Беговая дорожка счастья
Стремление к счастью – это наше неотъемлемое право, говорится в списке самоочевидных истин в Декларации независимости. Величайшее счастье для наибольшего числа людей, писал Иеремия Бентам, является основополагающим принципом нравственности. Утверждение, что каждый хочет быть счастлив, звучит привычно, даже банально, однако оно поднимает фундаментальный вопрос о том, как мы устроены. Что же такое это счастье, которого так жаждут все люди?
На первый взгляд, счастье может показаться заслуженным «десертом» за биологическую приспособленность (если говорить более точно – за состояние, которое привело бы к приспособленности в той среде, в которой мы эволюционировали). Мы чувствуем себя более счастливыми, когда мы здоровы, сыты, когда мы находимся в комфорте и безопасности, когда мы успешны, узнаваемы, хорошо осведомлены, уважаемы, любимы и ведем активную сексуальную жизнь. По сравнению со своими противоположностями, эти цели способствуют воспроизводству. Получается, что функция счастья – стимулировать мозг к поиску ключей к дарвиновской приспособленности. Когда мы несчастны, мы стремимся к тому, что сделает нас счастливыми; когда мы счастливы, мы стараемся сохранить существующее положение вещей.
Проблема в том, к какой степени приспособленности стоит стремиться. Для человека ледникового периода было бы напрасной тратой времени, если бы он переживал из-за отсутствия походной горелки, пенициллина и охотничьего ружья и стремился бы найти эти предметы, а не удобную пещеру и копье. Даже для современных охотников-собирателей могут быть достижимыми разные уровни жизни, в зависимости от места и времени. Чтобы лучшее не стало врагом хорошего, стремление к счастью нужно калибровать по тому, чего можно достичь путем разумных усилий в имеющейся среде.
Как узнать, чего можно достичь путем разумных усилий? Хороший источник информации – то, чего достигли другие люди. Если это удалось им, вполне возможно, что удастся и вам. Во все времена наблюдатели за человеческой природой отмечали одну и туже трагедию: человек счастлив, когда он чувствует себя более удачливым, чем его ближние, и несчастен, когда чувствует себя менее удачливым.
Но, ах, как горько видеть счастье глазами других!
Счастье, сущ. – приятное состояние души, происходящее от вида чужих бед.
Добиться успеха недостаточно; нужно, чтобы все остальные потерпели неудачу.
Venfrait zich a hoiker? Ven er zet a gresseren hoikerfar zich. («Когда радуется горбун? Когда он видит того, у кого горб еще больше»).
Исследования по психологии счастья подтверждают мнение ворчунов. Канеман и Тверски приводят пример из повседневной жизни. Вы получаете чек на зарплату и с удовольствием отмечаете, что вам повысили зарплату на пять процентов, – но радость ваша длится только до тех пор, пока вы не обнаруживаете, что вашим коллегам повысили ее на десять процентов. Легенда гласит, что у оперной дивы Марии Каллас было условие: любой оперный театр, в котором она выступала, должен был платить ей хотя бы на один доллар больше, чем самому высокооплачиваемому артисту в труппе.
В наше время люди находятся в более безопасных условиях, лучше питаются и живут дольше, чем когда-либо за всю историю. И все же мы не проводим всю жизнь на седьмом небе от счастья, а наши предки едва ли постоянно ходили мрачными. Не будет реакционным утверждение, что многие люди, которые сегодня считаются бедными в странах Запада, живут в условиях, о которых вчерашние аристократы не могли и мечтать. Представители разных наций и классов бывают довольны собой до тех пор, пока не сравнят себя с более зажиточными людьми. Уровень преступности в обществе более тесно связан с неравенством, чем с бедностью. Проявившееся во второй половине двадцатого века недовольство жителей стран «третьего» мира (а чуть позже – и «второго») объясняют тем, что у них появилась возможность увидеть в средствах массовой информации, как живут в странах «первого» мира[441].
Еще один ключ к определению достижимого – это уровень вашего благосостояния в данный момент. То, что у вас есть сейчас, по определению достижимо, и можно с большой степенью уверенности сказать, что вы можете достичь хотя бы немного большего уровня. Теория эволюции предполагает, что возможности человека превышают то, что он уже получил, но не намного. И в этом состоит вторая трагедия счастья: люди адаптируются к обстоятельствам жизни, будь то хорошим или плохим, точно так же, как глаза адаптируются к солнцу или темноте. Если судить с этой нейтральной точки зрения, улучшение – это счастье, а ухудшение – несчастье. Опять же, мудрецам это было известно задолго до нас. Лирический герой стихотворения Э. А. Робинсона (которое позже было положено на музыку дуэтом «Саймон и Гарфанкел») завидует хозяину завода, Ричарду Кори, вокруг которого «все светилось»:
Мы трепетали, думая о нем,
И кляли черствый хлеб, и спину гнули,
А Ричард Кори тихим летним днем,
Придя домой, отправил в сердце пулю[442].
Тщетность стремлений привела не одну темную душу к отрицанию возможности счастья. По словам телеведущего Оскара Леванта, «счастье – это не что-то, что с вами случилось, а что-то, что вы запомнили». Фрейд говорил, что цель психотерапии – «преобразовать истерическое страдание в обычное человеческое несчастье». Один мой коллега, консультировавшийся со мной по электронной почте по поводу одного проблемного студента, написал: «Иногда мне хочется стать молодым, но потом я вспоминаю, что это тоже было не очень-то здорово».
Но здесь ворчуны правы лишь частично. Люди действительно привыкают чувствовать себя одинаково в поразительно разных условиях жизни, как плохих, так и хороших. Но отправная точка, к которой в среднем приспосабливаются люди, – не несчастье, а удовлетворение. (Если говорить точнее, отправная точка у каждого человека своя, во многом она зависит от наследственности.) Психологи Дэвид Майерс и Эд Динер обнаружили, что около 80 % жителей индустриально развитых стран, по данным опросов, утверждают, что они по крайней мере «в достаточной степени удовлетворены жизнью», а около 30 % заявляют, что они «очень довольны». (Насколько мы можем судить, эти ответы искренни.) И это соотношение одинаково для людей всех возрастов, обоих полов, для черных и белых и оставалось таковым на протяжение сорока лет экономического роста. Как отмечают Майерс и Динер, «по сравнению с 1957 годом, количество машин на человека в Америке увеличилось вдвое – прибавьте к этому микроволновые печи, цветные телевизоры, видеомагнитофоны, кондиционеры, автоответчики, а также новые фирменные кроссовки на общую сумму 12 млрд долларов в год. Так что же, американцы стали счастливее, чем они были в 1957 году? Нет, не стали».
В индустриально развитой стране за деньги можно купить лишь немного счастья: соотношение между богатством и удовлетворением есть, но оно незначительно. Человек, выигравший в лотерею, после того как пройдет первоначальная эйфория, возвращается к своему прежнему эмоциональному состоянию. С другой стороны, то же самое можно сказать и о людях, перенесших тяжелые события: парализованных или переживших холокост.
Эти результаты не совсем противоречат словам певицы Софи Такер, которая сказала: «Я была бедной и была богатой. Второе лучше». В Индии и Бангладеше богатство гораздо ближе ассоциируется со счастьем, чем на Западе. В двадцати четырех странах Западной Европы и Америки граждане тем счастливее, чем больше составляет валовый внутренний продукт на душу населения. Майерс и Динер отмечают, что богатство – как здоровье: когда его нет, человек несчастен, но когда оно есть, это еще не гарантирует счастья[443].
В трагедии счастья есть и третий акт. Отрицательных эмоций (страх, горе, беспокойство и т. д.) в два раза больше, чем положительных, а утрата ощущается более остро, чем эквивалентное ей приобретение. Известный теннисист Джимми Коннорс однажды так сказал об этой особенности человека: «Я ненавижу проигрывать больше, чем я люблю выигрывать». Эта асимметрия подтверждается лабораторными экспериментами. Они показывают, что люди готовы больше поставить на кон, чтобы избежать неудачи, чем чтобы получить вероятную выгоду, а также что ухудшение настроения людей, когда они представляют неудачу в жизни (например, в оценках или в отношениях с противоположным полом), гораздо более значительно, чем его улучшение, когда они представляют эквивалентный ей успех. Психолог Тимоти Кетелаар отмечает, что счастье позволяет отслеживать влияние ресурсов на биологическую приспособленность. Когда положение вещей улучшается, увеличение приспособленности характеризуется убывающей отдачей: чем больше еды, тем лучше, но только до определенного уровня. С другой стороны, когда положение ухудшается, снижение биологической приспособленности может привести к тому, что вы сойдете с дистанции: если у вас не будет достаточно пищи, вы попросту умрете. Есть много способов бесконечно ухудшать положение (инфекция, голод, падение, нападение хищника и т. д.) и не так много способов бесконечно улучшать его. Это делает потенциальные неудачи заслуживающими гораздо большего внимания, чем удачи; в жизни гораздо больше вещей, которые делают нас несчастными, чем вещей, которые делают нас счастливыми[444]