В сложившейся ситуации царя спасла его гибкость. В отличие от шведского короля он предпочел не сопротивляться военным путем, а изъявить миролюбие и пойти на дипломатические уступки (тогда как Карл XII по соображениям престижа вовремя не явился к месту событий, где находились только генералы Аксель Спарре и Станислав Понятовский, и поэтому не смог повлиять на турецкое командование и крымского хана, чтобы продолжать блокаду русского лагеря и принудить царя Петра к безоговорочной капитуляции и сдаче в плен). Тем не менее, в Прутском походе русская армия потеряла 27 285 человек (из них около 4800 в боевых действиях, включая 2872 убитых, раненых и пропавших без вести в бою под Станилешти, тогда как остальные, по словам Моро-де-Бразе, были истреблены поносом и голодом)[470], что эквивалентно по численности всей шведской армии, разгромленной и капитулировавшей в результате Полтавской битвы (ранее, в мае-июле 1710 года от эпидемии при осаде Риги умерли более 9800 солдат и офицеров русской армии[471]).
Помимо указанных выше Морица Саксонского и Роканкура, другой французский полководец и военный теоретик, Наполеон Бонапарт, обладавший огромным боевым опытом, в своей работе, посвященной военному искусству Юлия Цезаря, Тюренна и Фридриха Великого, также затрагивает вопросы, прямо относящиеся к полководческой деятельности Петра I во время Северной войны и касающиеся использования военного лагеря и полевых укреплений (циркумвалационных и контрвалационных линий, подготавливаемых при осаде крепостей)[472]. Наполеон, как и Петр I, придавал огромное значение использованию артиллерии. Соответственно он указывает, что переход от ударного наступательного оружия к метательному потребовал эффективного применения этого оружия – организации развернутого по условиям местности строя войск, способных на максимально удаленной дистанции поражать противника продольным и фланговым огнем. Отсюда, любой армии при ведении боевых действий с помощью огнестрельного оружия следует избегать положения, при котором она окажется запертой на узком пространстве, ограничивающем ее боевой строй, или охваченной с флангов. Поэтому она должна занимать просторные позиции и лагерь с фронтом, равным по протяженности ее боевой линии. В противном случае армия оказывается в невыгодном положении даже перед слабейшим противником. Соответственно от военачальника требуется выбрать на местности позицию, которая по обстановке была бы лучше неприятельской и позволяла построить такую линию фронта, где с наибольшей выгодой используется все огнестрельное оружие.
По поводу полевых укреплений в виде контрвалационных и циркумвалационных линий Наполеон приводит следующее мнение: армия за линиями укреплений стеснена в своих движениях; она оказывается в невыгодном положении перед ночной атакой; она может быть атакована на любом участке периметра укреплений, причем противник свободно выбирает любой пункт позиции для своего главного удара; противник может безопасно оставлять большие промежутки между своими наступающими войсками; удачная атака противника разделяет войска внутри укреплений. Кроме того, по замечанию уже самого Наполеона, артиллерия на укрепленных позициях обычно более или менее равномерно рассредоточена по всему их периметру, в то время как артиллерия атакующих войск может быть сконцентрирована против одного избранного пункта, где обеспечит поражение противника и штурм укреплений. Карл XII в битве под Нарвой наглядно продемонстрировал верность всех этих утверждений. Вместе с тем, с точки зрения Наполеона, полевыми укреплениями никогда нельзя пренебрегать, поскольку они являются дополнительным средством силы и защиты, хотя полностью устранить указанные опасности, которые угрожают армии при подготовке лагеря и укреплений, уровень развития фортификации пока не позволяет.
В связи с изложенным, замысел Петра I усилить позицию русских войск под Полтавой полевыми укреплениями представляется вполне целесообразным. Особенно удачным является решение по поводу строительства двух линий редутов, прикрывающих наиболее доступные подходы к месту расположения основных сил. С другой стороны, протяженность укреплений основного русского лагеря по фронту оказалась в 4–5 раз меньше протяженности боевой линии пехоты царской армии, что в соответствующей мере сокращало силу огня даже при условии построения двумя равными эшелонами (фронт четырехшереножного построения одного батальона состоял из 150 солдат, развернутых по длине на пространстве около 120–130 метров, то есть для построения в две линии равного состава всех 64 батальонов русской армии, размещенных в лагере, требовалось свыше 4500 метров, учитывая примерно 10–20-метровые промежутки между батальонами, необходимые для орудий полковой артиллерии). Полевая артиллерия была распределена равномерно по всему периметру укреплений лагеря, следовательно, могла быть подавлена при сосредоточении вражеской полевой артиллерии против какого-то из участков позиции. Небольшая площадь лагеря приводила к скученности и невозможности маневрирования силами внутри лагерных укреплений.
По этому поводу следует заметить, что фельдмаршал Генрих Гольц, хорошо знавший о пристрастии царя Петра к строительству укрепленных лагерей, еще в феврале 1708 года на военном совете в Чашниках указывал на опасность для полевой армии быть запертой в таком лагере, приводя соответствующие примеры из военной истории, и советовал сражаться со шведскими войсками в поле, вне укреплений, поскольку ожидание неприятельской атаки в ретраншементе никогда к успеху не приводило[473].
Таким образом, непосредственная подготовка главной позиции русской армии в инженерном отношении, а также ее применение к местности объективно предоставили противнику ряд потенциальных оперативных возможностей, использование которых теперь зависело от субъективных оценок и выбора шведского командования.
Кроме того, шведы получили важнейшее преимущество в виде оперативной инициативы, которую Петр I добровольно уступил противнику, заперев основные силы своей армии в лагере и оставив в бездействии кавалерию, прикрывавшую этот же лагерь и редуты. Впоследствии сам Петр в Уставе Воинском, утвержденном 30 марта 1716 года, указывал: «А не стоит первого удара ждать, поелику он таковым оказаться может, что противиться весьма забудешь». Однако под Полтавой царь все еще действовал вопреки этому основополагающему принципу военного искусства.
§ 3.4. Оперативные планы и мероприятия шведского командования под Полтавой
Со своей стороны, шведский король и его военачальники добились давно ожидаемой встречи с главными силами противника и теперь должны были разработать план наступательной операции, как можно более адекватный особенностям сложившейся ситуации. При подготовке такого плана первым и главным фактором оставалось соотношение сил и средств обеих сторон. По численности строевых сил и артиллерии к началу битвы против 11 тыс. солдат и офицеров шведской пехоты русская армия имела свыше 46 тыс. (превосходство 4:1); против 12 тыс. солдат и офицеров шведской кавалерии – около 25 тыс. (превосходство 2:1); против 41 орудия у шведов – 155 пушек у русских[474] (превосходство 4:1). Хотя само по себе возведение редутов, прикрывающих подходы к русскому лагерю со стороны Полтавы, показывает, что царь несмотря на значительное количественное и материальное превосходство своей армии стремился максимально обезопасить ее от любых возможных наступательных операций противника. Отдельно следует заметить, что по иррегулярной коннице вблизи поля битвы силы также были совершенно не равны, хотя отдельными авторами и утверждается обратное. К русской армии, помимо изначально сопровождавших главные силы 6 тыс. казаков, калмыков, волохов и татар, подошли еще около 16 тыс. украинских казаков гетмана Скоропадского, в то время как у шведов оставалось около 1 тыс. валахов и несколько тысяч гетманских казаков и запорожцев. Общее число последних разные исследователи указывают в пределах от 3 до 7 тысяч[475].
В действительности представляется вероятным, что значительная часть из тех 3 тыс. гетманских и 7–8 тыс. запорожских казаков, которые присоединились к шведской армии, были убиты или ранены при штурмах Полтавы. По воспоминаниям Гилленкрока, когда он сообщил королю свои опасения по поводу больших потерь шведской пехоты, неизбежных при осаде и штурме Полтавы, Карл возразил, что не собирается употреблять много пехоты при осаде, а пошлет запорожцев Мазепы, которым будут хорошо платить[476] (слова короля не являлись пустым обещанием, поскольку только в апреле 1709 года каждый запорожский казак получил около 20 рублей[477]). При этом Карл XII собирался использовать казаков не только для ведения инженерных и осадных работ, поскольку известно обещание короля отдать им город на разграбление, подтверждающее участие казаков в его штурмах[478]. Вместе с тем численный состав шведской пехоты не претерпел существенных изменений с марта 1709 года (по состоянию на 3 марта 1709 года в 13 пехотных полках числились 11 254 солдата, из которых 3145 были больны[479]), причем маловероятно, чтобы шведы атаковали Полтаву спешенной кавалерией (хотя есть свидетельство, что в мае для одного из приступов города были задействованы 1,5 тыс. шведских солдат пехоты и спешенных драгун[480]). Отсюда обосновано предположение, что городом пытались овладеть исключительно казаки, так что потери в 5–6 тыс. человек убитыми и ранеными, зафиксированные русскими при попытках неприятеля штурмовать Полтаву, понесли в основном казачьи отряды (по мнению шведского историка П. Энглунда, в ходе осады Полтавы потери среди казаков были больше, чем потери в шведской армии