Впрочем, всё когда-то заканчивается. Добрался до нужной мне палаты и я. Я зашёл в распахнутую Совой дверь и посмотрел на двух испуганно оглянувшихся на меня малышей.
Дети разглядывали загадочную конструкцию, занимающую весь подоконник палаты. Безумное переплетение случайных, на первых взгляд, деталей. Центральное место в конструкции занимало обычное велосипедное колесо с картинными и пластиковыми лопастями различной длины и формы. Крутясь, оно задевало другие детали, вызывая жужжание, тиканье и стрекотание, заставляя всё двигаться, создавая жутковатое ощущение живого организма.
Разглядывая конструкцию боле детально начинаешь замечать отдельные детали. Вот раскачивается маятник настенных часов. Вот вижу шарики для пинг-понга, соединённые трубочками для коктейлей (очень напоминает модель молекулы, как их принято изображать в учебниках химии). Вот вращаются несколько спиннеров различного размера. Вот игрушечный замок (такие любят в аквариумы ставить), из его окошка льётся свет (лампочку, что ли, с батарейкой туда засунул?). Игральные карты, пластиковые крышечки от бутылок, SD-диски, новогодняя гирлянда... И такой вот ерунды целый подоконник. Всё переплетено между собой. Всё взаимосвязано и одно влияет на другое.
Вот только практический смысл этой инсталляции от меня ускользал. Для чего это всё? Какую практическую функцию выполняет? Нет, так-то красиво конечно, всё жужжит, движется и переливается всеми цветами радуги. Но зачем это всё?
Впрочем, задавать этот вопрос настороженному мальчишке, (а вся конструкция явно его детище) я не спешил. Медленно подошёл, присел на краешек кровати возле подоконника и несколько минут просто разглядывал конструкцию, находя всё новые и новые детали. Колоссально!
– Что это? — наконец задал я вопрос Алёше.
– Конструкция, — нехотя откликнулся мальчишка. Его явно тяготило внимание к его игрушке незнакомого «взрослого».
– Ну я вижу, что конструкция. Но конструкция чего?
– Не конструкция, а Конструкция! — малыш явно выделил голосом заглавную букву. Помолчав немного он ещё более неохотно добавил. — Это макет.
– Макет чего? — удивился я. То, что у мальчишки явный талант к механике, видно невооруженным взглядом. Вот только я был уверен, что это нагромождение скорее произведение искусства, чем что-то практическое. А вишь ты, оказывается макет.
– Макет... — малыш исподлобья испытующе смотрел на меня и держал паузу. Ему явно не хотелось рассказывать мне. Он не доверял мне. И, в то же время, детское желание похвастаться рвалось наружу. Но он явно опасался, что я лишь посмеюсь с его откровений. Но он всё-таки не выдержал и ответил, причём, где-то даже с вызовом. — Модель Вселенной!
Удивленно приподняв брови я промолчал, ещё раз разглядывая Конструкцию, пытаясь понять, откуда у меня такое острое чувство дежавю. В жизни не встречал ничего подобного, но вот вся ситуация до боли знакома. Наконец сообразил. Так ведь читал про подобное. У Крапивина, что ли? Там мальчишка тоже сооружал такую модель вселенной и параллельных миров.
Надо сказать, я как и многие советские дети, вырос на Крапивине, который был глотком свежего воздуха в ряду идеологически выверенных советских книг для детей. Но став взрослей и перечитывая его книги я стал замечать, что его произведения, которыми я так восхищался в детстве, чем дальше, тем больше начинают меня раздражать. Сначала почти незаметно, но с годами всё сильнее и сильнее. Я никак не мог понять в чём дело. Ведь прекрасно понимаю же, что это шедевры детской литературы. Без всяких сомнений Шедевры. И вдруг уже в зрелые года встречаю в интернете откровение одной из учениц Крапивина, активной участницы Каравеллы, литератора Натальи Соломко. И словно пелена падает с глаз.
Герои Крапивина не взрослеют! Им может быть и двадцать, и тридцать, и даже семьдесят лет, но они все остаются детьми. Его «положительные взрослые» не находят понимания в обществе и психологически ведут себя как подростки, если они мужчины, либо окружены таинственным чудаковатым ореолом, если они женщины. И полные горечи слова Натальи о своем учителе: «Его серия книг, которая будто бы вела нас по взлётной полосе, привела не в небо, а в лопухи за аэропортом".
Вот оно! Вот, что меня насторожило и встревожило! То, что Алёша обладая выдающейся фантазией играл в «модель вселенной» не страшно и не удивительно. А вот то, что он, потеряв в Беде своих родителей, а потом на этом гадском турнире последнего родного ему человека, продолжает это делать, уже настораживает.
Дети после Беды невероятно быстро взрослеют. В одиннадцать-двенадцать лет мальчишка — уже готовый солдат. Или ответственный работник. Всё детское отметается в сторону. Причём везде. Катастрофически быстро взрослеют дети. Я ещё пытаюсь удержать детство у самых маленьких, проводя им праздники и вообще, уделяя много внимания их досугу, но и у них заметно преждевременное взросление. Пусть и не так ярко выраженное, как у вынужденных тянуть лямку взрослых старших.
А Алексей, наоборот, словно упорно отказывается взрослеть. Он словно бежит из реального мира вот в этот — выдуманный им. Его тезка Леха Просорупов из СМПовских на год младше его, но выглядит и действует как маленький мужичок. Всё свободное время у Винтика в автомастерской пропадает. Помогает там, чем может. Шебутной он ребенок, но старательный. А тут...
Понятно, что насмехаться над его поделкой ни в коем случае мне нельзя. Замкнется ж ещё больше. Но вот из этого, из упорно детских фантазий его вышибать всё-таки нужно. Пусть даже через боль. Эх, как же мне не хочется этого...
– Подобными вещами не стоит заниматься вслепую, - серьёзно, чуточку даже отстраненно произношу я, но в собственном голосе мне всё равно слышится жгучее неодобрение. И мальчишка его тоже слышит. Вон как напрягся-то.
– Почему?
– Ну вот смотри. У тебя модель нашей Вселенной, так?
– Да.
– И, значит, воздействуя на модель, можно изменить чт- то в самой вселенной? Это же, типа, одно и то же? Бесконечно большое и бесконечно малое связаны же?
– Да-да, — мальчишка энергично закивал головой. явно обрадованный тем, что я смог понять его замысел. Наивный. Все его фантазии далеко не новы. — Я так и думал. Сделать мир лучше!
– Хорошо. Значит лучше. Но ты же сам признаёшь, что не знаешь как именно эта модель связана с реальным миром? Что за что отвечает. Ты творишь, опираясь не на знания, а только на интуицию.
– Ну-у-у... Да.
– А у тебя вот тут один из шариков для пинг-понга отскочил и упал на карточный домик. А где-то в космосе, возможно, одна из комет сошла со своей орбиты, по которой летала до этого миллионы лет, и упала на случайную планету. И р-раз, и все динозавры на ней погибают... А может и не только динозавры. А вдруг эта планета была обитаемая? Кто-то же построил тот карточный домик, который разрушил шарик. Или вот тут у тебя явно раньше стояло колёсико побольше. Видно по окружающим деталям.
– Ну да. Стояло.
– Вот. А ты поставил поменьше. И какие изменения это вызвало во Вселенной — ты не знаешь. А может быть из-за этого действия в одном из миров от неизвестной науке болезни умирают все «большие» люди и остаются только «маленькие». То есть, дети.
– Я его уже после эпидемии поменял! — мальчишка обиженно вскрикнул, уставившись на меня глазами со слезинками несправедливой обиды.
– Ну я и не говорю, что именно это действие вызвало такой эффект. А может и такой же, но где-нибудь в другом мире. В параллельном. Или в будущем. Ты же сам говоришь что не знаешь, что за что отвечает. Но не боишься вмешиваться в работу вселенной. А потом удивляешься, почему же всё вокруг вдруг пошло в раздрызг.
– И что же мне делать? — пацан испугался. Смотрит с натуральным ужасом на меня. Как кролик на удава.
– Только учиться, — я развожу руками, — познавать тайны вселенной. Её законы и строение. Тогда, по крайней мере, сможешь понять на что и как нужно влиять. А модель... Это твоя модель. Тебе и решать.
В общем, грузанул мальчишку по полной. Нет, понятное дело, что сам я во всю эту ересь не верил ни на грамм. Но разговаривал с ребёнком абсолютно серьёзно, без малейшего намека на сарказм или издёвку. Даже Сова с охраной слушали с жадным вниманием. Что уж тут говорить о мальчишке-то? Он-то ждал насмешки, пренебрежения или высмеивания его фантазий. Я же отнёсся к его идее абсолютно серьёзно, заставляя его почувствовать ответственность за свои поступки. Не знаю, получилось ли у меня или нет, но вот представляя себя на месте пацана я понимаю, что разобрал бы «опасную» игрушку в тот же вечер. Как поступит же сам Алеша, бог весть. Толчок я ему дал, а дальше пусть сам думает.
Я же переключился на девочку. Люсенька была на пару лет старше моих «дочек», но, почему-то, она до боли напоминала мне мою погибшую Тихую Машу. Нет, внешне они были совершенно не похожи. Маша была тёмненькая, а эта блондиночка. Маша была такая, знаете ли, кругленькая, а Люси — худышка. Ничего общего. Кроме характера. Люси тоже была тихоней. Даже больше, она явно была трусовата. Что для девочки, впрочем, вполне простительно. Нерешительная, стеснительная, не пробивная. Затюканная даже. Но именно такой тип девочек особенно сильно хочется утешить, приласкать, развеселить. Вызвать такую редкую на этом личике робкую несмелую улыбку.
Вот и я не выдержал. Подсел, погладил по головке, заговорил с ней. Девочка дичилась. Ничего не отвечала. Но я не сдавался. Применил свое самое убойное средство, испробованное на моих девочках — новую сказку. Классические сказки типа Колобка или Репки она знает наверняка и без меня. А вот новенькое... Какой ребенок откажется от этого?
А на меня словно вдохновение нашло. Обычно что-то новенькое у меня рождалось тяжело и в муках.