— Держу пари. Но на самом деле — они обожают тебя. — Моя рука находит рукав его толстого шерстяного пальто, и я сжимаю его, наслаждаясь ощущением его тела под моей рукой в перчатке. — Я обожаю тебя, Декстер.
С нервным румянцем, который не имеет ничего общего с холодом, смотрю из-под своих длинных ресниц в его карие глаза и жду его реакции.
Его рот изгибается от удовольствия.
— Правда?
— Правда.
Он напевает.
— Это хорошо, потому что я обожаю тебя.
— Правда?
Он опускает голову.
— Да.
Под навесом моей крошечной квартиры, под зимними звездами, наши губы соприкасаются во второй раз за сегодняшний вечер. И когда он, наконец, вынимает руки из карманов, наши пальцы переплетаются.
Я дрожу.
— Тебе нужно зайти внутрь, — шепчет он возле уголка моих губ. — Здесь холодно.
— Декстер, — выдыхаю я с легкой тоской. — Тебе тоже.
Мой ключ поворачивается в замке. Ноги ступают по выложенному плиткой фойе; обувь сбрасывается. Большие руки находят основание моей шеи, жадно притягивая меня к себе и прижимая спиной к стене в прихожей.
— Я действительно хочу поговорить и узнать тебя получше, клянусь, хочу. — Он дышит мне в волосы. — Но все, о чем могу сейчас думать, это…
— Сорвать с себя всю одежду и…
— Затащить в спальню.
О боже, мы исполняем нашу собственную версию «Речи близнецов», заканчиваем предложения друг друга, слова вылетают из наших ртов, когда губы и тела сталкиваются. Руками сжимаю воротник его пальто, отыскивая ряд пуговиц, мешающих мне расстегнуть его рубашку.
Слава богу, Декстер сбрасывает пальто; оно сваливается на пол кучей, затем следуют его вязаная шапка, перчатки и — только сам Декстер мог снять носки.
Глупо ухмыляясь, я снимаю свое собственное пальто, шапку и перчатки, добавляя их к куче на полу.
Ведя Декстера вверх по лестнице и по узкому коридору в спальню, я поворачиваюсь к нему лицом, как только мы переступаем порог моей двери. Вместо того, чтобы в спешке срывать друг с друга одежду, мы смотрим друг на друга, упиваясь. Восхищаясь друг другом.
Наслаждаемся.
Моя грудь наполняется абсолютным счастьем, когда рука Декстера нежно касается моей щеки, его пальцы поглаживают линию моего подбородка, пока он наблюдает за мной, с одной стороны очарованный, с другой — возбужденный.
Мои глаза закрываются, когда он наклоняется, чтобы запечатлеть поцелуй в уголке моих губ. Изгиб скул. На моих веках.
По всему моему телу от удовольствия проходит волна покалывания, я откидываю голову назад, предоставляя ему доступ, в котором он нуждается.
Декстер нежно посасывает мою шею.
Его язык неторопливо скользит вдоль моего горла, пока его нос не зарывается мне в волосы. Стон срывается с моих губ, когда наше дыхание становится затрудненным — клянусь, мы оба задыхаемся; но это его дыхание или мое?
Наши языки скользят друг по другу, когда наши тела, наконец, встречаются; мое тело вздыхает с облегчением. Выдыхает. Вибрирует от предвкушения.
— Мне нравятся эти очки, — невнятно произношу я, проводя пальцем по оправе у его виска, туда-сюда… затем снова обратно.
— Что? — Декстер кажется таким же опьяненным, как я.
— Твои очки, очки. Боже, я обожаю твои очки.
— Ты не говорила, да? — Еще больше поцелуев в мою шею. — Это впервые.
Его прикосновения к моему телу ощущаются так приятно, что я едва могу закатить глаза.
— П-почему-то сомневаюсь в этом. Ммм… ты был бы удивлен тем, насколько… твой язык так приятен на ощупь… Многие женщины находят очки, галстуки-бабочки и подтяжки сексуальными.
— Мне нужна только одна женщина, которая считала бы все это сексуальным.
— Да, да, да, — повторяю я, наконец-то застонав ему в рот, когда наши рты встречаются; наконец-то, благословенно сливаясь.
— Сними их с меня, — требует он.
Я подчиняюсь.
Я слушаюсь его; и он просто великолепен.
Глава 14
Декстер
Черт возьми.
Дафна Уинтроп снимает с меня рубашку.
Вытаскивает ее из-за пояса темных джинсов.… руки на моей гладкой груди, ее мягкие ладони пробегают по моему прессу и грудным мышцам. Пальцы обводят мои твердеющие соски.
Я прикусываю нижнюю губу, раздувая ноздри. Сжимаю и разжимаю кулаки. Желание обхватить ее руками за талию становится невыносимым, когда она, наконец, стягивает рубашку с моих плеч, вниз по рукам, на пол.
Дафна Уинтроп снимает с меня штаны.
Ремень.
Затем, прежде чем успеваю осмыслить это, застежка на моей ширинке расстегивается, молнию медленно тянут вниз. Так медленно простой звук расстегивающейся металлической дорожки заставляет член болезненно сильно пульсировать.
Предвкушение пульсирует в венах, ни одна фантазия, которая у меня когда-либо была, не может сравниться с этой реальностью, когда брюки сползают до лодыжек.
Я выхожу из них и медленно направляюсь к кровати в одних боксерах. Мои ноги упираются в матрас, когда она толкает меня назад, дальше и дальше.
— Приляг к изголовью кровати? — раздается ее тихая просьба. — Я хочу, чтобы ты посмотрел, как я раздеваюсь. Это нормально?
Каким-то образом мне удается кивнуть.
Глотаю воздух.
Дыши, Декстер, напоминаю себе. Дыши.
Черт. Дафна Уинтроп собирается снять всю одежду со своего великолепного тела и раздеться догола.
Для меня.
Она начинает с верхней пуговицы своей рубашки с воротничком, вытаскивая одну из отверстия, затем другую.
Раз.
Два.
Мои глаза прикованы к этому участку обнаженной кожи; не отрываюсь, смотрю на нее, когда расстегивается третья пуговица, следом четвертая. Ее руки на мгновение замирают, чтобы раздвинуть шов ее рубашки, кремовое пространство декольте священно, блаженно — о, черт — наполнено. Я несколько раз слышал фразу «выпрыгивает» но никогда лично не видел, чтобы грудь выпирала из лифчика.
Я заставляю себя оставаться бесстрастным; желаю, чтобы челюсть оставалась сомкнутой.
Вместо того, чтобы расстегнуть остальную часть своей красивой, элегантной рубашки, ее руки скользят к поясу джинсов. Застежка расстегивается; молния тоже. Я наблюдаю, как ее руки скользят по бледной, идеальной коже и стягивают джинсы вниз по стройным бедрам.
Белые кружевные шорты.
Безупречная фарфоровая кожа.
Дафна снимает свои узкие джинсы, оставляя их кучей на ковре, и медленно шагает вперед, держа пальцы на пятой пуговице рубашки, когда подходит к кровати.
Затаив дыхание, я жду.
Дафна
Он не может отвести от меня глаз, и, честно говоря, он так неподвижен, что я боюсь, что он перестал дышать. Декстер совершенно… неподвижен. Дерьмо. Что, если от вида моей почти обнаженной груди парня хватит удар?
Я замираю, расстёгивая пятую пуговицу.
— Декстер?
Его невнятное «А?» вызывает застенчивую улыбку на моих губах, позволяя мне продолжить стриптиз.
Забравшись на кровать, я подползаю к нему по центру матраса и с удовлетворением отмечаю, как раздуваются его ноздри, когда я оседлываю его бедра. Голодные глаза Декстера блуждают по моему телу, пока я снимаю свою бледно-розовую рубашку, медленно стягивая ее вниз по рукам. Бесцеремонно бросаю ее на пол рядом с кроватью.
— О черт, — стонет он, когда я протягиваю руку и расстегиваю лифчик; он присоединяется к моей рубашке и джинсам в куче на полу.
Теперь нас разделяет только трусики.
Я наклоняюсь вперед, мои груди трутся о его грудь, звук его хриплого стона и мой стон наполняют воздух. Мои руки блуждают по его гладким грудным мышцам; Декстер — само совершенство. Оливковая кожа, жилистая, подтянутая и твердая, с идеальными сосками. Я провожу по ним дрожащими руками, неторопливо поглаживая один из них пальцами.… обжигающий… дразнящий.
Его бедра подо мной дергаются, и я поворачиваюсь тазом к его напрягшейся эрекции; это просто невозможно не заметить.
Выпрашивает.
Умоляющий, твердый и так мучительно приятно трущийся о мой центр, что сдавленный стон застревает у меня в горле, когда Декстер, наконец, наклоняется вперед, чтобы захватить мои губы своими.
Внезапно я оказываюсь на спине, его рот и язык повсюду.
На моей шеи.
Ключице.
Груди.
О боже, моя грудь. Я выгибаю спину навстречу его рту, пока он сосет, облизывает и сжимает, давление между ног становится таким мучительным, что, когда тяну его за волосы, мы оба задыхаемся от удовольствия.
— Ты сведешь меня с ума, черт возьми, — хрипит он, все сильнее вдавливая свой член в верхушку моих бедер, его голова все еще склонена к моей груди. Его большая рука обхватывает одну, нежно сжимая. — Господи, так хорошо.
Я опускаю взгляд между нашими телами на наши прижатые друг к другу тазы, чувствуя, как мои глаза стекленеют от возбуждения. Волнение. Желая почувствовать его, нахожу эластичный пояс его боксеров, мои пальцы скользят по краю, прежде чем нырнуть под него. Внутрь.
Обхватывая его твердую и непреклонную длину.
Поглаживаю его вверх и вниз, пока он хнычет и стонет мне в рот; это низкий, вымученный горловой звук, который заставляет меня отчаянно стягивать его нижнее белье с бедер, мои ладони гладят его упругий зад.
Декстер изгибается, когда сжимаю и разминаю, притягивая его к себе за ягодицы, в конце концов, он сбрасывает боксеры.
— Ложись на спину, — шепчу я, когда он восхитительно обнажен.
Я начинаю с его шеи, томно целуя вдоль неровно бьющегося пульса у него на горле — его сердца. Целую его живот, облизываю пресс, пупок и ниже…
Я сосу.
И кружу.
И снова сосу.
— О, черт, о, черт, черт, — повторяет он, сжимая покрывало тисками в своих фантастически больших ладонях. — Черт, о, черт.
Он бормочет и гримасничает в агонии, и это восхитительно. Его грязная ругань только усиливает покалывание в моих женских частях. До боли.
— Черт… Остановись, детка, я хочу трахнуть тебя… Остановись, Дафна… не останавливайся. О… черт.