Действуя исключительно ради секретарши, Том сделал вид, что устраивается поудобнее, нацепил очки для чтения с полукруглыми стеклами и якобы ушел с головой в журнал. «Джеффри Престон Безос, — читал Том, — разделил известный каждому опыт, впервые вступив в лабиринт соединенных между собой компьютеров, именуемый Мировой паутиной. Джеффри понял: именно здесь блестящее будущее розничной торговли». Том поднял голову и обнаружил: у суровой секретарши, если верить табличке на ее столике, необычная фамилия — Криминос.
Наконец освободился Пол Нэйджел. Детектив не стал подходить к Тому, однако кивнул в знак приветствия. Похожее выражение появлялось на лицах экспертов из «Антикварных гастролей», когда кто-нибудь приносил настоящую севрскую вазу или неизвестную доселе картину Джона Копли[133].
То был кивок оценщика, неожиданно распознавшего подлинный экспонат среди подделок.
— Томас, — сказал детектив, — идемте, я проведу вас.
Он двинулся вперед по коридору и спросил:
— Вы преподаете в университете?
— Да.
— Я, можно сказать, ваш студент. Посещаю курсы повышения квалификации — хожу на вечерние занятия посемейному праву.
— Я работаю в несколько другой сфере. Я писатель вообще-то.
— Да, и я тоже писатель в некотором роде.
Он указал на дверь своего кабинета, совершенно пустого, если не считать мигавшей под потолком лампочки и стола, усеянного клочками бумаги. Войдя вслед за Томом, Нэйджел взглянул на экран компьютера, щелкнул чем-то на телефоне, потом сказал:
— Да, день не задался. Раз уж вы преподаватель, я могу не канителиться и не зачитывать вам вслух… Вот, держите. Изучите внимательно сами и где сказано, поставьте автограф. Идет?
Так Том отказался от использования своего конституционного права, а Нэйджел тем временем заполнял какой-то из многочисленных бланков, конечно же, требовавший фиксации всевозможных подробностей.
Продолжая старательно выводить буквы и даже не поднимая головы, детектив спросил:
— Вы видели пропавшую девочку? Хэйли? По телевизору?
— Да, видел.
— Но вы не видели ее во время своей прогулки?
— Нет.
— Посмотрите.
С ловкостью карточного шулера Нэйджел метнул перед собой на стол с полдюжины снимков. Вот Хэйли, одетая как для похода в церковь и послушно улыбающаяся в объектив, позирует школьному фотографу; вот кадры со дня рождения — Хэйли среди своих маленьких друзей — обведена красным кружком; а вот смеющаяся Хэйли оседлала бронзового поросенка на ярмарке в «Пайк-плейс». До боли знакомые сюжеты, похожие фотографии хранятся и у Тома.
— У вас есть свои дети, Томас?
— Да, один. Мальчик. Ему четыре года и девять месяцев.
— А у меня двое, мальчик и девочка. Восемь лет и десять. Выходит, мы оба с вами отцы, оба беспокоимся, верно? Как зовут вашего сына?
— Финн.
— Ирландское имя?
— Моя супруга выросла в ирландской семье.
— Ладно. — Нэйджел откинулся на стуле и сцепил пальцы за головой (ее покрывал ежик темных волос). — Попробуем так. Снимки пусть лежат — может статься, они возьмут да и напомнят вам о чем-то существенном. Я хочу послушать про вашу прогулку. С самого начала. Не торопитесь. Мне надо знать абсолютно все.
Детектив задавал множество вопросов, подводил к ответам, и Тому потребовалось немало времени на изложение своего маршрута. Рассказ, если рассмотреть его в качестве повествования, катастрофически нуждался в теме, сюжете, ключевых событиях и развязке. Все держалось на восьми выкуренных Томом сигаретах — они по крайней мере худо-бедно устанавливали хронологические рамки событий того вечера. В остальном же история представляла собой нагромождение банальных случайностей. Том закончил тем, как на такси добирался до своей машины. «А потом я поехал домой». Произнеся это, он подумал: «Подобных глупостей мне еще не приходилось плести».
— Ладно, хорошо. Уже кое-что. А теперь… — Нэйджел полистал желтые линованные странички записной книжки. — Одиннадцать сорок. Вы, по вашим же словам, находитесь на Ботелл-вей. Продавец из магазинчика на автостоянке — индус, помните? — утверждает, будто вы были взвинчены и вели себя невежливо.
— Вы говорили с продавцом на автостоянке?
— «Дерганый… деньги еле сосчитал…», — прочитал детектив по своим записям. — Рассказывайте почему, Томас.
— Я незадолго до того мысленно ссорился с женой.
— Это мы проходили. Примерно пятьдесят минут спустя. Около половины первого, вы в гриль-баре «Трилистник». Бармен свидетельствует, что вы спросили пива, однако пить не стали, заказали чизбургер, но не притронулись к нему, потом зажгли сигарету, и ее не выкурили. Так с супругой и спорили, да?
— Нет, нет, тогда уже нет. Я… — Том усиленно пытался сохранить собственное достоинство в этой унизительной беседе. — Вообще-то чизбургеры там, наверное, самые отвратные на всем западе штата Вашингтон.
— И это мы тоже проходили. Некая картинка вырисовывается, Томас. Очень бы не хотелось мне переходить наличности, но обсудить положение вещей надо. Мы уже опросили немало людей, видевших вас во время той прогулки, и практически все сходятся водном. Согласно их показаниям, вы разговаривали сами с собой. Знаете, бормотали что-то себе под пос. Часто с вами такое бывает, Томас? Или опять будем валить на жену?
Том пришел в ужас.
— Я… не знаю, — пролепетал он. — Кажется, нет. Понимаете, я обдумывал будущую книгу и…
— Вы, значит, строчку придумаете и проговариваете ее вслух, чтобы прикинуть, как звучит?
— Ну да, вроде того.
— Да, я тоже так поступаю. Но не здесь, не в здании. — Нэйджел расхохотался. — Пенсии неохота лишиться. Ладно, поехали дальше. Редмондский бар, «У Вальдо». Натикало уже без четверти пять. Вы, по вашим рассказам, взяли скотча и воды, причем настоятельно просили лед в воду не класть. Бармен упомянул о вашем весьма приподнятом по неизвестной причине настроении, а также поведал, что вы с ним поговорили про «Сониксов»[134].
— Это он со мной говорил о «Сониксах».
— Бармен убежден — вы болельщик тот еще.
— Я просто поддакивал ему. Я ничего не смыслю в баскетболе, правил и тех не понимаю.
— Дело вот в чем, Томас. Парень из редмондского бара — человек веселый, контактный, с незнакомцами заговаривает, спортом интересуется. Совсем другое дело, нежели тип с Ботелл-вей в Вудинвилле, вам так не кажется?
— Да, точно… у меня как раз тогда появилась идея.
— Не поделитесь ли?
— Идея книги. И не думайте, тут совсем ни при чем… В общем, я думал о книге про британцев, побывавших в США в викторианскую эпоху.
Нэйджел удивленно заморгал, лицо его при тусклом свете лампочки казалось серым. Черепом детектива заинтересовался бы френолог: сквозь редеющие коротко остриженные волосы под кожей угадывались странные выпуклости и шишечки.
— Вот в чем нестыковка, Томас. Хочется вас исключить из списка подозреваемых, да только субъект вы слегка чудной. К тому же курите — еще один минус в данном случае. Я бы с радостью занимался другими делами, а не со всем этим возился, да и вы тоже. Но надо разобраться кое с чем еще…
Нэйджел положил на стол пластмассовую дощечку с зажимом.
— Здесь много всяких странностей, да только обратите внимание на черные крестики, обведенные кружками, — они изображают вас.
К дощечке прикреплялась некачественная ксерокопия карты местности. Саммамишская Топь идет через весь лист, сверху донизу. Тропа намечена зеленым фломастером, пунктиром. Участок длиной около двух миль обведен узким красным прямоугольником, скорее даже овалом. Маленькие крестики в кружочках сплошь усеяли карту. Рядом с каждым крестиком — циферки.
Наблюдая за Томом, Нэйджел сказал:
— Не смотрите, что их столько. Люди видели вас повсюду. К нам поступили звонки аж из Уэнатчи и Спокана. Приглядитесь к тем значкам, которые идут вдоль тропы.
Цифры располагались в беспорядке. Отслеживая свой маршрут, Том обнаружил 1007,1218,1615,1305,1150, 1702, 1350, 1600, 1425… Теперь все носят электронные часы, и время фиксируют с изощренной точностью, но в половине случаев оно указано ошибочно, а какие-то данные вообще из области фантастики. Тем не менее среди общей путаницы намечалась определенная система — в целом последовательность часов и минут совпадала с тем, что запомнил он сам.
— Сколько человек вам позвонило?
— Где-то около трехсот, по моим последним данным. Но это если считать соседей, университетских студентов и преподавателей.
Соседи? Студенты? — мелькнули вопросы в голове Тома. Ответы на них таятся словно за закрытой дверью, и лучше ее не открывать.
— А эта красная сосиска что означает?
— Промежуток времени, в который пропала девочка. С трех часов десяти минут до без десяти четыре. Я наметил временной отрезок в соответствии с моментами, показавшимися мне в вашей прогулке основными. Здесь вы со мной согласны, Томас?
— Да, вроде… Получается, где я отошел от туалета, там начало. Тут, по-моему, все верно. Погрешность минут в десять…
— В туалете кого-нибудь встретили?
— Я же вам сказал — я не заходил туда. Посидел снаружи на лавке, выкурил сигарету. Вторую сигарету.
— А теперь вот этот красный крест, посмотрите.
Крестик стоял в нескольких сотнях ярдов от Северо-Восточной магистрали № 124, пересекавшей Топь. Том помнил тот мост.
— Место исчезновения Хэйли?
— Да. Поняли, в чем у меня выходит нестыковка?
Крест помещался в самом центре сосиски.
— А кого вы там, говорите, не видели, Томас? — Детектив выложил на стол еще пару фотографий. — Забудем пока о Хэйли. Вот двое других детей. На Мэдди, девочке-подростке, были тогда розовые теплые брюки и короткая куртка. На Тэйлоре — синие джинсы и серебристый пуховик с капюшоном.
— Я их не видел.
— Они видели вас.
— Видели до… или после?
— Около половины четвертого. Мэдди уже начала беспокоиться.