– Какие же мы с вами патриоты и русские люди, – воскликнул он, – когда сидим здесь и ничего не делаем, а господин Сухомлинов[75] с молодой женой разъезжает в автомобиле по Петрограду, и на нем – генеральские погоны?! Мы должны пойти к нему на квартиру, скрутить ему руки назад, связать его и привезти хоть бы в ту же Государственную думу, – поставить его среди народных представителей и сказать: вот – предатель, мошенник, вор! Судите его!..
Хомяков выслушал Льва Львовича и ответил ему:
– Это было бы прекрасно! Но только одно: как мы сделаем это, когда мы сами – воры?!
И Лев Львович, по его словам, ничего не нашелся ответить Хомякову.
Признаться, и я не ожидал такого ума и такой смелости от крестника Гоголя (потому что о Хомякове было известно, что он являлся, действительно, крестником Гоголя).
Что же касается страсти Льва Львовича поучать, то я вспомнил, что он поучал однажды и самого Николая II, аудиенции у которого добился23. Я сам слышал, как он рассказывал однажды о том, какие именно реформы, исправления и нововведения он рекомендовал царю. Но все это было так туманно и расплывчато, что в голове у меня осталось только одно: именно, что Лев Львович призывал Николая II бросить курить, доказывая ему вред табака. Монарх довольно добродушно выслушал своего, стоявшего приблизительно на одинаковом уровне развития, подданного, но от привычки курения не отказался.
Частенько посещал овдовевшую Софью Андреевну ее четвертый сын – Андрей Львович, иной раз, как я уже говорил, с той целью, чтобы получить право распоряжаться ее голосом на дворянских и земских выборах. Или же – без всякой нарочитой цели. Также и не за деньгами. Андрей Львович в описываемое время жил не нуждаясь в своем имении Топтыково Тульского уезда. Близостью от Ясной Поляны и можно объяснить его довольно частые наезды.
Надутый аристократ, дворянин-помещик, монархист и в то же время настоящий «русак», способный и пошутить, и повеселиться, и проявить великодушие, и отдаться безудержному разгулу, как Митя Карамазов, Андрей Львович тоже оставался верен самому себе.
Приезжал он иногда на автомобиле. Тогда это была новинка, и Софья Андреевна была очень недовольна сыном, истратившим крупную сумму на покупку машины, чтобы только форснуть перед «бла-ародным дворянством» Крапивенского и Тульского уездов. Но Андрей Львович наслаждался машиной. Везде она производила фуррор: кони ее пугались, куры и гуси разлетались с истошным криком во все стороны, мужики и бабы с широко раскрытыми ртами или мрачными усмешками провожали глазами блестящую барскую игрушку – «самокатку»… Но Андрею Львовичу только того и надо было. Правда, он проявлял себя рыцарем и если, при встрече с крестьянской телегой, видел, что лошадь испугана, пятится назад или встает на дыбы, то приказывал шоферу остановить машину, вылезал на дорогу и сам проводил под уздцы дрожащую всем телом лошадь мимо автомобиля.
Шофером у Андрея Львовича служил один, как он выражался, «почти интеллигентный» молодой человек.
– Но я ему заранее сказал, – признавался Андрей Львович, – что, как он хочет, а я уже не могу звать его на вы!.. Прямо не могу! Я всех своих служащих зову на ты. А на вы говорю только так: эй, вы там! Подите-ка сюда!..
По этому поводу ширококостная Жюли Игумнова, – кстати сказать, очень дружившая с Андреем Львовичем, – замечала своим басом, что Андрей Львович опоздал родиться лет на сто: ему бы жить во времена дедов Льва Толстого! И это было верно.
Весной 1913 года Андрей Львович совершил с своей второй женой, бывшей тульской губернаторшей Екатериной Васильевной, по первому мужу Арцимович, а рожденной Горяиновой, поездку в Ниццу. Поездка эта стоила ему безумных денег, потому что он, конечно, не мог иначе, как останавливаться в первоклассных отелях и т. д. Но чувство снобизма было удовлетворено.
Оно было удовлетворено тем более, что в Ницце Андрей Львович познакомился с Романовыми, именно – великими князьями Михаилом Александровичем, бывшим наследником, и Андреем Владимировичем. Как известно, Михаил Александрович женат был морганатическим браком на дочери московского присяжного поверенного Шереметевского. За это его лишили прав на престол, а имущество его отдали под опеку. Михаил и жена жили за границей под фамилией Брасовых (по их русскому имению). На другой Шереметевской, сестре Брасовой, женат был московский присяжный поверенный Матвеев, приятель Андрея Львовича. От него Андрей Львович узнал, что великий князь очень любит черносмородинное варенье, которого он и привез ему, как гостинец от Матвеева. Тот был очень доволен.
Варенье и было поводом к знакомству.
Жили Михаил с женой и маленьким сыном сравнительно скромно, в отеле, в двух или трех комнатах. Катались на автомобиле. Занимались фотографированием. Андрея Львовича приняли очень просто и дружелюбно, но он, по его словам, все же не забывал, что перед ним – сын Александра III, и, именуя великого князя «ваше высочество», через каждые два-три раза заменял это обращение «вашим императорским величеством». У Михаила Александровича А. Л. Толстой познакомился и с приезжавшим в Ниццу на время Андреем Владимировичем.
Романовы интересовались Львом Толстым, к которому относились будто бы с большим уважением, заставляя Андрея Львовича много рассказывать. В присутствии Андрея Львовича m-me Брасова подала как-то мужу томик «Посмертных художественных произведений» Толстого, в нецензурованном заграничном издании24. Михаил просил Андрея Львовича прислать ему переписку Льва Николаевича с теткой гр. А. А. Толстой25, – ту переписку, о которой Лев Николаевич однажды в моем присутствии выразился так, что он в ней умственно кокетничал, и которая как раз подходит для чтения людям, не желающим натыкаться на слишком острые углы в мировоззрении Толстого. Разумеется, Андрей Львович тотчас исполнил просьбу по возвращении в Москву.
Брасова два или три раза сняла сына Толстого вместе с великим князем, чем доставила Андрею Львовичу особое удовольствие. Все эти снимки он потом расставил в изящных красного дерева рамочках под золотыми коронками в своем кабинете.
Характеризуя обоих Романовых, Андрей Львович находил, что Андрей Владимирович – развитее, образованнее. Михаил был симпатичным, простым, может быть, несколько тупым человеком военной складки.
К сыну Александра III Андрей Львович питал особое, двойное почтение, конечно, еще и потому, и именно потому, что Александр III был не просто царь, а «дворянский царь», не чета какому-нибудь Александру II. И Михаил был для него именно «сыном Александра III», а не «внуком Александра II», «царя-освободителя», дорогого только либералам.
Различие между царями – отцом и дедом царствовавшего императора – более чем наглядно подчеркнуто было Андреем Львовичем в одном анекдоте, который он передавал с особым вкусом и смаком, вполне разделяя его «мораль».
Именно, в деревенском доме одного из богатых тульских помещиков Кологривова проживала маленькая девочка, дочь лакея или повара, словом – кого-то из дворовых, и г. помещик обучил ее ответам на следующие вопросы:
– Иди сюда! Говори, кто был первый царь из дома Романовых?
– Михаил Федолович.
– Второй?
– Алексей Михайлович.
– Третий?
– Петл Великий.
И т. д., – девочка называла всех царей и императоров.
Когда очередь доходила до Александра II, Кологривов спрашивал:
– А что, Александр II был плохой царь или хороший?
– Плохой.
– Чем же он был плох?
– Тем, что освободил клестьян от клепостной зависимости.
– А после него кто был царь?
– Александл Тлетий.
– А он был плохой царь или хороший?
– Холосый.
– Чем же он был хороший?
– Тем, что он вновь возвеличил дволянство…
Так, на потеху гостям-помещикам «остроумный» дворянин выводил дрессированную им, точно собачонку, дворовую девочку.
И сын Толстого в Ясной Поляне довольно посмеивался, рассказывая эту историю.
В середине мая 1913 года Андрей Львович снова приехал навестить мать. Вечером долго засиделись в зале. Присутствовал и Лев Львович. Братья вспоминали, как их воспитывали. Обвиняли отца: эгоист, не хотел им частицы себя отдать. Однажды Миша (Михаил Львович) уехал из дому, – отец даже не заметил его отсутствия. Только через неделю спросил: «Да где же Миша?…» А как он ответил Сергею Львовичу, окончившему университет? – Иди, дескать, и подметай улицу!..
В развернувшейся беседе Софья Андреевна, конечно, поддерживала в речах Андрея и Льва все, что обвиняло Льва Николаевича. Но, если оставить это, то вечер был приятный, интимный. И в высказываниях сыновей, особенно Андрея, звучали глубокие, сердечные ноты.
Андрей Львович собирался уехать в 8 часов, а между тем незаметно дотянул до 12. Запряженные лошади давно ожидали его у подъезда.
– В. Ф., поедемте в Топтыково! – внезапно предложил он.
– Поедемте! – отвечал я, не думая, ему в тон.
И… испугался: ночь! Утром надо работать! Но, как я потом ни отговаривался, Андрей Львович уже не отставал. И мы выехали на тройке, в пролетке.
Памятная поездка: русские поля, русская весенняя ночь, свежераспускающиеся деревья, острые углы черных крыш деревенских изб в темном небе, ароматы земли, трав и листвы, пофыркиванье лошадок, темная кучерская спина, огонек папироски в зубах у Андрея Львовича. перекидывание значительными в своей незначительности фразами. Прошлое, где ты? Все сгинуло. Осталось только поэтическое воспоминание.
Приехали глубокой ночью. Расположились на ночлег в мезонине старинного, одноэтажного барского дома, Андрей Львович в спальне с супругой и я в соседней комнате.
Утром осматривали вместе дом, усадьбу, конский завод – затея, тоже превышавшая средства сиятельного помещика. Андрей Львович энергично, и не всегда в цензурной форме, покрикивал на кучеров и конюхов. Все падало и склонялось перед ним, послушное его слову, жесту… Передо мной, в самом деле, был режим начала столетия.