столом спиной ко мне сидит Рики с двумя другими мальчиками. Для меня это слишком, я хочу немедленно развернуться и уйти, но меня останавливает Джо.
– Лили! – перекрикивает он музыку, почти улыбаясь.
Я подхожу к нему и представляю Сэм, которая пожимает ему руку и улыбается, словно все в порядке и жизнь прекрасна.
Джо достает откуда-то кекс и протягивает мне. Я беру его, не зная, что с ним делать.
– Это из пробной партии, – говорит он. Его усы подергиваются над улыбкой. – Скажи, как тебе.
Это, конечно, очень мило, но мне кажется, что я вряд ли сумею его съесть. Сейчас я слишком сильно нервничаю. И мне кажется, будто у меня на лбу написано «МОЯ БАБУШКА БОЛЬНА» и все это видят. И я не хочу ни с кем общаться.
Йенсен замечает нас и пританцовывает, покачивая бедрами в такт музыке.
– Сэм! – ее улыбка так широка, что на щеках появляются двойные ямочки. – И Лили! Я так рада, что вы здесь.
Она смотрит на Сэм, делает короткую паузу и говорит:
– Как у тебя с техникой? Мы настраиваем электронную библиотечную рассылку, а Джо опасается всех этих новомодных технологий.
Сэм смеется, и если бы не ее напряженные плечи, то я бы подумала, что она забыла о том, что сейчас произошло.