Еще раз проявила подруга жизни великого Толстого свой несгибаемый, упрямый характер! Дочь поддержала ее.
Тогда в Просветительном обществе «Ясная Поляна» вопрос был поставлен иначе: надо постараться, чтобы Ясная Поляна вообще не попала в район непосредственных военных действий, грозивших ей разрушением. Но как сделать это?
Тула, Ясная Поляна и все смежные деревни вообще уже считались «фронтом». Бои могли разыграться здесь со дня на день. В Ясной Поляне стоял кавалерийский полк, командир и комиссар которого жили в доме Л. Толстого. Одно это уже должно было в случае наступления врагов вовлечь деревню в боевые действия.
«Надо удалить полк из Ясной Поляны и сообщить врагу, что историческое место выводится из пределов фронта!» – рождается мысль у деятелей Общества «Ясная Поляна» и, в частности, у его секретаря Е. Д. Высокомирного, того самого, который в том же 1919 году устроил для меня возможность проникновения в Тульскую тюрьму с литературно-историческими целями.
Но на этот раз обращаться к тульским властям было бы бесплодно: не от них зависели те или иные перемены на фронте, да еще такого рода перемены, которые интересы борьбы подчиняли бы… культурно-историческим интересам!
Значит, надо раскачать высшие правительственные инстанции, надо обратиться в Совнарком, к Ленину.
И общество решается на этот смелый, чтоб не сказать фантастический, шаг. Кинулись сначала, как обычно, когда ставился вопрос об охране тех или иных толстовских памятников, к В. Д. Бонч-Бруевичу, в Москве. Тот резонно заметил, что «положение осложняется тем, что от исхода событий, которые могут разыграться под Тулой, зависят судьбы революции»1.
От Бонч-Бруевича делегация Общества «Ясная Поляна» направилась в секретариат президиума ВЦИКа. Добились того, что вопрос был поставлен на обсуждение в Малом Совнаркоме, то есть в коллегии наиболее ответственных политических наркомов под председательством В. И. Ленина, а затем президиумом ВЦИКа вынесено было следующее постановление (№ 64, октябрь 1919 г.):
Слушали:
Заявление Просветительного общества «Ясная Поляна» в память Л. Н. Толстого о выводе из Ясной Поляны расквартированного там кавалерийского полка и о других мерах для сохранения бывшего имения Льва Николаевича Толстого.
Постановили:
Находя желательным удовлетворение настоящего заявления, направить его в Реввоенсовет Республики тов. Склянскому (зам. наркома по военным и морским делам) для принятия возможных мер.
Вечером состоялось это постановление, а на следующее утро. кавалерийский полк покинул Ясную Поляну.
Мало того, по свидетельству Е. Д. Высокомирного, «в ставку Деникина было послано сообщение о том, что Ясная Поляна выведена из сферы возможных военных действий».
К счастью, рейд генерала Мамонтова закончился, далеко не достигнув Ясной Поляны. Ну, а если бы все же белые прорвались к Туле? Постановление президиума ВЦИКа, наверное, сыграло бы свою роль. Боев вокруг и из-за дома Толстого не было бы. Дом этот и в вихре Гражданской войны устоял бы, избегнув разрушения.
Таково было удивительное постановление советского правительства.
Вскоре после смерти Софьи Андреевны изменился и ход внутренней жизни в яснополянской усадьбе. А. Л. Толстой, человеку энергичному и прямому, при всех других своих недостатках, надоело смотреть на бесхозяйственное и разгильдяйское ведение дела и на эгоистическую политику тамошних заправил. Она отправилась к наркому просвещения А. В. Луначарскому и все ему рассказала. Нарком, как она передавала после, вскочил в волнении, зашагал по кабинету и тут же продиктовал стенотипистке приказ о назначении А. Л. Толстой комиссаром-хранителем усадьбы Ясной Поляны со всем находящимся в ней «культурно ценным наследием Толстого».
«Все революционные власти приглашаются содействовать точному соблюдению этого распоряжения», – говорилось в конце подписанного наркомом и выданного Александре Львовне удостоверения.
Та приехала в Ясную Поляну и раскассировала «темное царство», обосновавшееся в опустелом, за смертью хозяев, Толстовском доме. П. А. Сергеенко покинул Ясную Поляну. На земле, числившейся еще за усадьбой, образовалась трудовая коммуна из единомышленников Л. Н. Толстого, под руководством Митрофана Нечесова, А. И. Мельникова и моего брата Вениамина. Дела коммуны, как это обычно бывало в такого рода предприятиях, тоже шли ни шатко, ни валко, но, по крайней мере, прямых злоупотреблений в сергеенковском роде в ней не было.
Много хлопот доставляло новому комиссару двоевластие, поскольку Наркомзем и Тульский губисполком предъявляли свои права на участие в управлении имением. Выяснилась необходимость обращения к высшим правительственным инстанциям с целью окончательного определения статута Ясной Поляны.
Вопрос был поставлен на рассмотрение в президиуме Всероссийского центрального исполнительного комитета советов в июне месяце 1921 года.
На заседание президиума в Кремле, в здании правительства, вызваны были представители Тульского губисполкома, комиссар Ясной Поляны А. Л. Толстая и представитель Наркомпроса, каковым оказался, неожиданно для самого себя, автор этих воспоминаний. Как это случилось? Нарком А. В. Луначарский был занят и передал свои полномочия заведующей Отделом по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Н. И. Троцкой. Троцкая тоже не могла поехать на заседание и поручила мне, как заведующему Государственным музеем Л. Н. Толстого в Москве, заменить ее и изложить на заседании ВЦИКа точку зрения Наркомпроса.
Кабинет М. И. Калинина, где происходило заседание, помещался в хорошо мне известном, по «делу толстовцев» 1916 года, бывшем здании судебных установлений – ныне правительственном здании. Больших перемен в обстановке здания не было, но в отличие от старого положения, всюду кидались в глаза изумительные чистота и порядок. Каменные плиты полов в коридорах блестели как зеркало. Я заглянул в открытую дверь Свердловского (быв. Екатерининского) зала, где нас судили: он весь был украшен знаменами, лозунгами, портретами вождей. Перед входом в кабинет председателя президиума находилась приемная, состоявшая из двух скромно обставленных комнат. Представители разных ведомств ожидали здесь, пока, при постановке на обсуждение того или иного вопроса, отдельных из них не вызывали на заседание президиума ВЦИКа. Тут же расположились и мы с А. Л. Толстой. Среди других лиц сидели в приемной и двое рабочих, оказавшихся, как я узнал потом, членами Тульского губисполкома. Они также вызваны были по делу об определении судьбы Ясной Поляны.
Я видел, как из коридора вошел в приемную опоздавший на заседание председатель президиума ВЦИКа Михаил Иванович Калинин. Небольшой, сухонький, он быстрым движением плеч и рук сбросил с себя легкое, скромное пальто, тут же сам повесил его на вешалку и скрылся за дверью кабинета, где происходило заседание. Никто не помог ему раздеться, никто не встал при его входе, а ведь это был президент Союза Советских Социалистических Республик!
Широкоплечий, ладно скроенный, среднего роста, черноволосый, красивый мужчина лет под сорок, с черными усами и с бритым подбородком, одетый в опрятный коричневый френч, не торопясь прошел через приемную. Он, видимо, задумался о чем-то и не оглядывался ни направо, ни налево. Голова склонена. Значительностью и силой веяло от всей его фигуры. Это был Сталин: не трудно было узнать его по портретам, публиковавшимся в газетах[109].
Проходили и другие люди через приемную. Помню одного из секретарей президиума ВЦИКа тов. Залуцкого, высокого, красивого, упитанного и дышащего жизнерадостностью мужчину в великолепных желтых кожаных сапогах. Сияя улыбкой, он приостановился в дверях приемной и обменялся несколькими оживленными фразами с одним из встретившихся ему товарищей…
Наконец, Александру Львовну, туляков и меня пригласили на заседание.
Простая, довольно просторная комната с высоким потолком (старая, Козаковская архитектура). Два окна направо.
На стене против входа – большая карта СССР Под картой – письменный стол М. И. Калинина. За столом сидел сначала секретарь Президиума ВЦИКа Енукидзе, лицом ко входу. Потом его сменил отлучавшийся куда-то М. И. Калинин. Вероятно, кабинет имел другую дверь, потому что я уже не нашел в нем вошедшего туда незадолго перед тем тов. Сталина.
Перед письменным столом председателя президиума ВЦИКа стоял другой, продолговатый стол, за которым сидели на стульях члены президиума: нарком юстиции Д. И. Курский, пожилой, полный, с большими, как у Ницше или у Шевченко, светлыми усами; председатель ЦК профсоюзного движения, позднейший уклонист Томский; тоже усатый, небольшого роста, профсоюзный деятель Кутузов; прослывшие после в качестве вожаков «рабочей оппозиции» молодой, сумрачный, нервный Сапронов и спокойный, флегматичный Шляпников. Редактор «Известий», автор исследования о Михаиле Бакунине Ю. Стеклов, высокий, красивый мужчина с окаймленным бородкой умным, интеллигентным лицом, не принадлежал к составу президиума и присутствовал на заседании, видимо, только как журналист и публицист. В руках у него была записная книжка, в которой он все время делал заметки.
Представители Тульского губисполкома, а также А. Л. Толстая и я заняли места не у стола, а в сторонке, под окнами.
М. И. Калинин вел заседание энергично, не задерживаясь на подробностях. Енукидзе доложил суть дела. Опросили представителей «сторон»: Ясной Поляны, Наркомпроса, губисполкома. Представитель последнего, не приводя, собственно, никаких доказательств в подкрепление своего мнения, требовал, чтобы управление Ясной Поляны передано было губисполкому. Я, в качестве представителя Наркомпроса, высказался против двое– или даже троевластия в Ясной Поляне (Наркомпрос, Наркомзем, губисполком) и предложил вручить судьбу знаменитой усадьбы, как музея и учреждения просветительного, и притом музея особого значения, Наркомпросу.
А. Л. Толстая, когда ей предоставили слово, скромно и в немногих словах поддержала мое предложение, добавивши, что если бы президиум ВЦИКа оказал ей доверие как комиссару Ясной Поляны и утвердил ее на этом посту, то она приложила бы все усилия, чтобы добиться успеха дела.