В декабре 1919 года жители Москвы были удивлены оригинальными плакатами, развешенными по всему городу. На плакатах крупными буквами значилось, что 28 декабря в большой аудитории Политехнического музея народный комиссар по просвещению А. В. Луначарский прочтет лекцию на тему «Почему нельзя верить в Бога?». Не говорилось: «Верить ли в Бога?» А говорилось совершенно определенно: «Почему нельзя верить в Бога?»
Вместе с целым рядом друзей я отправился послушать Луначарского. Народу на его лекцию собралось множество. Аудитория была полна.
Луначарский, рыжеватый пожилой человек среднего роста, с маленькими невыразительными глазками и в пенсне, одетый в скромную однобортную темно-серую куртку, изложил свое отношение к религиозной проблеме. Стоя на чисто материалистической точке зрения, он отвергал возможность и необходимость какой бы то ни было веры в Бога, очень искусно разоблачал церковное ханжество, подчеркнул реакционную роль Церкви при старом режиме, остроумно вышучивал понятие Бога-Творца и под конец заявил, что не Церковь, не Христос, а коммунисты являются настоящими пророками грядущего возрождения человечества.
Надо было отдать справедливость оратору: речь его стояла на высоком культурном уровне, обнаруживала понимание и знание вопроса о религии и отличалась яркой выразительностью, а подчас и очень метким остроумием. Видно было, что лектор не случайно подошел к теме о религии и о Боге, что он занимался этой темою и она интересовала его. Как известно, так оно и было. Прежде чем прийти к стопроцентному материализму, А В. Луначарский интересовался проблемой религии и богостроительства, за что и подвергся жестокой критике и осуждению со стороны В. И. Ленина. Теперь он взялся снова за хорошо знакомую ему тему, но уже только для того, чтобы ударить по всяким остаткам религиозного чувства в народе.
Но не слишком ли рискованную задачу взял на себя высокопоставленный и талантливый лектор? Главное, не было ли слишком смелым вынесение проблемы религии и арелигиозности, в столь резкой форме, непосредственно на народный форум, каким являлась центральная московская аудитория?
А. В. Луначарскому можно было бы сказать словами народной поговорки: «не хвалися, на рать идучи, а хвалися, с рати идучи».
Целый ряд слушателей записался по окончании речи Луначарского в оппоненты, но времени оставалось уже мало, и тогда докладчик предложил записавшимся устроить в другой день публичный религиозный диспут.
Этот первый диспут состоялся в той же аудитории 25 марта 1920 года в присутствии огромного количества слушателей. Луначарским произнесено было вступительное слово на ту же тему: «Почему нельзя верить в Бога?». Оратор вкратце повторил свои доводы против религии и веры в Бога, выставленные им в первой лекции. Он категорически отвергал церковного Бога, Бога пантеистов и Бога как абсолютный дух. «Ничего такого в пределах нашего реального опыта мы не знаем. Все понятия о Божестве только путают наши представления о том, как нам нужно устроить свою жизнь».
Начались выступления оппонентов. Первым возражал А. В. Луначарскому известный поэт Вячеслав Иванов, немолодой уже человек, худой, бритый, со светлыми волосами до плеч. Он говорил, что, если стать на точку зрения докладчика, то окажется, что и самое бытие человеческое приобретает характер случайности, относительности, а этому противится наше внутреннее сознание.
Затем выступил еврейский раввин Мазэ, симпатичный улыбающийся старичок, который заявил, что Бог не может быть предметом диспутов, потому что вера в Бога есть дело чувства, и верующего человека нельзя разубедить в его вере никакими доказательствами.
Следующим взял слово представитель Христианского студенческого кружка евангелик В. Ф. Марциновский, бывший преподаватель гимназии, человек умный и умеющий умными словами защитить свою веру. Он произнес большую и, видимо, искреннюю речь в пользу религиозного отношения к жизни, но открыл Луначарскому свое слабое место: обожествление Христа и веру в него как в искупителя.
После Марциновского говорил молодой священник Калиновский, один из деятелей только что выступившей на общественную арену «Живой церкви»[100]. Маленького роста, с короткими волосами и с одними усами, без бороды, Калиновский, так сказать, всем своим видом являл тип модернизированного священника. Ни слова не говоря об отживших, суеверных церковных представлениях, он обосновывал свою защиту веры в Бога на мнениях древних, языческих мудрецов: Симонида, Сократа и др. Это была тактика, к которой потом прибегали, собственно, все решительно «духовные лица» и представители православия на религиозных диспутах: не рискуя, не смея защищать перед современной аудиторией свою веру, они распространялись обычно лишь в духе самых общих, почти «толстовских» рассуждений о религии.
Кстати, Калиновский лично, как мне о нем рассказывали, едва ли вообще во что-нибудь верил. Это был тип попа-карьериста и даже материалиста, если не в философском, то в житейском смысле. Он «любил жизнь», в смысле погони за самыми низкими удовольствиями и наслаждениями. Общие знакомые не раз сталкивались с ним в ночных ресторанах и кабачках.
Далее выступил бывший секретарь Л. Н. Толстого Н. Н. Гусев. Он, между прочим, указал Луначарскому, что духовное самосознание человека стоит в полной независимости от явлений материального мира. Луначарский или не понял, или не хотел понять мысль Гусева, потому что в заключительном слове обвинял «толстовцев»… в равнодушии к окружающему их миру. Моя, мол, хата с краю, ничего не знаю!
После Гусева предоставлено было слово мне. Я прежде всего указал на свойственную многим интеллигентам ошибку А. В. Луначарского, состоявшую в смешении отживающей, церковной и истинной, разумной религии. Первую, разумеется, следует отвергнуть, но для чего отвергать вторую? «Люди возлюбили тьму более, нежели Свет, – привел я слова Евангелия, – потому что Свет обличает их». Да, религиозные люди не способны были бы к тем преступлениям, к тем нарушениям законов нравственности, к которым легко и свободно прибегают люди нерелигиозные, не считающие для себя обязательным считаться с требованиями совести. Вот отсюда и проистекает отрицание Бога. Если бы мы верили в Бога как закон добра и любви, то не было бы тех ужасов, которые наполняют нашу жизнь. Вера сообщает силу людям. Почему стал возможен декрет от 4 января 1919 года? Потому что победила сила веры простых, безоружных людей из народа, отказывающихся от военной службы по религиозным убеждениям. Революционное правительство Ленина и Луначарского склонилось перед силой веры этих людей и только им одним во всем Союзе предоставило неслыханную льготу: не служить.
Публика, внимательно прислушивавшаясь к прениям, встречала дружными аплодисментами каждого из выступавших.
Луначарский приступил к заключительному слову. Слово это развилось в большую и блестящую с внешней стороны речь, полную сарказма по адресу защитников Божества. Разумеется, оратор по-прежнему отвергал все формы религии. Мазэ он ответил, что нельзя на одном только чувстве основывать веру в Высшее Существо. Вячеславу Иванову – что желаемое еще не может считаться сущим. Не трудно ему было ответить и Марциновскому о бессмысленности веры в Бога-Сына, своей смертью «искупающего» перед Богом-Отцом наши прегрешения. Но надо сказать, что А. В. Луначарский все время, намеренно или невольно, сбивался в сторону критики церковного понятия Божества, Бога-Творца, Отца всего сущего. «Благодарю тебя, папаша! – восклицал оратор по адресу Бога. – Сам же создал меня в теле, бедным, слабым грешником, а потом наказываешь за это!..» (Аудитория весело смеялась – Луначарский знал, чем ее взять.) Мне докладчик возразил, что если, действительно, жестока борьба между людьми, то надо все же помнить, что борьба эта представляет только временное явление. «Мы, коммунисты, – сказал он, – стремимся тоже к тому, чтобы в будущем государство, как форма жизни, исчезло».
Так закончился этот первый диспут. Интерес к нему был так велик, что устроителями назначен был через несколько дней новый диспут. На этом втором диспуте докладчиком на тему «Религия будущего» должен был выступить Вячеслав Иванов, тогда как Луначарскому предоставлялась роль главного оппонента.
Вечер, по-прежнему в переполненной аудитории, состоялся 7 марта и начался с большим опозданием: не ехал Луначарский. Он появился вместо 8:00 в 9:30, извинившись, что неотложные дела его задержали. Не все верили наркому: противники его уверяли, что он опоздал нарочно, чтобы меньше времени осталось для других ораторов.
Но, так ли это было или иначе, диспут все же состоялся.
Доклад Вяч. Иванова сводился к своеобразной защите религии «всечеловечества», – какому-то перепеву на русский, церковно-православный лад известной теории Огюста Конта. Луначарский – очевидно, считаясь с тем, что против философски мыслящего докладчика нельзя уже выступать с исполненной преимущественно остроумных выражений и словечек речью, – произнес на этот раз очень спокойное и рассудительное, тоже философски обоснованное слово против веры в Бога. Но в этом «стиле» он уже не имел того успеха у публики, как прежде, ибо слово его не захватывало непосредственно. Чисто философские (материалистические) доводы против Бога оказались не столь доходчивыми, как разоблачение и высмеивание суеверий православия.
Характерно было и то, что А. В. Луначарский оказался склонным признать религию для… «мещанства», то есть для «среднего класса буржуазии». Но вероятнее всего, что он имел в виду идейное мещанство, какое мы можем встретить во всяком классе и во всяком общественном течении. «Лучше иметь хоть что-нибудь за душой, чем жить узкоэгоистической жизнью», – так можно вкратце передать мысль А. В. Луначарского о полезности религии для «мещан».
Доклад Иванова и возражения Луначарского, начатые с опозданием, заняли весь вечер. Для других записавшихся ораторов, к числу которых принадле