. – П. Б.) объективно способствовали упрощению военного искусства шведских военачальников. По примеру короля шведское командование стало пренебрегать маневрированием на поле боя, предпочитая атаковать сразу из исходного положения, практически не учитывало возможности подготовки атаки за счет применения артиллерии и вообще отказалось от такого выгодного тактического приема, как внезапный переход к наступлению из обороны на заранее подготовленных позициях.
Причем артиллерия шведской армии, которая при короле Густаве Адольфе II являлась образцовой по своей материальной части, организации и тактике применения, при Карле XII фактически превратилась во вспомогательное средство вооруженной борьбы, предназначенное для решения узких тактических задач. С одной стороны, король Карл прекрасно понимал принципы использования артиллерии и при необходимости применял ее массированно, но делалось это за счет изъятия артиллерии у пехотных частей, вопреки накопленному опыту и общепринятой военной практике. Король Густав Адольф в ходе Тридцатилетней войны придал артиллерию пехотным полкам и бригадам, что явилось передовым организационным решением, увеличившим боевой потенциал шведской пехоты. Напротив, король Карл сосредоточил всю артиллерию в армейском артиллерийском полку, лишь изредка придавая ее временным войсковым оперативно-тактическим группам для решения отдельных боевых задач. Хотя это и повысило гибкость применения артиллерии, но ограничило возможности и огневую мощь пехотных частей. Кроме того, общее количество артиллерии в шведской армии оставалось небольшим, не более 30–40 орудий всех калибров, в связи со стремлением командования поддерживать маневренность (мобильность и подвижность) войск на высоком уровне. Король Карл принес огневую мощь в жертву быстроте передвижения и тактике ближнего боя.
Соответственно, русская тактическая доктрина, во-первых, требовала использовать против шведов огневую мощь артиллерии и залпового ружейного огня, чтобы расстроить боевой порядок противника и лишить его возможности использовать тактику ближнего боя, а во-вторых, собственное построение прикрывать и обеспечивать полевыми фортификационными сооружениями. При необходимости вести бой в поле пехотные батальоны строились в четыре линии повзводно, с пикинерами в центре и мушкетерами на обоих флангах, и также повзводно вели огонь по так называемому «прусскому образцу», чтобы с наибольшей результативностью использовать свою огневую мощь. Согласно «Учреждению к бою», солдатам требовалось вести огонь либо всем батальоном – залп производили три задние шеренги, так как в первой шеренге через одного стояли пикинеры и мушкетеры с примкнутыми штыками-багинетами, прикрывавшие подразделение от штыковой или кавалерийской атаки, либо шеренгами повзводно (опять-таки, за исключением первой шеренги), так называемыми «плутонгами» («плутонгом» именовалась четвертая часть батальона, соответствовавшая по численности роте, так что поочередный огонь скоординированно вели три группы по три взвода, расположенные друг рядом с другом в шеренгах, а в целом получалось, что стрелял весь батальон). Вести огонь плутонгами считалось надежнее, поскольку достигалась лучшая синхронность стрельбы и сохранялась высокая управляемость огнем со стороны офицеров: «Другой манир есть плутонгами, который лучше и безопаснейший есть от конфузии, и сего маниру держаться и людей обучать, неже первому»[520]. Соответственно, при боевой подготовке основное внимание уделялось обучению солдат методам и приемам ведения огневого боя в строю, а также развитию навыков прицельной стрельбы.
Для еще большего увеличения огневой мощи пехотного строя каждому пехотному полку придавались две-три полковые трехфунтовые иди двухфунтовые пушки, которые располагались непосредственно в боевых порядках пехоты.
В отличие от шведской кавалерии, русские драгуны обучались вести огнестрельный огонь в конном строю, начиная с дистанции 30 метров от противника, с которым требовалось постепенно сближаться рысью. Для увеличения огневой мощи драгунских частей в порядке эксперимента им также придавалась артиллерия, – одна или две полковые пушки, а также «длинные» и «короткие» восемнадцатифунтовые гаубицы с передвигавшейся верхом прислугой, прототип конной артиллерии[521]. Вместе с тем, согласно «Краткому положению…», важнейший драгунский маневр заключался во «вздваивании» шеренг и рядов для удобства стрельбы, когда первая шеренга наклонялась в пояс, вторая подступала вплотную и становилась в промежутки первой, а третья шеренга также подступала и вставала в стремена, после чего первой палила третья шеренга, потом вторая и первая. Когда первая шеренга выстрелила, то, разделившись пополам направо и налево, она спешно разъезжалась и, совершив полукруг, вновь соединялась и вставала последней за третьей шеренгой, успевая на ходу перезарядить оружие. Предлагаемые эволюции производились как при наступлении, так и при отступлении, с различиями в том, задней или передней шеренге требовалось разъезжаться, чтобы объехать передние или задние ряды. Эта вычурная тактика, похожая на цирковые номера позднейшего времени, была трудно реализуемой в условиях реального боя и совершенно неэффективной против стремительно атакующей холодным оружием и в сомкнутом строю шведской кавалерии. По мнению В. Молтусова, хотя в некоторых случаях русская кавалерия и получала указания действовать по образцу шведской, то есть атаковать холодным оружием, но в целом единообразия в вопросе тактического применения кавалерии в русской армии не было, поэтому использование огневого боя оставалось основным принципом еще долгое время после окончания Северной войны, вплоть до принятия кавалерийского Устава в 1755 году[522].
§ 3.6. Альтернативные варианты наступательной операции шведской армии под Полтавой
В общем, с точки зрения А. Констама, для успешной реализации оперативного плана шведского командования под Полтавой требовалось соблюдение целого ряда условий, в том числе необходимо было, чтобы русские войска и командование сохраняли пассивность, сами шведы быстро и без больших потерь преодолели две линии русских редутов и прогнали с поля боя стоявшую за редутами русскую кавалерию, а затем под огнем вражеской артиллерии смогли начать штурм русского лагеря так, как это было под Нарвой[523]. В этом плане отразилась убежденность Карла XII и подчиненных ему командующих офицеров в том, что они будут безоговорочно владеть инициативой, а русские войска застынут на своей позиции, пассивно наблюдая за движениями шведов, аналогично развитию ситуации под той же Нарвой, Гродно и Головчином.
По сообщению капитана Джеймса Джеффриса, накануне Полтавской битвы шведское Главное командование было твердо убеждено, что русские не начнут бой до тех пор, пока шведы сами не атакуют их окопы[524]. Как видно, опыт битвы под Лесной не убедил короля в том, что русское командование вполне способно перейти к активным действиям, чтобы овладеть инициативой. Весь план в целом показывает инерционность мышления шведского Главного командования, которое по опыту Нарвы строило свои расчеты на превосходстве шведских солдат и офицеров над противником, внезапности нападения и достижении успеха за счет одного сильного удара.
Вместе с тем у шведского командования были и альтернативные решения, позволяющие сломать тот шаблон развития операции, который навязывал противник. Как уже говорилось, главной целью операции для шведов являлся русский лагерь – только его взятие могло обеспечить разгром русских. Наиболее рациональным способом штурма было бы ночное нападение, позволявшее существенно снизить эффективность огня могущественной вражеской артиллерии. Как отмечает В. Молтусов, весь опыт боевых действий русской армии в дополтавский период Северной войны показывал, что царское командование стремилось проводить крупные операции и атаковать противника в самое неудобное время, прежде всего ночью и на рассвете[525]. Однако и шведское командование не пренебрегало данной тактикой. В частности, шведская армия уже приобрела хороший практический опыт действий в темное время суток в ночь со 2 на 3 июля 1708 года под Головчином. Тогда, с наступлением темноты 30 шведских орудий начали обстрел русских позиций на правом берегу реки Бабич, а в 2 часа ночи 3 июля 10 батальонов пехоты под личным командованием короля форсировали реку и атаковали вражеские укрепления[526]. Огневой и рукопашный бой продолжался до 4 часов утра и закончился победой шведов.
В послеполтавский период Северной войны король Карл решился произвести подобную ночную атаку с целью овладения укрепленным лагерем саксонских, прусских и датских войск, высадившихся 15 ноября 1715 года на острове Рюген для установления тесной блокады города Штральзунд. В лагере, расположенном вблизи населенного пункта Гросс-Штрезов (Гросс-Стрессов, Gross-Stresow), находилось 25 батальонов пехоты – около 10–12 тыс. солдат и офицеров под командованием прусского фельдмаршала Леопольда Ангальт-Дессаусского (Leopold von Anhalt-Dessau), тогда как Карл мог задействовать для атаки только два батальона пехоты – немногим более 1 тыс. немецких солдат и офицеров из Бремена и Померании, а также 2,2 тыс. кавалеристов из Гольштейна. Союзники имели в лагере 26 орудий, а шведы – 12 пушек, поэтому король решил использовать артиллерию, сосредоточив ее исключительно на главном направлении, где и была произведена огневая подготовка – артиллерийскому обстрелу подвергся узкий участок лагерных укреплений, выбранный королем для атаки, а затем на штурм двинулась колонна пехоты под командованием полковника Карла Торстенссона (Carl Torstensson). Шведам удалось преодолеть ров и взойти на вал, где в ближнем бою они рассеяли пехотный батальон датчан, но затем были отброшены превосходящими силами противника, а при вторичной попытке атаковать король Карл был ранен, и шведы вновь отступили. При этом шведская кавалерия отразила попытку кавалерии союзников – 5 эскадронов (около 400 солд