— Как ты вошла?
Это вместо приветствия.
— Когда охранник отказался меня впустить, я устроила сцену швейцару, а когда и это не помогло, изобразила сердечный приступ. Швейцар сразу вспомнил, что я действительно твоя мать.
У меня поднимается давление, в висках стучит.
— А что ты делаешь здесь? — спрашиваю я, и тут меня осеняет: это и есть сюрприз Люси.
Ну зачем она так изощрялась? Нет чтобы просто напустить чуму или наводнение, в крайнем случае, устроить конец света? Впрочем, за последним дело не станет (я смотрела достаточно фильмов вроде «Омена»), но сейчас волноваться следует о другом. Мамуля приехала.
— Я буду жить у тебя.
Чем дальше, тем страшней.
— Не будешь.
— Буду.
Я иду в спальню и переодеваюсь в пижаму. Потом возвращаюсь в гостиную: мамуля, что бы вы думали, все еще там.
— Можешь остаться на ночь. Я слишком устала, чтобы с тобой пререкаться.
— Если бы не шлялась неизвестно где до четырех утра, уставала бы меньше. А то скоро от тебя кожа да кости останутся, впору саму на сумки пускать.
Я делаю взмах рукой.
Мамуля тут же затыкается.
Уф. Получилось. Магия действует даже на мамулю.
Я тут же стряпаю заклинание.
Хватит, мамуля, болтать за двоих,
Укороти свой змеиный язык.
Но мамуля только щурится.
— Скажи швейцару, чтоб принес мои чемоданы, а то меня он не слушается. Вот хам. Тебе нужно подыскать дом получше.
Вообще-то я не это имела в виду.
— Мама, мы в «Трамп гранд пэлас». Что может быть лучше? — рявкаю я и принимаюсь за новое заклинание.
Кофе не дам, уломать не старайся.
К папе домой поскорей собирайся.
Двигай немедленно в аэропорт.
Кто-то возьмет эту кобру на борт?
— Мама, ты рано утром улетаешь? — Интонация у меня почти утвердительная. (Ну пожалуйста, пожалуйста, уезжай поскорей!) — Мы возьмем до аэропорта такси.
— Я не полечу, — шипит мамуля.
— Хорошо, поедем на железнодорожный вокзал.
Я тоже умею шипеть. Я произнесла уже с полдюжины заклинаний, но ни одно не действует. У мамули явно иммунитет. Посрамленная, я в изнеможении падаю на диван.
— Эти поезда ползут как черепахи, а билет стоит как новое авто.
Я с трудом поднимаю голову. Я танцевала с дьяволом, а моя собственная мать режет меня без ножа.
— Мама, тебе же не терпится уехать.
— Нет: ведь ты во мне нуждаешься.
— Я в тебе не нуждаюсь.
— Думаешь, я газет не читаю? Вот, посмотри.
Объясните, за что мне это наказание? Почему на мои чары не реагирует именно тот человек, подчинение которого мне больше всего необходимо? Я уже сомневаюсь, что хорошую жизнь мне устроила Люси. Нет, это настоящая кара небесная. Господи, твоя воля, но, знаешь, это уже не смешно.
Я принимаюсь читать статью.
Глава 7
С чего же мне начать? Разве я не говорила, что всем следует побывать на аукционе «Поддержим Эфиопию»? И что же? А то, что это был один из дней, ради которых обозревателю колонки светских сплетен — простите, светской хроники — стоит жить.
Итак, спешу сообщить вам препикантнейшее известие — нас ожидает развод. Одна певичка (нет, не та, о которой вы подумали) решила помахать ручкой своему мужу-продюсеру. Со словами «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить» она вышвырнула из пентхауса супруга, а заодно и журналистов. Кто бы мог предвидеть такой исход событий? На самом деле абсолютно все. Кстати, Эм-ти-ви спит и видит, как бы приобрести пленку с записью этой милой семейной сцены.
А как зовут певицу, которая уже успела передать права на публикацию мемуаров своего последнего покойного мужа? Я слышала, заявка на книгу появилась еще до печального события. Выгодное дельце, не правда ли? Как грустно, когда вся твоя жизнь — просто повод продать твои же мемуары.
В клубе «Штопор» снова отличилась сумчатая владелица бутика на Пятой авеню. А ведь кенгуренок этой леди сейчас нужен меньше всего. Тсс! Я вам этого не говорила!
— Хороша, нечего сказать! Ви, ты посрамила нашу благородную фамилию, а у тебя ни в одном глазу!
Я стараюсь не слушать мамулю — нужно собраться с мыслями.
Хорошо, допустим, собралась.
Люси точит на меня зуб. Мегс, скорее всего, родит ребенка Сатаны, каковое событие, если только Айра Левин не врет, означает скорый конец света. Мамуля остается жить в моей квартире на неопределенный срок, так что конец света был бы очень кстати. В довершение всего я стала потеть по ночам — меня терзают угрызения совести, причем раз от раза все сильнее.
(Нет, Ви, это не климакс, не волнуйся. У клиентов не бывает климакса. Классно, да?)
Все три фута восемь дюймов мамули — ладно-ладно, я, как всегда, утрирую, на самом деле в мамуле четыре фута десять дюймов, — так вот, все эти футы и дюймы исходят враждебностью. Под ней, правда, кроется какое-то другое чувство, но явно не любовь. От кого ты ждала любви, Ви? Ты что, с луны свалилась?
— Мама, давай ты не будешь читать нотации. У меня был тяжелый день.
Я растираю ладонями виски, пытаясь унять пульсирующую боль. Через секунду понимаю, что растираю совершенно не то: дело не в моей голове, а в моей мамуле.
— В последнее время, Ви, я пустила твое воспитание на самотек. Пора тобой заняться.
— Мама, мне уже сорок лет.
— Лучше поздно, чем никогда.
Откуда эта безапелляционность? Материнский инстинкт здесь точно ни при чем. И вдруг я замечаю, как мамуля смотрит на мои вещи. А посмотреть есть на что: тут и белоснежные пушистые ковры, и жидкокристаллический телевизор, и диван с настоящей леопардовой шкурой.
— Признавайся, мама, ты просто мне завидуешь. У меня есть все, о чем ты когда-либо мечтала, и тебя это гложет, разъедает изнутри, как раковая опухоль.
Я специально ввернула слова «раковая опухоль» — это мамулина фобия.
— Думаешь, раз ты живешь, как кинозвезда, все должны тебе завидовать?
— Конечно! — Я не уверена, что вопрос не риторический, но все равно отвечаю. — Сколько себя помню, от тебя, мама, только и слышно было: «Хочу двухуровневую квартиру в центре, хочу дом в Хэмптонсе, хочу по выходным гулять в Центральном парке». Да твое нытье по всему Восточному побережью разносилось!
— Да, Ви, упустила я тебя!
Мамуля обиженно поджимает губы.
Откуда-то сверху доносится гром. Либо Бог надо мной смеется, либо сосед с тридцать восьмого этажа решил стать барабанщиком.
Главное — не реагировать. Я права, на том и буду стоять.
Увы, мамулю оскорбленным молчанием не проймешь. Она выходит на середину ковра и патетически прижимает руку к разбитому сердцу.
— Ты опозорила меня, ты опозорила всю нашу семью!
Интересно, из какого это сериала?
Моя итальянская кровь дает о себе знать. Вообще-то меня трудно вывести из себя, но мамуле в этом деле нет равных. Две секунды — и Уравновешенная Ви превращается в мегеру.
— Убирайся! Убирайся из моего дома! Не знаю, сколько в Нью-Йорке дают за убийство матери, но клянусь, меня никакое наказание не отпугнет!
Дамы и господа! Объявляем победителя! У мамули дрожат руки, она больше не может защищаться. Мораль выскальзывает из ее пальцев и разбивается вдребезги.
— Твой отец меня бросил. Завел любовницу. Мне некуда идти.
От неожиданности я сажусь на диван. Может, мамуля меня разыгрывает? Для полного комплекта не хватало только розыгрыша.
Но это не шутка. Мамуля тоже садится на мой леопардовый диван и зажигает сигарету. А спросила ли она, можно курить у меня в квартире или нет? Не дождешься, Ви! Примадонна станет делать все, что ей заблагорассудится. Будь я хорошей дочерью, я бы чувствовала сострадание, боль или хотя бы грусть. Но я плохая дочь, поэтому чувствую только досаду. Мамуля не спеша затягивается, и я физически ощущаю, как дым лезет у меня из ушей.
Только дым, никакой жалости.
— Значит, ты таки его довела. Папа слишком долго терпел.
— Твой отец ушел от меня, потому что он злой и жестокий. Как будто без меня ему будет лучше! Подцепил какую-то шлюху. Где только была его голова?!
— И ты еще спрашиваешь? Сама выжила папу из дому. Ты и меня выжила, мама.
— Можно подумать, пока он страдал, я под луной танцевала! Мне тоже было нелегко.
Ох, как же она меня достала! Всю жизнь, каждый день одно и то же: «Бедная я несчастная, я все для вас, а вы…»
— Мам, уезжай, а? Сними номер в отеле. Я не хочу тебя больше видеть. Папа хороший человек. Хоть с ним мне повезло, но ты и от этой радости меня избавила.
Мамуля начинает часто моргать — делает вид, что сейчас заплачет. Знаем, проходили.
— У меня нет денег.
Ви, чему ты удивляешься? Я не удивляюсь. Снова мною кто-то манипулирует, на сей раз собственная мать. В следующий раз это будет дьявол. Слишком долго мне было нечем гордиться. Наконец, к сорока годам, я стала кое-что из себя представлять. И мамуля жаждет воспользоваться моими достижениями. До чего же я устала, просто ноги не держат. Какая длинная ночь! А сочувствия у меня искать бесполезно — этот живительный источник давно иссяк.
— Раз у тебя нет денег, найди работу. Я слышала, в «Дэари куин»[16] нужны люди.
— Я не хочу быть тебе обузой.
Мамуля стряхивает пепел прямо на мой столик от Альберто Росселли. Я молчу, но она чувствует, какая во мне происходит борьба. Девяносто процентов меня не желают иметь ничего общего с мамулей, а десять процентов меня, те, что всю жизнь пытались найти с ней общий язык (совершенно безрезультатно), еще колеблются. Мое будущее покрыто пеплом «Мальборо». Да я просто тряпка! Почему у меня нет ни брата, ни сестры? Можно было бы на них переложить хотя бы часть материнской любви. Впрочем, не такая уж я и тряпка.
— Хорошо, но у меня три условия. Во-первых, ты должна найти работу. Во-вторых, ты должна помириться с папой. В-третьих, ты можешь остаться только на месяц, если раньше не случится конец света. Поняла?