Я качаю головой.
– А я не сильная. Я не готова к тому, что история хальмони закончится. Я этого не вынесу.
– Лили, я сказала тебе, что исцелю мою Аэ-Ча, но исцеление – это не всегда про болезнь. Иногда это про понимание. И когда ты узнаешь всю свою историю, то сумеешь понять свое сердце.
Мое сердце разрывается.
– Я все испортила. Я не знала, взаправду все или нет, и я разозлилась и разбила банку. Последняя история пропала, и теперь у хальмони не будет даже этого.
– Она не пропала, – говорит она. – Ты ее освободила. Я не могу рассказать ее тебе, но ты знаешь больше, чем тебе кажется. В конце концов, это истории нашей семьи.
Я замираю, прокручивая ее слова. Моя Аэ-Ча. Наша семья. Моя семья и ее.
– Так ты… мама хальмони? А я… – я не говорю девочка-тигр, потому что это и не нужно. Я и так знаю.
Она не отвечает на мои вопросы.
– Познакомься с историей своей семьи, пойми, кто ты и откуда, а потом найди свою собственную. Создай историю о том, кем ты станешь.
Прежде чем я успеваю ответить, раздвижные двери открываются. Я поворачиваюсь и вижу медсестру-азиатку в розовом халате и с оранжевой помадой на губах.
– Вот ты где! – говорит она. – Твоя мать там с ума сходит. Пойдем.
Я оглядываюсь на тигрицу, но она исчезла, как я и ожидала.
42
Медсестра снова ведет меня по белым коридорам, и мне приходится поторапливаться, чтобы успевать за ней.
– Мне очень жаль, – говорит она, когда мы подходим к двери. – Я до сих пор помню, как прощалась со своей бабушкой. Это очень тяжело. Но я молюсь за тебя, милая.
Мама замечает нас и подбегает.
– Лили! Ты меня напугала! Нельзя же сбегать вот так! Тем более сейчас. – Она прижимает мою голову к себе и вздыхает: – Ладно. Бабушка хочет с тобой поговорить.
У меня кружится голова от слов тигрицы.
Я делаю вдох и шагаю к хальмони.
Сэм встает. Она даже не утирает слез, но поглаживает меня по руке, когда проходит мимо. Я остаюсь наедине с хальмони, лишь медицинские аппараты пикают рядом.
Я впиваюсь ногтями в ладони и сажусь на серый больничный стул рядом с кроватью. Он шершавый и царапает ноги.
– Лили Бин, – бабушкина рука дергается почти неестественно. Так не должно быть. Я напугана и печальна, и часть меня хочет развернуться и убежать. Но я беру ее руку в свои. Эти чувства не исчезают, но я понимаю, что чувствую и любовь тоже, и она сильнее всего остального.
– Я вижу правду, – говорит бабушка. – Я вижу свою маму. Свою умму. Она наконец-то нашла меня.
– Хальмони, – шепчу я, – кажется, я тоже ее видела.
Бабушка улыбается.
– Ты всегда видишь, Маленькая Эгг. Это твоя способность.
В груди у меня боль, но я сжимаю ее руку, провожу пальцем по ее линии жизни.
– Всю свою жизнь я тратила столько времени, столько энергии, скрывая свои чувства. Я боялась тигров. Но больше всего я боялась тигра внутри себя, – говорит она. – Я думала, что должна прятать слова, потому что плохо знаю английский. Я думала, что должна скрывать свои чувства, потому что их слишком много. И я думала, что должна скрывать свою историю, потому что мне казалось, что если расскажу правду о себе, то навсегда останусь такой, какой была, – она дышит прерывисто, все чаще и чаще. – Но когда я прячу ее глубоко-глубоко, она пожирает меня. Я не замечаю любви вокруг.
Во мне вспыхивает надежда, хоть я и пытаюсь погасить ее. Хоть и знаю, как это опасно.
– Может, все еще будет хорошо, теперь, когда ты это знаешь. Теперь ты поправишься.
– Теперь я готова.
Ком подкатил к горлу.
– А я нет.
Она закрывает глаза.
– Иногда самый сильный поступок – перестать убегать. Сказать себе: «Я не боюсь тигров. Я не боюсь смерти».
Но я ужасно боюсь.
На долю секунды вместо ее лица я вижу морду тигрицы…
Она исчезает почти сразу же, но я знаю, что видела. Это ее сила, мужество, которое будет с ней там, куда она отправится.
Она будет храброй.
Сэм с мамой возвращаются, Сэм садится по другую сторону кровати и берет бабушку за другую руку. Мама подходит и обнимает меня.
Все еще с закрытыми глазами и легчайшей улыбкой на губах, бабушка говорит повелительно, хоть и шепотом: «Расскажите мне историю».
Сэм смотрит на меня и вытягивает руку. Она делает такое движение, будто срывает с неба звезду и дает ее мне.
Где-то на границе моего сознания начинает складываться история – она приходит из тумана и тени. И обретает форму.
Я подвигаюсь к хальмони…
ближе —
ближе —
и начинаю.
43
Давным-давно, когда тигр выпил звезды, через десять тысяч солнц и десять тысяч лун после того, как одна девушка украла истории у тигров, жили-были две девочки со своей бабушкой – хальмони – в доме на холме. Они были сестрами, одна – с длинными черными косичками, другая – с темной подводкой вокруг глаз. Когда-то они делились всем, но со временем отдалились друг от друга.
Однажды хальмони поехала в деревню за рисом и крекерами для своих девочек, но попала в пробку. И вернулась домой поздно, гораздо позже обычного.
Тем вечером стояла кромешная тьма – звезды скрылись за тучами, и когда бабушка проходила под окнами, ее тень изменилась, приняв форму тигра.
Возможно, это тьма сыграла с ней шутку, кто знает.
– Девочки, – позвала бабушка, – впустите меня.
Сестры посмотрели в окно, но той ночью их хальмони выглядела иначе. Она превратилась в кого-то другого.
Сестры испугались. Они не знали, что делать. Они пытались вернуть ее прежний облик. Уния разбрасывала рис, а Эгги выплескивала звезды. Они перепробовали все, но ничего не действовало.
И вот когда все уже шло к концу, их заметило небесное божество и сжалилось над ними.
Несколько столетий назад другое небесное божество создало девочку-тигра, принадлежавшую обоим мирам.
Даже боги совершают ошибки, но, как оказалось, ошибкой была не сама девочка-тигр.
Ошибкой было заставлять ее делать выбор. Ошибкой был мир, где ей приходилось прятаться, где она боялась быть собой настоящей, жестокой и доброй, мягкой и сильной одновременно.
Но то было старое божество, со старыми методами, а новое божество узнало свою семью – своих правнучек.
И тогда оно сбросило лестницу для Маленькой Эгг. И канат для Унии.
– Поднимайтесь, – сказало новое небесное божество. – Я хочу кое-что вам показать.
Я чувствую во рту привкус соли и понимаю, что плачу. Я поднимаю глаза и вижу Сэм. Я чувствую руки мамы и ее дыхание за моей спиной.
Бабушкин пульс под моими пальцами становится все слабее и постепенно пропадает.
– Продолжай, – шепчет Сэм.
Тянутся томительные секунды. Я перевожу дыхание. У этой истории может быть не один конец. И я нахожу свой.
И тогда сестры полезли вверх. Они взбирались все выше и выше, и когда добрались до небесного божества – небесной тигрицы, то она показала им галактику, полную банок. Одни банки разошлись по миру и были давно и надежно спрятаны. Другие пересекли море и оказались на блошином рынке на побережье океана в надежде найти свою семью. И в них были правда, грусть и любовь.
– Откройте их, – сказала тигрица.
Девочкам было страшно, но они были храбрыми. Они верили в мечту. Они открыли банки и выпустили истории. Некоторые из них были страшными, некоторые – грустными, но девочки чувствовали гордость, ведь это были истории их семьи – многих поколений женщин, которые боролись за свои чувства. Женщин, которые могли быть разными, какими угодно.
– Теперь вы можете рассказать собственные звездные истории, – сказала им небесная тигрица, ее голос царапал слух, как грубая ткань. – Свет безграничен.
И сестры стали рассказывать. Они рассказали истории о своей хальмони, которая всегда носила одежду с блестками и всегда замечала своих внучек. Которая рискнула всем ради счастья и сделала все, чтобы защитить свою семью. Которая верила в невидимые вещи – духов, магию и любовь.
Девочки говорили о своей хальмони, которая научила их видеть мир и видеть себя.
И пока они говорили, в небе загорались звезды. Сестры озарили мир.
И в этом свете они нашли дорогу домой.
В свете звезд они увидели: они не одиноки.
44
Когда я заканчиваю историю, хальмони улыбается. Ее глаза закрыты, а пульс уже почти не прощупывается.
– Я люблю тебя, – говорю я ей.
Я сжимаю бабушкину руку. Сэм сжимает другую. Мама гладит ее по голове.
Это конец. Но все происходит не сию минуту, не как в кино.
В течение следующих нескольких часов ее дыхание становится все тише и тише. Мы смотрим, как она угасает.
– Истории должны были спасти ее, – слабым голосом говорю я.
Мама издает какой-то звук, и когда я оглядываюсь, то вижу в ее глазах слезы. – Они и спасли ее, Лили. Они напомнили ей, что мир огромен. Что она может быть кем угодно.
Что она была для нас всем.
Бабушка выглядит такой бледной на больничной койке. Такой беспомощной.
– Мне страшно, – говорю я.
– Я знаю, – отвечает мама, – но ты не одинока.
Сэм поднимает руки и снимает кулон. Она берет его в свою ладонь, прижимает к моей и переплетает наши пальцы.
Вместе мы держим наш маленький кусочек магии – кусочек хальмони.
– Все нормально, – шепчу я, наклонившись так близко к бабушке, что мои губы касаются ее уха. Я закрываю глаза и дышу. Иногда самый отважный поступок – это перестать убегать. – Будь спокойна. С нами все будет в порядке.
Я не знаю наверняка, слышит ли она меня. Но думаю, что да. Кажется, что палата облегченно вздыхает.
Я поднимаю голову и вижу, что мир за окном погружен во тьму, но тут в окне вспыхивают два мале