В 1704 году, после взятия крепости Нарва, упорно оборонявшейся комендантом генералом Хеннингом Рудольфом Горном (шведск. Хурн, Henning Rudolf Horn), царь плакал, увидев во рвах множество трупов солдат своих гвардейских полков, и в отместку приказал бросить в реку труп убитой русскими солдатами жены Горна – графини Елены Шперлинг (Сперлинг, Helen Sperling, дочь фельдмаршала Горана Шперлинга (Göran Sperling), который умер в Нарве в 1691 году. – П. Б.)[277], а самого генерала содержать в тюремных условиях (при штурме Нарвы 9 августа 1704 года русские потеряли 1340 человек ранеными и 359 – убитыми[278], то есть больше, чем, например, шведская армия потеряла в битве под Клишовом; поэтому, утешая Петра, фельдмаршал Борис Шереметев сказал тогда, что плакать не стоит, поскольку бабы новых нарожают; родственники графини Шперлинг графы Каспар и Якоб Шперлинги участвовали в походе короля Карла XII в Россию, и оба погибли при штурме крепости Веприк в феврале 1709 года, будучи командирами Скараборгского и Эстгетского пехотных полков). Население Нарвы и прилегающих районов по приказу Петра было насильственно депортировано в Казань, Астрахань, Вологду и Москву, причем обратно после окончания активных военных действий вернулась только шестая часть местных жителей[279].
После Полтавской битвы в руки царя попал силезский немец – бригадир Максимилиан Мюленфельс (Миленфельс, Мюленфельд, Миленфельзен, Maximilian Heinrich Mühlenfels, поступил на русскую из австрийской службы в 1704 году в звании подполковника на должность командира Казанского драгунского полка), в свое время подкупивший стражу и 4 февраля 1708 года бежавший из-под расстрела по приговору русского военного суда, вынесенного Мюленфельсу за то, что он, командуя отрядом из 2000 солдат и офицеров, 27 января 1708 года был отброшен отрядом из 800 кавалеристов во главе с Карлом XII, причем русские не смогли разрушить мост через реку Неман, доставшийся шведам в исправном состоянии[280]. По данным русских источников, всего за два часа до нападения шведов, из Гродно уехал сам царь Петр, который заподозрил короля Карла в желании взять его в плен и решил адекватно ответить противнику тем же способом. В трактовке Б. Григорьева, после потери моста Мюленфельс был отправлен царем Петром обратно в Гродно, к тому времени уже занятый шведским авангардом из 650 кавалеристов во главе с Карлом XII, чтобы ночным нападением вернуть город и взять в плен или убить Карла, но Мюленфельс руководил операцией очень нерешительно, допустил остановку своего отряда из 3000 солдат и офицеров при столкновении с шведским патрулем, что позволило противнику собрать силы, приготовиться к бою и атаковать русских, после чего Мюленфельс вновь приказал отступить[281]. После побега от русских Мюленфельс примкнул к шведской армии в качестве волонтера, участвовал в Полтавской битве, был ранен и взят в плен, вновь отдан под суд и в июле 1709 года посажен на кол перед строем шведских военнопленных в Решетиловке[282] (по утверждениям русских источников – расстрелян («архибузирован») 17 июля[283]).
Тогда же был посажен на кол немецкий унтер-офицер Семеновского полка, который якобы перебежал к шведам в ночь с 25 на 26 июня 1709 года и предупредил Карла XII о том, что царь ожидает 28 июня прибытия большого отряда иррегулярной конницы[284].
Тогда же были посажены на кол несколько сотен запорожских и гетманских казаков, взятые в плен под Полтавой и Переволочной[285].
Самого гетмана Ивана Мазепу царь вначале пытался выкрасть из лагеря шведской армии под Полтавой (по свидетельству Даниела Крмана, для этого были наняты калмыки, но их нападение на квартиру Мазепы отразили его телохранители-шведы[286] (которые одновременно следили, чтобы гетман не сбежал из шведского лагеря, как он однажды пытался сделать, причем для наблюдения за гетманом и окружавшей его казацкой старшиной были выделены 300 шведских кавалеристов[287])), а после бегства Мазепы в Турцию за выдачу бывшего гетмана царь обещал выплатить Османской империи 300 тыс. рублей золотом, а также предлагал разменять его на попавшего в русский плен первого министра правительства Швеции графа Карла Пипера[288]. Вероятно, этого старика (в 1709 году Мазепе было уже за 65 лет, хотя, точная дата рождения И. С. Мазепы не известна, называются разные даты в период с 1629 до 1644 гг.[289]) царь также хотел видеть на колу, и Мазепу спасла от мучительной казни только смерть (возможно, самоубийство). Однако вместо Мазепы Петр начал охотиться за племянником гетмана – казацким старшиной Андреем Войнаровским, которого тайные агенты царя выследили в Германии, после чего Россия потребовала его выдачи (аналогичным образом советские власти после окончания Гражданской войны в России выкрадывали из западной Европы царских военачальников, а после Второй мировой войны требовали выдачи всех тех лиц, включая давно уже находившихся в эмиграции и не являвшихся советскими гражданами, которые сотрудничали с германской администрацией или военными органами, подозревались в таком сотрудничестве либо публично выражали солидарность с Германией в ее войне против СССР). Выданный русским Войнаровский был осужден за измену и сослан на каторжные работы в Якутск, где и умер в 1740 году.
В марте 1718 года царь велел посадить на кол майора Степана Глебова, когда обнаружилось, что он стал любовником его бывшей жены Евдокии Лопухиной, которая тогда уже двадцать лет провела в монастыре (с 1698 года). Чтобы при сильном морозе Глебов не умер раньше времени, царь приказал надеть на него тулуп, валенки и шапку, что продлило мучения казненного больше чем на сутки[290].
Вообще, приверженность Петра к убийству людей через сажание на кол позволяет сравнить его с легендарным Валашским князем (господарем) Владом III Дракулом, который в народе имел прозвище Цепеш (Тепеш, рум. «Vlad Tepes»), что означает «пронзатель», в данном смысле – пронзатель колом, коловник. Даже находясь в тюрьме, в плену у своего формального сюзерена венгерского короля Матиаша Хуньяди (венг. Matyas Hunyadi), Влад продолжал затачивать маленькие колышки и с их помощью «казнил» пойманных мышей и крыс. Характерно, что Влад III, так же, как и Петр I, по-видимому, принадлежал к числу гневно-тупых шизоидов, поскольку однажды он посадил женщину на кол и одновременно велел отрубить ей руки за плохое, по его мнению, ведение домашнего хозяйства – она не выстирала одежду мужа. Кроме этого, тела казненных, посаженных на кол, располагались им в строгом геометрическом порядке, а головы детей клались их матерям на место отрубленной груди.
По мнению некоторых ученых в области криминальной психологии, исследовавших поведение сексуальных маньяков-убийц, садист объективирует в жертве те элементы полового акта, которые дефектны в нем самом и особо значимы для него. В связи с этим стремление вводить в анальное отверстие жертвы различные предметы свидетельствует о подавляемом или сознательном, активном или пассивном гомосексуализме[291]. Э. Кречмер в качестве особенностей половой сферы шизотимиков приводит болезненную направленность мышления на сексуальную проблематику, связанную с общим пониженным уровнем сексуальной потенции; ненормальное или неясно фиксированное направление сексуального инстинкта – гомосексуализм и различные перверсии; большую эмоциональную силу и судорожную жажду сексуального раздражения – полную утрату задержек, бесстыдные и циничные формы сексуальности дефективных постпсихотиков[292].
Действительно, сексуальность царя Петра I отличалась необходимостью в повышенном раздражении посредством сожительства с развращенными и проституированными женщинами; групповых половых контактов и обмена половыми партнерами; гомосексуальных контактов; различных перверсий, среди которых известна флагелляция; организации и лицезрения циничных и бесстыдных публичных представлений на эту же тему[293]. Существуют свидетельства, что царь жил с Меншиковым «бляжьим образом» (как отмечал Чарльз Уитворт, кое-кто полагал, что близость царя и фаворита походила скорее на любовь, чем на дружбу, они часто ссорились и постоянно мирились[294]); держал при себе «для личного удовольствия» красивого лейтенанта; заказал датскому художнику И. Таннауэру (Johann Gottfried Tannauer, Dannhauer) портрет своего денщика в голом виде; датский посланник хлопотал о производстве в дворянство за «некоторые услуги царю» красивого датчанина, находившегося на службе при князе Меншикове[295].
Э. Кречмер отмечает[296], что именно сексуальной дефектностью во многом обусловлены такие характерологические особенности шизотимических личностей, как категорический императив и моральный ригоризм. По многочисленным свидетельствам современников, этим же отличался и Петр I. Так, в области государственного управления царь Петр руководствовался идеей, подсказанной ему в переписке немецким философом и математиком Готфридом Лейбницем (нем. Gottfried Wilhelm Leibniz), что государственный аппарат управления должен быть выстроен аналогично часовому механизму, где все детали взаимодействуют по точно установленным правилам и законам и могут быть легко заменены на аналогичные в случае негодности: «Как в часах одно колесо приводит в движение другое, так и в великой государственной машине одна коллегия должна приводить в движение другую, и если все устроено с точною соразмерностью и гармонией, то стрелка жизни будет показывать стране счастливые часы». Эта абстрактная идея, вполне новая для своего времени, если и могла быть хотя бы отчасти реализована в социальной практике, то лишь в условиях западноевропейских государств, небольших по территории и численности населения, с развитой социальной инфраструктурой и сетью коммуникаций. Однако царь Петр, не любивший и не умевший устанавливать продуктивные отношения с людьми, а потому крайне приверженный всякого рода механистическим инновациям, внедрение которых позволяло ограничить влияние так называемого «человеческого фактора», начал с поистине шизофреническим упрямством воплощать замысел Лейбница в России. Поскольку особенности сложившейся здесь социальной системы и условия жизни совершенно не подходили для этого, в итоге Петром был создан громоздкий, уродливый и неэффективный бюрократический аппарат, недостатки которого так и не удалось изжить в течение еще трех столетий (причем, по мнен