С точки зрения А. Констама, шведское командование опасалось, что королевская армия будет отрезана русскими от своего лагеря[678]. Однако, если шведы собирались твердо следовать первоначальному замыслу, предусматривавшему атаковать русский лагерь с севера и северо-запада, это уже не имело значения. Как видно, шведское командование начало колебаться и по ходу битвы менять план операции, что внесло дополнительную дезорганизацию и не прибавило уверенности войскам.
§ 5.2. Организация боевых порядков русских и шведских войск
В начале 9 часов утра 27 июня 1709 года русская армия двинулась на поспешно перегруппировывавшиеся против нее шведские части. Королевская пехота едва успела к этому времени занять центральное положение на поле битвы. Кавалерия левого фланга под командованием генерала Гамильтона в целом была построена, занимая северную кромку болота, вдававшегося в центральную часть поля от Малобудищенского леса. Кавалерия правого фланга под командованием генерала Крейца пыталась построиться за своей пехотой, поскольку развернуться на фланге ей не позволяли лесисто-болотистая местность и близость русских редутов (см. рис. 2.16). Два батальона Вестманландского полка, возвращавшиеся после неудачной попытки соединиться с группой Рооса и двигавшиеся в обход русских редутов, через лес мимо деревни Малые Будищи, находились за правым флангом шведского построения (драгунский полк Ельма уже успел примкнуть к кавалерии генерала Крейца). В целом шведские войска были рассредоточены тонкой цепью вдоль восточной опушки Малобудищенского леса против слитной массы русских войск, занимавших все пространство на противоположном краю поля и даже не помещавшихся на нем.
По штатам 1704 года, после переформирования в 1707 году ряда полков, которые стали включать не восемь, а семь фузилерных рот, общая численность солдат и офицеров в двухбатальонном линейном пехотном полку составляла от 1348 до 1364 военнослужащих, при этом в каждом батальоне было около 600 человек, разделенных на четыре роты[679]. Соответственно фронт батальона в четырехшереножном боевом построении включал до 150 солдат и офицеров, развернутых в линию длиной около 120–130 метров. Накануне Полтавской битвы, опасаясь шведской пехотной атаки холодным оружием, царь Петр приказал увеличить глубину построения батальонов до 5 шеренг – 120 человек в шеренге, поэтому общая длина фронта каждого батальона в общем боевом порядке царской армии составляла 90–100 метров (по расчетам В. Молтусова, батальоны линейных пехотных полков русской армии имели среднюю фактическую численность около 430 солдат и офицеров, так что фронт построения одного батальона равнялся 80–90 метров, а промежутки между батальонами в линии не превышали 10 метров[680]).
Таким образом, учитывая 10–15-метровые промежутки между батальонами, необходимые для размещения 65 орудий и мортир полковой и приданной артиллерии, для построения 24 батальонов первой линии русской армии требовалось от 2300 до 2600 метров. Даже если предположить, что некоторые из батальонов были неполного состава, длина построения первой линии русской пехоты не могла быть меньше 2000 метров, но, скорее всего, превосходила эту величину (по мнению П. Энглунда, длина построения пехоты в первой линии царской армии превышала два километра[681]; по оценке В. Молтусова, фронт 24 батальонов русских войск вытянулся почти на 2,5 километра[682]).
На правом фланге первой русской линии располагались 3 конно-гренадерских и 9 драгунских полков и Генеральный шквадрон князя Меншикова – всего 7,7 тыс. солдат и офицеров[683]. В каждом из кавалерийских полков состояло на менее 4 эскадронов, насчитывавших по 2 роты из 92 солдат и 8 унтер-офицеров, то есть по 200 кавалеристов[684]. Поскольку драгунские полки строились к бою в две шеренги по два эскадрона, а при наличии пятого эскадрона он делился пополам между каждой шеренгой[685], то в боевом построении любой кавалерийский полк занимал не менее 400 метров по фронту. Следовательно, если допустить, что все 12 кавалерийских полков и Генеральный шквадрон фактически вытянулись в одну линию из двух шеренг, а также учитывая наличие промежутков между полками, необходимых для размещения 13 орудий полковой артиллерии, длина первой линии боевого порядка правофланговой русской кавалерии должна была составить более 5 километров, тогда как общая длина фронта кавалерии и пехоты – более 7,5 километра.
Между тем вся длина поля боя с юга на север, от линии редутов до оврага речки Побыванки, не превышала 3–3,2 километра. Поскольку построение первой линии русской пехоты занимало более 2000 метров, то на остававшемся свободным пространстве – около 1000 метров – в действительности могли разместиться лишь два кавалерийских полка – 8 эскадронов в двух шеренгах, а также Генеральный эскадрон князя Меншикова.
Вторая пехотная линия состояла из 18 батальонов и соответственно занимала около 1500 метров. Причем возможно, что пехота второй линии была смещена к левому флангу, чтобы освободить место для правофланговой кавалерии. Если принять это допущение, то имевшегося пространства хватало для двух шеренг четырех кавалерийских полков – 16 эскадронов. Соответственно, остальная кавалерия правого фланга неизбежно должна была образовать третью линию из шести кавалерийских полков, выстроившуюся на холме напротив северного фаса русского лагеря.
Вместе с тем, на наш взгляд, более вероятно, что после утреннего отступления от линии редутов большая часть русской конницы сгруппировалась на северном берегу речки Побыванки, то есть вне боевого строя царской армии. Такое предположение устраняет противоречия по поводу нехватки места для построения всех частей правофланговой русской кавалерии, тем, более что, по мнению П. Кротова и В. Молтусова, на правом фланге находилась также иррегулярная кавалерия – отряды донских казаков, татар и калмыков[686].
Тем не менее, даже в этом случае место для построения конницы на левом фланге русской армии вообще отсутствовало. Поэтому шесть драгунских полков здесь были поставлены за линией редутов. В ходе боя эта русская конница – около 4,5 тыс. солдат и офицеров[687] – контратаковала из-за редутов в тыл кавалерийскую группу генерала Крейца, наносившую удар по оконечности левого фланга царской пехоты.
Как видно, стремясь максимально использовать преимущества линейной тактики, царь и его военачальники решили увеличить количество пехотных батальонов в первой линии, чтобы компенсировать относительную слабость своей кавалерии, уже уступившей шведам в начале битвы, но повысить мощность и плотность артиллерийского и ружейного огня. Таким путем они рассчитывали отразить атаку шведов холодным оружием. Действительно, шведская королевская армия в ходе Северной войны еще ни разу не сталкивалась на поле боя с таким количеством и концентрацией вражеской артиллерии – 65 орудий и мортир в первой линии пехоты и 17 орудий и мортирок в боевом порядке кавалерии, то есть приблизительно 1 ствол на 36–37 метров фронта. Вместе с тем, в условиях небольшого пространства поля боя (около 3000 на 1500 метров), ограниченного с разных сторон лесом, оврагом, редутами и укрепленным лагерем, боевой порядок царской армии в целом получился громоздким, так что русские были практически лишены возможности маневрировать своими большими силами. Им оставалось доступным только фронтальное наступление. Даже отступление было затруднено собственным лагерем и естественными препятствиями на местности.
С другой стороны, выстраивая свой боевой порядок, шведское командование собиралось вновь применить излюбленную тактику атаки холодным оружием. Главный расчет при этом делался на психологические факторы. Для рядовых шведских солдат и строевых офицеров штыковая атака по существу представляла «бегство к фронту», когда единственным спасением от огня противника было максимально тесное сближение с ним. В тех случаях, когда шведы превосходили вражеских солдат своей дисциплинированностью и морально-волевыми качествами, то при таком сближении, по словам Карла XII, противник отступал, увидев, что на него серьезно собираются напасть. Следовательно, в большинстве случаев до реального рукопашного боя дело не доходило, поскольку бойцы неприятельской армии начинали отход, психологически подавленные шведским натиском, а во время отхода их порядок и строй ломались – и происходил разгром.
Тем не менее, шведскому командованию всегда необходимо было учитывать вероятность того, что враг не отступит, поэтому потребуется настоящий рукопашный бой. По мнению немецкого военного теоретика, историка и политического деятеля Ганса Дельбрюка (Hans Gottlieb Leopold Delbrück), победу при действии войск холодным оружием должен доставлять натиск массы[688], следовательно, шведской пехоте требовалось как можно более плотное построение. Однако, в соответствии с приказом Реншельда, она оказалась рассредоточенной в однолинейном боевом порядке протяженностью 1400–1500 метров, с интервалами более 50 метров между батальонами[689] (согласно А. Констаму, десять шведских батальонов развернулись в четырехшереножном боевом порядке в одну линию общей протяженностью около 1500 метров[690]).
На правом фланге боевого порядка шведов оказались первый и гренадерский батальоны Лейб-гвардии пешего полка (швед. Livgardet Regemente, в штатном четырехбатальонном составе из 26 рот по 150 военнослужащих в каждой роте полк насчитывал 3900 солдат и офицеров