– Корова есть корова! – сказал я корове на ухо, поднявшись в кузов и туго завязав поводья. Сказал благоговейно, словно читал буддистскую сутру.
– Подождите… а вы не можете нас взять с собой туда, куда едете? – спросил мужчина, держа мальчика за руку, когда я сел за руль, готовый убраться отсюда.
Не ответив, я включил зажигание и тронулся с места. Отец с сыном не стали за мной бежать, а остались на месте, провожая грузовик взглядом. Корова протяжно мычала из кузова. Силуэты мальчика и мужчины, скитающихся по всей стране в поисках коровы, потихоньку уменьшались в зеркале грузовика, но меня почему-то еще долго не покидало предчувствие, что они могут меня преследовать.
10
– Поприветствуйте Горного духа! – сказал аукционист, стоя у деревянных ворот.
В крытом дворе повисла напряженная атмосфера. Я осторожно поглаживал инструменты, аккуратно лежавшие на деревянной площадке. Сидевшие на ней люди торопливо поднялись и заняли свои места. Выпив еще одну пиалу рисовой бражки, я посмотрел на деревянные ворота и сглотнул так громко, словно слюна моя упала в пропасть. Ворота открылись, и появились мальчик с коровой. Огромные глаза животного были наполнены страхом.
– Шапка уже здесь, на очереди Черпак! – скомандовал аукционист на тайном языке мясников, после чего отец мальчика опустил на ворота завесу. Этот мужчина выполнял мелкие поручения. Бражка наполняла мой живот болью, а я курил, поглядывая на своего отца, который сидел на пороге дома. Именно он отвечал за церемонию. Я был крайне недоволен тем, что он поручил мне зарезать корову, но сбежать не мог. Отец несколько раз рассказал, как убивать корову, но все инструкции вылетели у меня из головы. Я подумал, что не смогу даже поднять лежащий рядом топор, ведь он очень тяжелый. Руки мои дрожали, поэтому я подлил себе бражки. А еще в любой момент могут нагрянуть полицейские, и мы отправимся в тюрьму за убийство коровы в неположенном месте. Мэри принесла большую резиновую посудину для мяса и похлопала меня по спине, словно почувствовав мое беспокойство. От сильного запаха косметики у меня зачесался нос. Захотелось выбросить топор и поскорее сбежать отсюда. Мэри прошептала мне на ухо:
– Не бойся, Пол! Через несколько часов у нас будет много денег.
– Теперь Шапка духа!
По команде аукциониста отец мальчика закрыл корове глаза черной тканью. Когда корова замычала, монах из храма «Бог мой храм» несколько раз кашлянул, держа в руках деревянную колотушку, и принялся читать буддийские сутры. Режут корову незаконно, зато по канону. Колотушки звучали тихо, но имели такую силу, что наполнили двор спокойствием. Я залпом выпил бражку. Уже слишком поздно, чтобы что-то изменить. Аукционист тем временем заговорил быстрее:
– А теперь посеем Семена цветов!
По этой команде мальчик принес святую воду и окропил ею тело коровы.
– Посеяли Семена, обработаем Стол!
Это означало «привязать корову веревкой за ноги». Отец мальчика привязал ноги животного к колышкам так ловко, что оно не успело ничего сделать. Стоя с привязанными ногами, корова печально мычала и испражнялась от страха. Все, кто участвовал в этом обряде, выглядели так, словно впали в коллективный транс. Я посмотрел на тяжелый топор, который скоро покроется кровью.
– Панцирь краба!
Теперь моя очередь. Эти слова означают «убить корову». Дрожащими руками я взял топор. Отец когда-то говорил, что во мне течет кровь мясников и кочевого народа мохэ, однако это никак не могло мне помочь: за всю свою жизнь я не зарезал ни одну корову, ни одну собаку, ни одну курицу. Отец говорил, что получить хорошее мясо, которое удастся дорого продать, можно только если убить корову одним ударом по голове – ее слабому месту. А если она не умрет от одного удара? Даже представить страшно. Я напряг державшие топор руки. Взгляды людей во дворе были направлены на меня. Даже корова, наверное, что-то почувствовала и перестала мычать. Раздавался только тихий стук колотушки. Мой взгляд был прикован к точке промеж рогов – к верхней части черной ткани, которая закрывала глаза коровы. Я медленно занес топор.
– Так… нельзя.
Голос коровы дрожал, словно звук самой низкой гитарной струны. Я не ослабил хватку. Ну и что, что она заговорила перед самой смертью? Если я начну ей сочувствовать, то ничего не смогу сделать.
– Сейчас ты снимешь тяжелую маску, которую носила до сих пор, и примешь свой истинный облик!
– Чушь! Я такая, какая я есть!
– Нет. Ты была сторожем персиков в небесном фруктовом саду, который приносил плоды раз в три тысячи лет. Тебя сослали на землю за то, что ты украла персик и съела его.
– Мясники как заезженная пластинка повторяют эту историю. Лучше признайся, что режешь меня ради денег. Я рассержена потому, что не знала, что вы все заодно. Мне так обидно, что мы, коровы, помним только события последних трех дней. А вы, каждый раз пользуясь нашей слабостью, рассказываете нам одну и ту же историю, а затем убиваете нас. Я не права?
Я не ответил.
Лежавший у меня на плече топор, который я держал двумя руками, становился все тяжелее. Казалось, я встретился с коровой на узеньком мосту, и корова решила вылить на меня обиду за всех коров в мире. Конечно, она была права. Однако я не могу просто отложить топор. Я совсем запутался – как если бы мое понимание мира и система ценностей вдруг перевернулись с ног на голову. Люди под навесом смотрели на меня так, будто не понимали и с нетерпением ждали моих дальнейших действий. Отец подавал мне знак – показывал опущенный вниз большой подавал, что означало: «Поскорее выполни свою обязанность». Я торопливо заглянул внутрь своей запутанной души, чтобы хоть немного разрядить обстановку, в которой было начал задыхаться, и понял: мне стало тяжело, потому что корова заговорила человеческим голосом. Это неприятное чувство, возникшее из-за общения с коровой, проникло в лежавший у меня на плече топор и сделало его еще тяжелее. Надо было закрыть ей не только глаза, но и рот!
– Тебе прекрасно известно, что эпоха, когда коровы работали, осталась в прошлом. В сельском хозяйстве вы больше не нужны. Никто уже не хочет использовать плуг для вспашки земли. Откровенно говоря, никто не любит пахать, поэтому люди благодарны вам за то, что вы самоотверженно трудились и помогали нам не умереть от голода. Кто ты в мире, где коровы больше не являются рабочей силой? Просто-напросто говядина! Не сердись. Я не принижаю вашу ценность, а просто констатирую факт. Все-таки говядина – самое дорогое мясо из всех. Теперь люди думают только о том, как каждый год получать по теленку с помощью искусственного оплодотворения и как их откормить. Связанные с вами символы утратили свое значение. В буддизме ли, на уровне души ли, раньше во снах вы олицетворяли предков или членов семьи, помощников, дом, имущество, бизнес, но это уже неважно – все рухнуло и утратило смысл. Даже если сказать, что ты не корова, а слон, то людям будет все равно. В общем, я хочу сказать, что связанные с тобой символы больше не существуют. Они стали частью прошлого.
Корова слушала меня молча и подавленно. Мне стало жаль ее, но отступать было уже поздно.
– Однако люди относятся к вам уважительнее, чем к другим животным. Вон, даже обряд проводят. Думаешь, кто-то соблюдает обряд, когда режет собак, свиней или кур? Нет, с этими животными люди не прощаются даже формально.
– Я аж тронута вашей заботой! Подумать только, раньше вы были разбросаны по всей стране, а теперь собрались в одном месте – и все ради того, чтобы убить какую-то ничтожную корову! Что ж, у меня нет выбора. Придется умереть. Ладно, не мешкай! Начинай! Как говоришь, мне надо поскорее сбросить с себя коровью маску.
Трудно поверить, что после моих объяснений корова резко поменяла свое мнение. У меня на душе до сих пор камень из-за того, что я зарежу корову, которую сам же и вырастил.
– Ну… ты уверена, что все в порядке?
Корова не ответила. Стук колотушки, которой шумел монах из храма «Бог мой храм», чтобы корова отправилась в рай, становился все быстрее и быстрее. Я двумя руками поднял топор. Хорошо, что корове закрыли глаза черной тканью. Шерсть у нее на макушке лежала кругами и указывала в одну точку.
– Крабовый панцирь!
Топор рассек воздух.
Корова потеряла всю силу в ногах и начала медленно оседать. На белый навес, которым закрыли небо, упали красные лепестки камелии. Пока я тупо стоял с топором в руках, лепестки упали и на меня и прекратили падать только тогда, когда отец мальчика набросил на тело красную ткань. Теперь корова походила на красный могильный холмик. Я с трудом бросил топор, который словно пристал к рукам, и на дрожащих ногах доковылял до площадки, где стояла бражка. Я свое дело сделал. Опрокинув одну за другой несколько рюмок браги, которая на вкус была как вода, я почувствовал, что постепенно прихожу в себя. Я лег на спину и закрыл глаза. Весь мир казался наполненным красной камелией. Напряжение ушло, и я почувствовал, что усну вечным сном с покрывалом на лице – совсем как моя корова.
– Ой… кажется, корова не умерла! – замешкался отец мальчика, который подошел к корове, чтобы снять покрывало и отрезать ей голову.
Взгляды присутствующих устремились к накрытой красным покрывалом корове, которая напоминала огромный валун. Взяв топор, я направился к этому валуну, который лежал посреди двора и… шевелился. Мой отец, сидевший на пороге, торопливо спустился во двор и принялся меня ругать.
– Что ты натворил? Ничего нормально сделать не можешь! Добей скорее корову, пока она окончательно не взбесилась!
Приказ отца не принес плоды. Когда я побежал с топором к красному валуну, существо уже поднялось на задние ноги, словно огромный динозавр, и начало брыкаться. Красная ткань развивалась, словно в танце, а потом сорвалась, как кожа. «Шапка духа», закрывавшая глаза, тоже упала. При виде окровавленной головы люди испуганно попятились. Корова, казалось, совсем сошла с ума. Ее огромные глаза, которые всегда глядели послушно и смиренно, горели страшным огнем, словно проникающим из другого мира. Стоило веревке, что связывала ее ноги, разорваться, как никто больше не знал, что делать. Это была уже не та корова, которую вырастили мы с отцом.