– Лили, – говорит Сэм. – Помнишь, ты спрашивала меня про тигра из той истории? О том, убежала бы я или нет?
Я закрываю глаза и киваю.
– Я хочу, чтобы ты знала, что всякий раз, когда мы не сумеем убежать, когда тебе придется с чем-то столкнуться, я буду рядом. Я буду поддерживать тебя.
Меня переполняют чувства. Мы – солнце и луна, смелые и отважные. Порой верить – это самый отважный поступок.
Но все это не имеет значения. Сэм не в состоянии вести машину, и мы застряли. Хальмони умирает, а мы не можем доехать до нее.
Да, мы в ловушке, но тут что-то всплывает в моей памяти.
У меня есть идея.
40
Рики говорил, что надо идти туда, где водятся тигры. Хальмони говорила, что пошла туда, где тигры хранили свои истории.
А когда я добавляла грязь в пудинг, тигрица сказала, что ее любимое место – библиотека.
Библиотека – место, где живут истории.
– Подожди здесь, – говорю я Сэм. Потом вылетаю из машины и бегу к библиотеке.
Дверь заперта. Разумеется, сейчас же середина ночи. Но это меня не остановит. Не теперь.
Я пробую открыть окно, но оно не поддается. Меня охватывает чувство безнадежности, но тут я вспоминаю маму перед домом бабушки.
Я знаю, что это рискованная затея, но все равно сначала постукиваю по краю оконного стекла, пробегаю руками по подоконнику и ударяю кулаком прямо под стеклом.
Я замираю и думаю: «Пожалуйста». Толкаю.
Словно по волшебству, окно открывается.
Сэм кричит мое имя, я разворачиваюсь и вижу, что она стоит у меня за спиной.
– Я просила тебя подождать в машине.
Она в шоке.
– Ты шутишь? Ты вламываешься в библиотеку, а я должна просто сидеть и ждать в машине?
– Пожалуйста, мне просто… я должна сделать это сама. На это не уйдет много времени.
Она в недоумении.
– Мне что, просто сидеть сложа руки, пока ты тут совершаешь взлом с проникновением? Я буду худшей старшей сестрой всех времен…
Я сжимаю ее в объятиях, и это ее так удивляет, что она замолкает.
– Ты лучшая сестра. Но мне надо, чтобы ты ждала в машине и была готова ехать. Просто поверь мне.
– О Боже. Ладно. Ладно, хорошо! Я буду ждать в машине, чтобы увезти тебя до того, как приедет полиция. Надеюсь, ты помнишь, я не могу вести в дождь.
– Спасибо, – говорю я, подтягиваюсь и пролезаю в окно, вваливаясь в библиотеку.
– Пожалуйста, будь здесь, – шепчу я, оказавшись внутри.
В помещении темно, но я – маленькая Эгги. Я – солнце, и темнота меня больше не пугает.
Я лавирую среди стеллажей.
– Привет!
У меня в груди все сжимается – я думала, что тигрица будет здесь. Я была так уверена. Библиотека пуста и безмолвна.
– Привет! – снова зову я. Тишина настолько оглушительна, что я не могу ее вынести. Я сметаю все книги с ближайшей полки, и они падают на пол. – Пожалуйста, выходи! Мне нужна твоя помощь!
– Ладно, хорошо. – Это ее голос, и я резко разворачиваюсь и вижу, что тигрица лежит в углу, положив голову на лапы.
– Ты здесь, – выдыхаю я. Я чувствую себя по-дурацки, словно вот-вот расплачусь. Она страшный хищник, но я так рада ее видеть. Надежда еще есть.
– Ты должна передо мной извиниться, – говорит она. – Я не чудовище. Ты не можешь пожелать, чтобы я исчезла, как дурной сон.
– Прости меня, – говорю я. – Я не знаю, хорошая ты или плохая, и я не знаю, правильно ли я поступаю.
Все, что у меня есть, – это догадка, едва зародившаяся идея, маленькая искорка надежды. Но я решилась и отступать не стану.
– Тем вечером, после случая в магазине, я кое-что заметила. Я как-то не думала об этом раньше, но… мне показалось, что вокруг тебя не было дождя. Тогда я решила, что ты хочешь навредить хальмони, но теперь думаю, что… возможно, ты была там, чтобы проводить нас домой.
Когда она не отвечает, я нервно хмыкаю и добавляю:
– И я очень надеюсь, что я права. Я очень надеюсь, что ты это можешь. Потому что мне нужна твоя помощь.
Она медленно поднимается, и мне кажется, что я слышу, как хрустят ее кости, хотя, возможно, это просто деревья за окном качаются и скрипят на ветру.
– Иди за мной, – говорит она. И ведет меня между стеллажами, прочь из библиотеки.
Я бегу к машине, хлопаю дверью и пристегиваю ремень безопасности.
– Мне кажется, она хочет, чтобы мы следовали за ней, – говорю я.
Тигрица появляется в свете фар перед нашей машиной и медленно поворачивается, пока не оказывается к нам спиной. Ее хвост щелкает по земле, почти касаясь тротуара.
Потом она делает шаг вперед, двигаясь неторопливо, словно владеет всем временем в мире, переставляя лапу за лапой… И дождь за ней стихает. Он не заканчивается, но переходит в легкую морось.
Вокруг нас льет как из ведра, а мы будто под зонтом, распахнутым тигрицей.
Я ничего не понимаю в погоде. Возможно, все дело в облаках, ветре и что там еще бывает. Но мне кажется, здесь что-то другое. Похожее на волшебство.
– Кто она? Что происходит? – выдыхает Сэм таращась. Может, она и не видит тигрицу, но видит полосу дороги, расчищенную специально для нас. – Это тигрица?
Я медлю, киваю.
– Я ее не вижу, – шепчет она. В ее голосе слышится недоверие и страх – и вместе с тем тоска. Она дергает свою белую прядь и убирает ее за ухо. – Почему я ее не вижу?
Раньше я не понимала, почему Сэм так злилась на бабушку из-за всех этих обычаев и традиций. На бабушкину магию. Но теперь мне кажется, все потому, что ей очень хотелось быть частью всего этого. Наверное, она боялась, что не сможет, и потому отвергала все это.
Я поднимаю руки и расстегиваю ожерелье с кулоном, а потом перегибаюсь и застегиваю его у нее на шее. Дополнительная защита. Дополнительная любовь. На всякий случай.
– С нами все будет в порядке, – говорю я ей. – Порой верить – это самый отважный поступок. А теперь поехали.
41
Тигрица ведет нас к больнице.
– Это было… Ты… – начинает Сэм, но качает головой. Нет времени.
Сэм паркуется, мы выскакиваем из машины, бежим мимо тигрицы и протискиваемся в автоматические раздвижные двери.
В больнице прохладно и светло. В нос бьет запах медицинского спирта, словно пытаясь обеззаразить ноздри. Здесь внутри все чисто, все под контролем. Снаружи дождь, ветер и тигры, но внутри мы защищены от сил природы.
Сэм говорит с кем-то в приемной, и медсестра ведет нас в реанимацию, петляя по белым коридорам.
Мы останавливаемся у бабушкиной палаты.
Мама лежит на кровати рядом с бабушкой, свернувшись возле нее калачиком. Я не вижу бабушку, но я слышу мамин шепот: «Я отдам тебе все, что захочешь. Только не забирай ее. Не сейчас».
Я не знаю, молится ли она богу, тигру или кому-то еще.
Сэм стучится в открытую дверь, и когда мама поворачивается, я ожидаю, что она рассердится. Она сказала нам оставаться дома, а Сэм привезла нас сюда, без сопровождения, со своими ученическими правами. Мы нарушили закон и, что еще хуже, нарушили мамин запрет.
Но мама слишком устала, чтобы ругаться.
– Я собиралась позвонить вам, девочки. Похоже, все плохо.
Мне хочется спросить ее, что это значит, но в то же время мне не хочется этого знать. К тому же, мне кажется, что я уже знаю.
Она зовет нас с Сэм в комнату, но я остаюсь в проходе.
Бабушка кажется маленькой на больничной койке и очень бледной на фоне светло-голубого одеяла. У нее кислородная трубка, но в своем платке с блестками она все равно выглядит очень гламурно даже сейчас. Даже когда больна.
Нет.
Больна не то слово.
Болезнь – это когда ее тошнило в ванной. Болезнь – это когда Сэм простыла и у нее красный нос. Болезнь – это когда у меня болит горло во время ангины.
А это не болезнь. Не похоже, что ей станет лучше.
Хальмони умирает.
И я не готова.
Я делаю шаг назад, но тут бабушка открывает глаза и замечает нас.
– Сэм, – говорит она. Ее голос слаб. – Сначала Сэм.
Голос у Сэм тоненький, слова звучат как писк.
– Я? Правда?
Бабушка слабо кивает, и Сэм бросается к ней.
Мама идет ко мне.
– Пошли. Купим чего-нибудь перекусить в автомате.
Я выхожу за ней следом, но от ярких ламп и запаха больницы у меня кружится голова. Я не хочу быть там, где хальмони умрет.
Мама шагает впереди, думая, что я следую за ней, но я становлюсь невидимой и иду в обратном направлении, прочь от мамы и бабушки, по извилистым коридорам, пока не оказываюсь снова на улице за раздвижными дверями, там, где могу дышать.
Я стою под навесом перед входом в больницу. Напротив меня под дождем сидит тигрица, я знала, что найду ее там.
Невидимая девочка и невидимая тигрица. Мы сто́им друг друга.
– Мне кажется, я знаю, как истории изменили меня, – говорю я ей.
Она поводит ушами.
– Как?
Я делаю глубокий вдох.
– Из-за них я стала испытывать противоречивые желания. Я не знаю, как могу чувствовать столько всего одновременно. И я не знаю, какие из этих чувств и желаний правильные.
– Чего ты хочешь, Лили?
Мое сердце колотится. У меня снова такое чувство, что я сейчас взорвусь.
– Я хочу, чтобы хальмони жила дольше, но не хочу, чтобы она страдала. И еще я хочу… – тут мой голос надламывается, и мне кажется, что я не смогу продолжить, но продолжаю. – Я хочу вернуться в палату, чтобы быть с хальмони и своей семьей, и хочу убежать подальше отсюда.
Я перевожу дух. Дождь все идет.
– Я ненавижу все эти желания. Я понимаю, почему девушка-тигр молила об исцелении. Это ужасно – чувствовать столько всего сразу.
Она переступает с лапы на лапу, и ее полоски вспыхивают.
– Девушка-тигр была неправа, Лили. Оказывается, ей очень нравится быть тигром. И теперь она знает, что можно быть и тем и другим одновременно. Если ты сильная, то в твоем сердце может жить не одна правда, а больше.