Этот вымышленный пример показывает, как может формироваться альтруизм среди неродственных друг другу особей – то, что Триверс назвал взаимным альтруизмом. Этот мысленный эксперимент несложно спутать с реальными наблюдениями; Браун отмечает: «Когда я использовал этот пример в преподавании, он иногда возвращался ко мне на экзаменах в виде реальных птиц – нередко это были “голуби Скиннера”, иногда – чайки, а как-то раз даже малиновки». Некоторые виды действительно практикуют взаимный альтруизм, но очень немногие, поскольку он формируется лишь в особых условиях. Животное должно быть способно принести значительную выгоду другому животному за счет незначительного ущерба самому себе, и животные должны привычно меняться этими ролями. При этом животные должны отвести определенную часть мозга тому, чтобы узнавать друг друга как индивидуальных особей (см. главу 2), а если вознаграждение поступает через долгое время после оказанной услуги – то и тому, чтобы вспомнить, кто помог, а кто отказал, и чтобы решить, как в соответствии с этим оказывать или не оказывать подобную услугу самому[454].
Люди, несомненно, не обделены мозгами, и с зоологической точки весьма необычно то, насколько часто они оказывают помощь особям, с которыми не связаны родственными отношениями (глава 3). Наш образ жизни и наше мышление особенно сильно адаптированы к требованиям взаимного альтруизма. Люди могут обмениваться очень многим: едой, инструментами, помощью, информацией. Благодаря языку информация является идеальным объектом торговли, потому что издержки для отдающего ее человека – всего несколько секунд дыхания – мизерны по сравнению с выгодой для получателя. Люди придают ужасно большое значение индивидуальности: вспомните историю с близнецами Блик из главы 2: один из них укусил офицера полиции, но ни одного из них нельзя было наказать, потому что к каждому был применим критерий разумного сомнения в том, что именно он, а не его близнец, совершил это преступление. Кроме того, человеческое мышление снабжено демонами, устанавливающими цели и регулирующими распределение услуг; как и в случае с родственным альтруизмом, взаимный альтруизм – это бихевиористское условное обозначение для совокупности мыслей и чувств. Триверс и биолог Ричард Александер показали, каким образом требования взаимного альтруизма могут быть источником множества человеческих чувств. Все вместе они составляют значительную часть нравственного чувства.
Необходимый минимум – это средство обнаружения мошенников и стратегия эквивалентных ответных действий, позволяющая отказать злостному мошеннику в дальнейших услугах. Злостный мошенник – тот, который вовсе отказывается обмениваться услугами или который в обмен дает так мало, что альтруист получает гораздо меньше, чем он затратил, когда сам оказывал услугу. Вспомните пример Космидес из главы 5, демонстрирующий, что люди необыкновенно хорошо справляются с выявлением мошенников. Однако настоящая интрига начинается с замечания Триверса о том, что есть множество способов обмануть незаметно. Хитрый мошенник дает взамен достаточно, чтобы альтруист считал, что не зря тратит силы, но при этом возвращает меньше, чем может дать, и меньше, чем дал бы альтруист, если бы все было наоборот. Это ставит альтруиста в неудобное положение. С одной стороны, он чувствует себя обманутым. С другой стороны, если он станет требовать справедливости, хитрый мошенник может вообще порвать с ним отношения. Поскольку лучше синица в руках, чем журавль в небе, альтруист чувствует себя загнанным в угол. Тем не менее у него остается еще один рычаг давления. Если в группе есть другие торговые партнеры, которые вовсе не обманывают или обманывают, но не так заметно, она может предпочесть торговые отношения с ними.
Игра усложняется. Отбор благоприятствует мошенничеству, если альтруист не обнаруживает его или если не перестает оказывать услуги даже обнаружив его. Это приводит к появлению более совершенных детекторов обнаружения мошенничества, что, в свою очередь, ведет к более незаметному мошенничеству, что ведет к появлению детекторов более незаметного мошенничества, что ведет к формированию тактики того, как остаться безнаказанным за незаметное мошенничество и не стать обнаруженным детекторами незаметного мошенничества, и т. д. Каждый детектор должен запускать демона эмоции, который устанавливает соответствующую цель – продолжать отвечать взаимностью, порвать взаимоотношения и т. д.
Вот как Триверс осуществляет обратное проектирование нравственных проявлений, представляя их как стратегии игры во взаимность. (Его положения о причинах и следствиях каждой эмоции подтверждаются трудами по экспериментальной социальной психологии и исследованиями других культур, хотя едва ли им требуется подтверждение: мы легко можем найти множество примеров из повседневной жизни.)
Симпатия – это чувство, с которого начинается и на котором основывается альтруистическое партнерство. Грубо говоря, это желание оказать кому-либо услугу, и направлено оно на тех, кто кажется готовым предложить свои услуги взамен. Нам нравятся люди, которые хорошо к нам относятся, и мы хорошо относимся к людям, которые нам нравятся.
Гнев защищает человека, чье хорошее отношение к другим сделало его уязвимым к мошенничеству. Когда факт эксплуатации доверия обнаруживается, человек расценивает поступок обидчика как несправедливость и испытывает негодование и желание отреагировать моралистической агрессией: наказать обманщика, порвав отношения с ним и как-либо причинив ему ущерб. Многие психологи отмечали, что у гнева всегда есть морально-нравственный подтекст; гнев почти всегда представляет собой праведный гнев. Разгневанному человеку кажется, что ему нанесли оскорбление и он должен восстановить справедливость.
Благодарность калибрует желание отплатить услугой за услугу по выгодам и издержкам первоначально оказанной услуги. Мы благодарны человеку, если его услуга принесла нам большую пользу и стоила ему значительных издержек.
Сострадание – желание помогать нуждающимся – вероятно, является чувством, в основе которой лежит желание заслужить благодарность. Если люди чувствуют наибольшую благодарность, когда им больше всего нужна помощь, то человек, нуждающийся в чем-то, – это возможность совершить альтруистический поступок в высшем его проявлении.
Чувство вины может мучить мошенника, который боится, что его обман будет раскрыт. Г. Л. Менкен определял совесть как «внутренний голос, который предупреждает нас, что кто-то может нас увидеть». Если жертва обмана отреагирует тем, что лишит обманщика всякой помощи в будущем, обманщик дорого заплатит за свой поступок. Он заинтересован в том, чтобы предотвратить разрыв, и старается всячески замаскировать свой поступок и не повторять его в дальнейшем. Люди испытывают вину за проступки, совершенные без свидетелей, потому что они могут стать достоянием общественности; признание в грехе до того, как его обнаружат, – это свидетельство искренности, которое дает жертве более серьзеные основания для сохранения отношений. Стыд – реакция на проступок, имеющая место после того, как он был обнаружен, – несомненно, по той же причине вызывает публичные проявления раскаяния[455].
Лили Томлин сказала: «Я стараюсь быть циничной, но мне сложно поспевать за другими». Триверс отмечает, что как только эти чувства сформировались, у людей появился стимул имитировать их, чтобы воспользоваться преимуществами реакций других людей на реальные чувства. Притворная щедрость и дружелюбие могут вызывать в ответ истинный альтруизм. Притворный праведный гнев может помочь получить компенсацию, даже если на самом деле не было никакого обмана. Притворное раскаяние может убедить пострадавшую сторону, что обманщик исправился, даже если обман вскоре повторится. Имитирование затруднительного положения может вызывать истинное сочувствие. Притворное сочувствие, производящее впечатление помощи, может вызвать реальную благодарность. Притворная благодарность может заставить альтруиста ожидать, что на его услугу ему ответят взаимностью. Триверс отмечает, что подобное лицемерие не обязательно должно быть осознанным; более того, как мы увидим далее, оно бывает даже более эффективным, когда оно неосознанно.
Следующим раундом этого эволюционного соревнования, конечно, является формирование способности отличать реальные чувства от притворных. Получается эволюция доверия и недоверия. Когда мы видим, как кто-то привычно изображает щедрость, сочувствие, вину, благодарность вместо того, чтобы проявить истинные чувства, мы теряем желание сотрудничать. Например, если обманщик пытается компенсировать ущерб, руководствуясь расчетом, а не заслуживающим доверия раскаянием, он может вновь обмануть, когда обстоятельства позволят ему уйти безнаказанным. Стремление обнаружить признаки надежности человека заставляют нас читать мысли и настораживаться от любой непоследовательности, выдающей притворное чувство. Поскольку лицемерие проще всего выявить, обмениваясь впечатлениями, стремление удостовериться в надежности других людей делает нас ненасытными потребителями сплетен. Наша репутация, в свою очередь, становится нашим самым ценным имуществом; мы заинтересованы в том, чтобы сохранить ее (и даже улучшить) с помощью показных проявлений щедрости, сочувствия и принципиальности, и обижаемся, когда ее подвергают сомнению.
Вы следите за мыслью? Способность уберечь себя от негативного влияния притворных чувств может, в свою очередь, быть использована как орудие против реальных чувств. Человек может защитить собственный обман, обвинив кого-то другого в ложных мотивах – например, сказав, что человек, который проявляет огорчение, дружелюбие, благодарность, раскаяние и т. д., на самом деле не испытывает этих чувств. Неудивительно, что Триверс первым выдвинул предположение, что увеличение объема человеческого мозга стимулировалось когнитивной гонкой вооружений, разжигаемой чувствами, необходимыми для управления взаимным альтруизмом.