[723]. Поскольку Московский и Псковский пехотные полки имели по два батальона в первой линии боевого порядка, то, вероятно, отступить могло даже не шесть, а семь русских батальонов. По утверждению Е. Тарле, батальон Новгородского полка, выдаваемый царем за новобранцев, не отступил, а был рассеян в штыковом бою[724], судя по всему, одним из двух батальонов Лейб-гвардии пешего полка полковника Поссе, наступавшими в центре боевого порядка шведской пехоты (вместе с 3-м батальоном этого полка, находившимся под командованием его племянника – майора Эрика Гюлленшерны (Юлленшерна, Erick Güllenstjerna), который погиб в битве под Полтавой, двигался и генерал Левенгаупт). В таком случае в пехотном строю на левом фланге и в центре первой линии царской армии образовался разрыв протяженностью около 500–600 метров, причем на месте батальона Новгородского полка возникла брешь шириной около 100 метров. По-видимому, в этот момент погиб убитый вражеским выстрелом командир Новгородского полка бригадир Кристиан Пфейленгейм, причем Новгородский полк потерял убитыми и ранеными 124 солдата и офицера[725].
В это же время два левофланговых батальона шведов из Эстгетского и Нерке-Вермландского полков, отстававшие от других и наступавшие с плохим равнением и порядком, были практически полностью уничтожены. Концентрация вражеской артиллерии против них оказалась особенно велика. На правом фланге русских располагалась гвардейская бригада так называемой «ездящей пехоты», составленная из элитных частей. Помимо сильных Астраханского и Ингерманландского полков, в нее входило семь батальонов Лейб-гвардии Семеновского и Преображенского полков под командованием гвардии подполковников Бориса Куракина и Василия Долгорукова, которые имели 6 и 8 полковых пушек соответственно, вместо двух-трех орудий, полагавшихся по штату линейным пехотным полкам[726]. Также на правом фланге располагалась большая часть царской кавалерии, при которой, по-видимому, находились и приданные драгунским полкам 13 пушек и гаубиц и 4 мортирки. Видя перед собой длинный русский фронт, левофланговые батальоны шведов, предположительно, приняли направление еще левее, чтобы уменьшить риск окружения, и в результате оказались в секторе обстрела артиллерии драгунских и гвардейских полков царской армии. Кроме того, выучка по темпу и меткости ружейной стрельбы у русских гвардейцев, а также располагавшихся рядом с ними привилегированных Астраханского и Ингерманландского пехотных полков, которыми командовали полковник Михаил Шереметев и бригадир Яков Полонский, должна была быть выше, чем у остальной царской пехоты[727]. Все это привело к тому, что большое число солдат и почти все офицеры и унтер-офицеры шведских батальонов были убиты и ранены еще на подходе к русской линии[728] (так, был убит командир Нерке-Вермландского полка полковник Георг Врангель (Georg Johan Wrangel), руководивший 2-м батальоном после того, как его помощник, подполковник Хенрик Ребиндер, остался с 1-м батальоном в районе русских редутов, а также погиб помощник командира Эстгетского полка подполковник Хенрик Старенфлюхт (Henrik Starenflyuht)). Высокий процент потерь всегда оказывает деморализующее воздействие на оставшихся в живых бойцов, поэтому остатки батальонов рассыпались. Выжившие под ужасным обстрелом солдаты этих частей стали спасаться бегством на юг, в сторону Малобудищенского леса, за которым открывалась дорога к обозу.
На крайнем левом фланге русской армии, благодаря протяженности русского фронта, пехотный батальон первой линии из гренадерского полка Георга (Юрия) Буша (Georg Busch) так и не был атакован шведской пехотой (по мнению В. Молтусова, гренадерский полк Буша находился не на левом, а на крайнем правом фланге боевого порядка, за Преображенским полком[729]). Во второй линии за ним находились второй батальон указанного полка и два батальона Нижегородского пехотного полка. В то же время генерал Крейц, воспользовавшись началом наступления своей пехоты, все-таки завершил сбор и построение кавалерийских эскадронов трех полков: Северо-Сконского рейтарского полка полковника Густава Горна, рейтарского Лейб-регимента подполковника Петера Ветцеля и вербованного немецкого драгунского полка полковника Нильса Ельма[730]. С этими силами Крейц атаковал пехотные части на левом фланге противника, которые остались вне досягаемости шведской пехоты за счет большей протяженности русского боевого порядка. Перед угрозой нападения шведской кавалерии русская пехота выстроилась в каре[731]. Однако единственный вид каре, известный в то время в русской армии – это полковое, каждый фас которого состоял из четырех шеренг по 75 вздвоенных рядов в каждой, а в углах располагались полковая артиллерия и гренадерская рота[732]. Соответственно, чтобы построиться в такое каре, первый батальон гренадерского полка Буша должен был отступить к своему второму батальону во второй линии, тем более что его фланг оказался открыт отступлением соседей справа. Так, по-видимому, и произошло, поскольку кавалерийская группа Крейца несколько раз безрезультатно атаковала выстроившуюся в каре русскую пехоту и понесла потери (в частности, полковник Нильс Ельм был ранен). При этом, вероятно, в каре перестроился и стоявший рядом с гренадерским полком Буша пехотный Нижегородский полк полковника Иоганна Лигница (Johann Liegnitz), и его тоже атаковали кавалеристы Крейца. Даже Псковский полк полковника Кристиана Феннинкбира, находившийся в пехотном строю справа от полка Буша, тоже захватил у шведов два кавалерийских штандарта, причем именно тех частей, которые входили в группу генерала Крейца[733]. Это показывает, что шведская кавалерия, вошедшая в бой на правом фланге королевской армии, отнюдь не вела себя пассивно и безынициативно, но предпринимала усилия для помощи своей пехоте, глубоко вклиниваясь во фланг противника.
Таким образом, в результате атаки шведских войск на левом фланге русской армии семь-восемь пехотных батальонов отступили к своей второй линии. При этом левый фланг шведов, в свою очередь, оказался полностью разгромлен – два батальона рассыпались, их солдаты были убиты, ранены или разбежались.
В этот момент наступила пауза боя. Поскольку есть данные, что шведы из первого батальона Лейб-гвардии пешего полка под командованием капитана Густава Гадде (Gustaf Gadde) обратили часть захваченных русских полковых пушек против отступавшей царской пехоты и открыли из них огонь[734], то, по-видимому, шведская линия, достигнув позиции противника, остановилась (шведы попытались применить здесь тот же прием, что и под Фрауштадтом, где они также не имели артиллерии, но использовали для ведения артиллерийского огня захваченные в ходе атаки 12 пушек, что позволило рассеять вторую линию саксонской пехоты, после чего орудия были направлены против русской пехоты на фланге[735]). Королевские батальоны не могли наступать на вторую русскую линию в силу того, что уже были деморализованы потерями и дезорганизованы. Вместе с тем отступавшие русские батальоны, еще не полностью сломленные психологически, отойдя к своей второй линии, не опрокинули ее в паническом бегстве, а также остановились. Как и под Фрауштадтом, артиллерийского обстрела русской пехоты из захваченных орудий оказалось мало для того, чтобы обратить в бегство массу русских солдат, сплоченных общинным сознанием, религиозным чувством и коллективной ответственностью (в отличие от саксонцев). Кроме того, некоторые из командиров русских пехотных полков, в состав которых входили отошедшие подразделения, были потом награждены царем, вероятно, именно за то, что им своими активными действиями удалось не допустить бегства вверенных частей с поля боя (так, командиры Бутырского и Московского полков подполковник Иван Солнцев-Засекин и полковник Григорий Чернышев были повышены в званиях до полковника и бригадира соответственно).
По мнению П. Энглунда, чтобы одержать победу, теперь шведской армии требовалась массированная кавалерийская атака: «Быстрое вмешательство шведской конницы должно было стать тем нажимом, который был необходим, дабы превратить вражеское отступление в настоящее бегство и нанести русским поражение, признаки которого уже намечались»[736]. Отсутствие в этот решающий момент кавалерийской поддержки шведский историк объясняет дезорганизацией конницы, так и не успевшей собраться для атаки.
Однако можно высказать мнение, что причина бездействия большей части королевской кавалерии была не в этом, хотя беспорядок в рядах конницы также присутствовал. Шведская кавалерия не атаковала в силу невозможности или полной бесперспективности таких действий. На правом фланге – там, где шведская пехота потеснила русскую, – для окончательного разгрома противника требовалось быстро провести кавалерийские эскадроны в интервалы между пехотными батальонами и бросить их на вражеских пехотинцев, пока те еще не успели перестроиться в каре. Даже на плацу такой маневр представляется чрезвычайно сложным, а в условиях реального боя он практически не выполним. Поэтому Крейц развернул почти половину своих сил – три кавалерийских полка – на ограниченном пространстве между линией шведской пехоты и русскими редутами, где, по-видимому, большее количество конницы разместить было уже нельзя, однако его атака на вражескую пехоту не удалась. В связи с этим вновь появляется вопрос относительно того, почему фельдмаршал Реншельд не размест