[691]), а также первые батальоны Скараборгского и Кальмарского полков (швед. Skaraborgs Regemente, Kalmar Regemente, до начала битвы около 500 солдат и офицеров в каждом полку)[692]. Далее в центре и на левом фланге располагались оставшиеся два батальона Лейб-гвардии пешего полка, два батальона Уппландского полка (швед. Upplands Regemente, в начале боя около 700 солдат и офицеров), батальон Эстгетского полка (Эстгетландский или Остготский полк, швед. Östgötar Regemente, около 380 солдат и офицеров), батальон Нерке-Вермландского полка (швед. Närke och Värmlands Regemente, около 600 солдат и офицеров)[693].
С точки зрения П. Энглунда, организуя построение пехоты, фельдмаршал Реншельд считал необходимым по возможности сравнять длину русского и шведского фронта, чтобы обезопасить фланги, хотя первая линия царской армии все равно оставалась больше не менее чем на 500 метров[694].
Некоторые российские и шведские военные историки представляют ситуацию, сложившуюся к этому времени на поле боя, несколько по-иному, – якобы линия шведской пехоты соответствовала по своей протяженности первой линии русской армии. В действительности, если бы это было так, то интервалы между пехотными батальонами в боевом порядке шведов должны были достигать около 80–100 метров, либо дистанция между соседними солдатами в батальонных шеренгах превышала 1,5 метра, что противоречило уставным стандартам построения и поэтому вряд ли могло быть реализовано на практике (тактика шведской армии того времени требовала, чтобы в боевом порядке пехотного батальона солдаты строились так плотно друг к другу, чтобы соприкасаться локтями[695]). Хотя В. Молтусов допускает, что шведское командование намеренно организовало построение в разреженных боевых порядках, чтобы замаскировать низкую численность своей пехоты и снизить ее потери от вражеского ружейно-артиллерийского огня[696].
В любом случае, для семи кавалерийских полков генерала Крейца, скучившихся за пехотной линией на правом фланге, из-за искусственного растягивания фронта шведской пехоты оказалось слишком мало места, чтобы развернуть эскадроны в боевые порядки. В результате кавалерия так и осталась неорганизованной и не смогла вовремя всеми силами поддержать пехоту.
В сложившейся ситуации со стороны шведского командования логичнее было бы напротив – сократить линию пехоты за счет уплотнения боевого порядка, что позволяло повысить ударную мощь, сократить сектор обстрела вражеской артиллерии, а также освободить место на правом фланге для кавалерийских частей. В условиях сжатого пространства поля боя – расстояние между боевыми порядками противников составляло около 1000 метров[697], – наличие кавалерии на обоих флангах исключало для русских батальонов возможность маневра с целью охвата короткой линии шведской пехоты. Они сами оказались бы под угрозой немедленного удара во фланг и тыл со стороны королевской конницы.
Кроме того, при сокращении длины пехотного строя целесообразно было не только уплотнить боевые порядки, но также оставить часть батальонов во второй линии. Отказавшись от двухлинейного построения, Реншельд пренебрег всеми преимуществами эшелонной тактики. Между тем, даже если бы первая линия русских была опрокинута, расчет на полную победу мог основываться только на том, что бегущие солдаты увлекут за собой и вторую линию царской армии. Иначе шведские батальоны первой линии, обескровленные после вражеского обстрела и дезорганизованные в результате наступления и штыкового боя, встретились бы со свежими неприятельскими частями, не имея никакой помощи со стороны своего второго эшелона. В ходе боя именно это решение Реншельда и привело к полному разгрому королевской пехоты, которая атаковала одной линией, без возможности поддержать атаку из глубины, и, соответственно, прикрыть прорыв собственного строя (интересно, что по воспоминаниям Левенгаупта аналогичная ситуация сложилась и 22 июня 1709 года, при несостоявшейся атаке русских на расположение шведской армии, когда места для кавалерии на правом фланге опять не хватало, и он пытался построить пехотные батальоны в две линии, Реншельд в грубой форме запретил это делать и потребовал строиться в одну линию[698]; по информации полковника Гилленкрока, в итоге шведская армия стала перед Полтавой в следующем боевом порядке – кавалерия на обоих флангах, в двух линиях, а пехота в центре, в одной линии[699]). Характерно, что в битве под Фрауштадтом фельдмаршал Реншельд расположил в интервалах между пехотными батальонами в боевой линии отдельные кавалерийские эскадроны (по три эскадрона между каждыми двумя батальонами[700]) для наращивания силы удара и развития успеха, но в Полтавской битве он этого не сделал, хотя такая организация боевого порядка позволяла удлинить фронт пехоты и развернуть часть правофланговой кавалерии.
Положение на поле боя под Полтавой в этот момент имеет свои характерные аналоги в мировой военной истории. Поскольку король Карл сравнивал себя с Александром Македонским, и почитатели также называли его «Северный Александр», то целесообразно рассмотреть аналогию из военного опыта именно этого военачальника.
В сражении при Гавгамелах (Арбе́лах) 1 октября 331 года до нашей эры персидская армия под командованием царя Дария III, боровшаяся против македонского войска царя Александра, превосходила противника в 1,5–2 раза (60–80 тысяч против 45–47 тысяч). Персы развернули пехоту, кавалерию и боевые колесницы двумя эшелонами на фронте протяженностью свыше 4 километров, намереваясь охватить македонцев с обоих флангов. На правом фланге персидская конница с самого начала сражения предприняла ряд массированных атак, серьезно расстроивших противостоящие войска Александра. Тем не менее, рассчитав, что персидское войско не сможет быстро маневрировать в силу слишком протяженного фронта и плохой управляемости большой массы войск, Александр Македонский решил использовать компактность и высокую боевую выучку собственной армии. Главный удар пехотных фаланг и элитной конницы македонцев был направлен против стыка центра и левого фланга персов, тогда как на своем левом фланге конница и пехота греков и македонцев лишь отражала атаки противника, а на крайнем правом фланге сковывала его ложными маневрами. Как и ожидалось, персы не предприняли никаких контрманевров, за исключением контратаки конницы из центра вновь против левого фланга македонцев, что привело к прорыву конницы и ее выходу к македонскому лагерю. Однако в итоге этот частный тактический успех ничего не разрешил персам, тогда как македонская пехота, имея преимущество в силах на избранном узком участке атаки, осуществила решающий прорыв на стыке центра и левого фланга неприятеля, обратив в бегство Дария и его окружение, что и обусловило последующее поражение всей персидской армии.
Как и под Гавгамелами, русская армия под Полтавой была построена в плотных боевых порядках, причем узость поля боя практически исключала контрманевр центра и любого из флангов царской армии в случае удара шведов по другому флангу. При этом кавалерия генерала Гамильтона, как и конница царя Александра, своим присутствием сковывала действия вражеской кавалерии на правом фланге русских, а левый фланг русской армии был вообще практически лишен кавалерийского прикрытия. Однако сам «Северный Александр» не управлял ходом битвы, а фельдмаршал Реншельд оказался склонен лишь к консервативным решениям, как и его прототип в армии Александра Македонского – военачальник Парменион, руководивший обороной на левом фланге македонского войска.
Пока десять пехотных батальонов шведов строились и вытягивались в одну линию[701], генерал Крейц сообщил фельдмаршалу Реншельду, что часть кавалерии можно отвести к деревне Малые Будищи, где есть пространство для ее развертывания, но фельдмаршал никак на это не отреагировал[702].
§ 5.3. Шведы атакуют и проигрывают. Поражение и отступление шведских войск
Около 9.30–9.45, когда царская армия приблизилась к шведам на дистанцию приблизительно 800 метров, Реншельд приказал Левенгаупту вести пехоту в атаку[703].
Этот его последний приказ – немедленно атаковать русских – заставил шведов начать бой дезорганизованными. Часть пехоты на левом фланге – два батальона Эстгетского и Нерке-Вермландского полков, еще не успела построиться, и оба батальона опоздали с началом движения[704]. Эти подразделения понесли большие потери на предыдущих этапах битвы, причем особенно велика, по-видимому, была убыль среди офицерского и унтер-офицерского состава (по данным А. Беспалова, Эстгетский полк в ходе Полтавской битвы потерял убитыми, ранеными и пленными целиком весь старший и средний офицерский состав – 32 человека, а Нерке-Вермландский полк – 34 из 47 офицеров[705]). Офицеры являлись направляющей и цементирующей основой армии, поэтому их отсутствие сразу привело к потере организованности и утрате дисциплины в подразделениях. Опоздание батальонов указанных полков с построением и началом движения образовало значительный разрыв в линии шведской пехоты – эстгетцы и нерке-вермландцы отстали и оторвались от своих соседей справа – уппландцев.
Кавалерия правого фланга шведской армии из-за недостатка пространства и лесисто-болотистой местности также не успела собраться, хотя выстроить эскадроны пытался не только генерал Крейц, но и лично фельдмаршал Реншельд