Отображенная на портретах внешность Карла XII обнаруживает такой важный диагностический признак, установленный Э. Кречмером по ряду шизофренических лиц, как несоответствие между слишком длинным носом и сравнительно небольшим размером нижней челюсти (так называемый угловой профиль)[305]. Это отличие принадлежит к наиболее частым специальным конституциональным признакам шизофренической группы: «Где встречаются длинные носы, там мы часто находим у близких родственников нечистые параноидные психозы, случаи шизофрении, а также шизотимические личности»[306].
Соответственно, так же, как и царя Петра, шведского короля отличали:
1) резкая эмоциональная холодность и безразличие по отношению к судьбе других людей (еще в начале Северной войны подполковник шведской армии Карл Поссе (Carl Magnus Posse) заметил, что если кого-нибудь из знакомых короля убивают, то он это так же мало принимает к сердцу, как если бы это была вошь, и никогда не жалеет о такой утрате; примерно в это время от болезней скончались кузен короля и его личный слуга, что, по свидетельству очевидцев, не вызвало у Карла ни сожаления, ни удивления[307]);
2) подчинение всех действий некой системе установленных самим собой внутренних принципов и установок, обеспечивающих «строгую справедливость» – шведский король почти всю войну решительно отказывался от любых мирных предложений Петра I, потому что считал своей обязанностью восстановить справедливость, наказав царя за вероломное нарушение мирного договора России со Швецией[308] (в письменных обращениях к русским, отпечатанных на русском языке в Голландии, король объявил своей главной целью освобождение русского населения и низложение царя Петра, который вместе с иностранцами с яростью притесняет и мучает русский народ, поэтому шведы силой оружия обеспечат русским свободное избрание нового законного и праведного государя; обращения распространялись шведами через отпущенных из плена русских солдат, отправлявшихся в Белоруссию и в район Смоленска[309], что заранее обнаружило главное операционное направление, избранное шведским командованием; по поводу напрасной веры шведского военно-политического руководства в возмущение русского народа, В. Молтусов совершенно справедливо замечает, что шведам с их западноевропейской психологией был совершенно непонятен глубокий монархизм русского общества, по причине которого основная масса русских людей не связывала никаких надежд на избавление от гнета с началом иноземного вторжения, да еще иноверцев-протестантов[310] (русские всегда связывали свои надежды с приходом к власти «доброго царя», который ограничит всевластие «злых бояр», поэтому шведы должны были сразу же подобрать подходящую кандидатуру на роль «доброго царя» и затем всячески пропагандировать эту личность как нового национального лидера, в противовес царю-антихристу Петру I. – П. Б.));
3) агрессивность – Карл XII предпочел организацию взаимного убийства людей на войне любым другим сферам человеческой деятельности, хотя, по свидетельствам современников, имел самые разнообразные способности (например, в области архитектуры[311]).
В сексуальном плане Карл отличался свойственным шизотимикам понижением полового инстинкта, но, в отличие от царя, не компенсировал это за счет чрезмерного раздражения и повышенной приоритетности сексуальной сферы, так что существует даже точка зрения, что до конца жизни король оставался девственником[312], а сам Карл говорил, что он «повенчан с армией» (тем не менее, тесная дружба с юным герцогом Максимилианом Вюртембергским, восхищение красотой сына хана Девлет-Гирея[313], а также постоянное наличие фаворитов из числа офицеров косвенно свидетельствуют о латентной гомосексуальности).
Таким образом, если вообще позволительно судить о психологических особенностях личности по признакам внешности, то портретные изображения Карла XII явственно показывают шизоидные черты. Вероятно, именно эти особенности психики во взаимодействии с внешней средой определили формирование патологических черт личности короля – «физическую» любовь к войне[314], в жертву которой были принесены все другие человеческие интересы и склонности. Шизоидные стереотипы мышления также помешали Карлу адекватно реагировать на изменения в стратегическом положении сторон в ходе Северной войны и объективно оценить способности и возможности своего главного противника – царя Петра I.
В целом решения и поведение Карла позволяют предположить, что тип его реагирования на окружающую действительность сложился под влиянием таких индивидуально-личностных свойств шизотимического круга, как агрессивность и спонтанность. Не уравновешенные сколько-нибудь выраженными тревожностью и сензитивностью, представляющими собой показатели интериоризированного социального контроля, указанные свойства привели к тому, что активность данной личности стала сопровождаться все возрастающими проявлениями агрессии, повышенной импульсивности и антисоциальными действиями[315]. Компенсация психологического дискомфорта, вызываемого отсутствием эмоциональной близости с окружающими в силу шизотимических особенностей личности, происходила у Карла XII за счет аддиктивных действий – стремления постоянно находиться в ситуации риска и стресса. Тем не менее, когда длительные стрессовые воздействия превысили адаптационные возможности психики короля, психосоматические компенсаторные механизмы почти полностью заблокировали его физическую активность – после поражения под Полтавой Карл XII пять лет прожил в лагере под городом Бендеры, находясь большую часть времени в апатичном бездействии, резко контрастировавшим с его прежним активным образом жизни.
С другой стороны, акцентуации психики по шизоидному типу зачастую коррелированы с развитием интуитивно-образного мышления и, как следствие, повышенными способностями в предпочтительной для данного индивида сфере деятельности. Соответственно, сила Карла XII как полководца определялась именно такими индивидуально-психологическими особенностями, которые заключались в интуитивно-точном определении слабого места в позиции противника и организации там быстрого, мощного удара пехоты и кавалерии, причем действующих холодным оружием. Сам король вдохновлял солдат, находясь в первых рядах, и шведы, в отличие от своих противников, не избегали рукопашной схватки, а даже стремились к ней. Примерами могут служить все сражения и битвы Северной войны, где шведской армией командовал король Карл XII.
Однако, как говорят на Востоке, мудрый воин достигает цели без любви и ненависти. Карл же, испытывая непреодолимую потребность к риску и «физическую» любовь к войне[316], постоянно лично участвуя в схватках и стычках, не избежал озлобления против врага. Недаром свои воспоминания генерал Адам Левенгаупт (Adam Ludwig Lewenhaupt, швед. Leijonhufvud), губернатор Лифляндии и Курляндии, шеф Уппландского пехотного полка, единолично командовавший войсками в битвах под Салатами, Гемауэртгофом и Лесной, возглавлявший шведскую пехоту в Полтавской битве, подписавший капитуляцию шведской армии под Переволочной, озаглавил так: «Вредные последствия самодержавия и горькие плоды злости»[317].
Злость короля была направлена, прежде всего, против русских, которых он считал главными врагами Швеции. Свои политические взгляды Карл основывал на военном опыте, исходя из которого нельзя было допустить военного усиления царской России за счет обучения ее армии по «немецкому образцу»[318]. Единственным путем достичь этого королю представлялся военный разгром русских, а затем территориальное расчленение их страны и передача престола зависимому от Швеции кандидату, то есть повторение того, что он совершил в Польше, низложив польского короля – саксонского курфюрста Августа II. Как отмечал шведский министр Карл Пипер, для безопасности шведской короны недостаточно компенсаций или территориальных уступок с русской стороны, поскольку военная мощь московитов достигла опасных масштабов для всех христианских земель благодаря введению в русской армии заграничной военной дисциплины, что требует сломить эту мощь и задушить ее в самом зародыше[319].
Такая позиция шведского короля по «русскому вопросу» была далеко не новой. Уже в начале XVI века военно-политическое руководство Ливонии стремилось не допускать в Московию ремесленников и мастеров, чтобы избежать военного усиления державы царя Ивана IV «Грозного». Так, в 1549 году магистр Ливонского ордена Иоганн Рекке (Реке, Johann Recke) добился запрета императора Священной римской империи Карла V на работу в Москве группы из 123 европейских мастеров – строителей, литейщиков, оружейников, архитекторов и живописцев во главе с саксонским купцом Иоганном (Гансом) Шлитте (Johann (Hans) Schlitte, был арестован в Ливонии, но ему удалось бежать в Германию)[320]. Карл V объявил, что запретил кому бы то ни было нанимать и переправлять в Россию военных специалистов и оружие. Аналогичной позиции в то время придерживался и король Швеции Густав I Ваза (Gustáv I Vasa).
Однако история показала, что опасения Карла XII были напрасны, поскольку регулярная русская армия, даже обученная и вооруженная «по немецкому образцу», практически во всех войнах против боеспособных противников достигала «немецкого качества» после 2–3 лет боевых действий, сопряженных с большими материальными и людскими потерями (за исключением тех случаев, когда русскими войсками командовали выдвинувшиеся благодаря военной необходимости талантливые полководцы, такие как Петр Румянцев и Александр Суворов). Примерами могут служить русско-турецкая война 1735–1739 гг., Семилетняя война, войны с Францией в 1805–1807 и 1812–1814 гг., Крымская война, Русско-Японская война, Первая и Вторая мировые войны, военные действия в Чечне и Дагестане. По прошествии 2–3 лет русская армия действительно иногда становилась грозным противником, однако к этому времени страна уже терпела поражение; либо приходилось заключать мир, поскольку экономика не выдерживала