ырех музеев имело чисто фиктивное значение, и я до сих пор решительно не понимаю, зачем понадобилось Отделу по делам музеев или С. А. Детинову учреждение этой фиктивной должности. Потом преемница моя в качестве заведующей музеем Л. Н. Толстого Т. Л. Сухотина-Толстая гордилась этим сложным титулом заведующей финансами и проч., и проч., но гордиться, как мне казалось, было решительно нечем.
Единственно, что мне лично дало это назначение, было только удовольствие знакомства с братом нашего гениального композитора.
Глава 6Поездка в Крым
Поездка в санаторий ЦеКУБУ. – Севастополь. – Ялта. – Гаспра. – Ай-Тодор. – Комната в бывшем великокняжеском дворце. – Дорожка в Ливадию, связанная с воспоминанием о Л. Н. Толстом. – Прогулка в Алупку: дворец Воронцова. – Подъем на Ай-Петри. – Встреча с автором «Детей Ванюшиных» С. Найденовым. – Знакомство по недоразумению с наркомом здравоохранения Н. А. Семашко. – Три встречи со священником С. Н. Булгаковым. – «Стекло», отделяющее бывшего профессора от собеседника. – Разгул в санатории. – Утопленник. – Южные авантюры П. А. Сергеенко: музей без экспонатов и здравница без клиентов. – Разрыв со стариком-писателем.
В начале августа 1922 года навестил меня мой товарищ и одноклассник по гимназии Е. Э. Лейтнекер, бывший руководитель Чеховской библиотеки в Ялте, исследователь Чехова, назначенный с полгода тому назад хранителем Чеховского музея в Москве. Ему же надо было и создавать то, что он должен был хранить, то есть музей имени Чехова. Пока что этот «музей» в виде нескольких папок бумаг помещался в одной комнате около несгораемой кладовой для рукописей Толстого в доме № 21 по ул. Кропоткина. Комната эта присвоена была, собственно, музею Толстого для работы ученых, которые захотели бы заниматься в архиве рукописей великого писателя, но, по просьбе Лейтнекера, я уступил ему комнату в качестве первоначальной базы для создания Чеховского музея6. (За Толстовским музеем числилась тут же еще одна комната.)
Не порвав еще связей с Крымом, откуда он только что прибыл, Женя Лейтнекер восхищался тамошним климатом, природой, морем и, узнав, что я устал от московской сутолоки, принялся уговаривать меня возбудить ходатайство о поездке на две недели в Крым, именно в санаторий ЦеКУБУ, то есть Центральной комиссии по улучшению быта ученых, в Гаспре. ЦеКУБУ была замечательная организация, созданная на помощь ученым в трудное переходное время по инициативе А. М. Горького и едва ли не по прямому распоряжению В. И. Ленина. Я был зарегистрирован в комиссии в качестве ученого даже не последнего, а предпоследнего разряда: всего в Комиссии числилось пять разрядов, от начинающих до мировых ученых. (Пятый разряд был самый высокий, а я числился во втором.) Зачисление в клиенты комиссии связано было с получением академического пайка, спасшего в первые годы революции не только трудоспособность, но, думаю, и жизнь не одного десятка ученых. Формальное право просить об отправке на короткий срок в санаторий у меня было. Соблазняла меня не только перспектива отдохнуть и еще раз побывать на юге, но и увидеть дом бывшей графини Паниной в Гаспре, где Л. Н. Толстой провел в 1901–1902 годах целый год, болея воспалением легких и затем понемногу выздоравливая от болезни.
– Но… все это выглядит так фантастично! – говорил я Жене Лейтнекеру.
– Никаких «но»! – бушевал мягкий и славный Женя, носивший в себе частицу чеховского духа. – Все это гораздо проще, чем ты себе воображаешь!..
Жена моя поддержала Лейтнекера, хотя сама и должна была остаться в Москве.
Коротко говоря, я послушался, возбудил соответствующее ходатайство перед ЦеКУБУ, был подвергнут медицинскому освидетельствованию и получил направление в Крым, в Гаспру.
Выехал я с одним из ответственных работников Отдела по делам музеев С. Г. Матвеевым. Нечего и говорить о том, как я счастлив был лететь снова на юг, на любимый юг, который я знал по Кавказу и о котором хранил пленительные воспоминания с 1912 года.
Первой остановкой был Севастополь. Мы приехали поздно вечером, остановились в гостинице – базе ЦеКУБУ неподалеку от морского берега и всю ночь слышали тяжелый гул прибоя и подвывание басистого бакана, – как сладки казались мне эти звуки!
На другой и на третий день, поджидая парохода на Ялту, мы обегали весь чудесный, в белом наряде своей приморской архитектуры, город. Памятник Нахимову – и дом, где он жил. Морское собрание с теми обширными залами, где в 1854–1855 годах помещались палаты для раненых воинов, так ярко описанные Толстым. Бывший Исторический бульвар, теперь некстати, по инициативе П. А. Сергеенко, переименованный в Толстовский. Памятник Тотлебену. Русские позиции эпохи обороны 1854–1855 годов. 4-й бастион, где служил молодой Лев Николаевич, ежеминутно подвергая свою жизнь опасности. Опоясанные плетенкой насыпи, бойницы, брустверы – все, как было 67 лет тому назад!
Отсюда открывался вид на далекий Малахов курган, где погибли тысячи его защитников, где был убит Корнилов, – нельзя было смотреть равнодушно на этот величественный холм.
Посетили музей обороны Севастополя, где нашли фотографию Л. Н. Толстого. Осмотрели панораму Рубо.
Спустившись в подземелье севастопольского собора, нашли довольно запущенные, надо сказать, могилы Нахимова, Корнилова, Лазарева…
Полюбовались колоннадой Графской пристани, импозантным зданием шагнувшего с берега прямо в море Института физических методов лечения, обелиском-памятником, воздвигнутым на прибрежной скале-островке.
Пароходом – в Ялту и затем, с группой других отдыхающих, в грузовой машине, со скамьями, по высокому берегу, между морем и горами, по полям и виноградникам, через Ливадию, в Ай-Тодор и Гаспру: красота неописуемая! Все время надо было оглядываться по сторонам и если не вслух, то мысленно, про себя ахать от восторга.
Санаторий ЦеКУБУ помещался в двух дворцах-виллах: Гаспре, роскошном готическом двухэтажном здании с огромными террасами, башней и домовой церковью, бывшем владении министра-мистика эпохи Александра I князя А. Н. Голицына, и Ай-Тодоре, одноэтажном, приземистом, обширном и комфортабельном барском особняке – бывшем дворце великого князя Александра Михайловича, зятя Александра III, мужа его старшей дочери Ксении.
Ай-Тодор и Гаспра расположены в четверти часа ходьбы друг от друга, высоко над морем. В Гаспре в 1922 году жили старички-профессора, в Ай-Тодоре – более молодые по возрасту ученые. Обедали те и другие в Гаспре, и стариков помещали именно здесь потому, чтобы не затруднять их ежедневным переходом из одного здания в другое.
Меня, как более молодого, поместили в Ай-Тодоре, в бывшем кабинете великого князя, прекрасной просторной комнате, выходившей двумя большими окнами на крытую террасу и потому защищенной в жаркие дни от палящих лучей солнца. К комнате примыкала почти столь же просторная и «изящно» отделанная уборная: сиденье великокняжеского «трона» обито было веселеньким, светлым репсом с розанчиками и рюшечками.
В кабинете кроме большого, видимо, оставшегося от старых времен письменного стола, стояли две простые железные кровати. На одной из них спал клиент ЦеКУБУ инженер Эпштейн, брат одного из виднейших членов Коммунистической партии Якова Яковлева, впоследствии народного комиссара земледелия, проживавшего в то лето также в Крыму, во дворце Дюльбер, – вторая койка досталась мне. Приехавший со мной тов. Матвеев поселился с каким-то доцентом (забыл его фамилию) в одной из других комнат дворца, в котором помещалось всего человек пятнадцать ученых – мужчин и женщин.
В бывшей спальне императрицы Марии Федоровны, которая, говорят, подолгу гостила у своей дочери в Ай-Тодоре, проживал сейчас член коллегии Наркомздрава д-р Броннер, сибиряк, томич, мягкий и приятный человек. С ним помещалась его 18-летняя дочка, хорошенькая и кокетливая девушка.
Центр дома составляла большая гостиная, бесполезная в летнее время: отдыхающие большую часть дня и вечера проводили под открытым небом.
Утренний чай пили на террасе. К чаю сходились и обитатели красивого деревянного двухэтажного, с мезонином и балконами, флигеля, так что всего собиралось за столом до двадцати – двадцати пяти человек.
В саду около дома, с дорожками, окаймленными буксом, запах которого, неразрывно связанный с тех пор в моем воображении с представлением о юге, одурял меня, находилась одинокая могила: в нем погребен был престарелый князь Шервашидзе, начальник двора и фаворит Марии Федоровны.
Подальше и пониже по склону горы стоял другой флигель, в котором, говорят, раньше проживала молодежь, принадлежавшая к царской фамилии, со своими гувернерами. Высокий холл посередине, по стенам тянется, изгибаясь, внутренняя лестница во второй этаж здания, большие, удобные комнаты с чудными видами на море, глубокие, нового стиля мягкие кожаные кресла, придающие помещению скорее буржуазный, чем аристократический характер. Сейчас здесь помещались старшие (но еще не старики) из ученого мира: заведующий Главнаукой И. И. Гливенко с женой, зоолог профессор Кольцов, президент Академии художественных наук П. С. Коган и др. На обед они тоже странствовали в Гаспру.
Кроме тропинки в Гаспру, чудесная, шага в три шириной, горизонтальная, вырытая на два-три километра в длину поперек спускающегося к морю горного склона дорожка вела из Ай-Тодора в Ливадию. Говорили, что дорожка эта проведена была по распоряжению Александра III, нуждавшегося в месте для спокойной, неутомительной прогулки. Когда Л. Н. Толстой в 1901–1902 годах лечился в Гаспре, он решил однажды прогуляться по этой дорожке и удивился высокомерию двоих или троих Романовых, которые, встретившись, не поклонились ему. Разумеется, он и сам не подумал обнажать головы перед «августейшими» лоботрясами…
По дорожке этой мы часто потом прогуливались – с Броннером, с Кольцовым, удивлявшим своим нюхом зоолога: часто, бывало, он шел к какой-нибудь едва заметной кучечке земли, к свернутому листику и безошибочно извлекал оттуда удивительных жуков и насекомых, о которых потом вел длинные повествования.