ляцию крови, потоотделение, выделение слез и слюны. Ваши сознательные убеждения не имеют никакого отношения к тому, с какой скоростью бьется ваше сердце, поэтому нет никакого смысла поручать вам сознательно контролировать его. Более того, это может быть попросту опасно, потому что если вы отвлечетесь, то можете не уследить за его сокращениями или опрометчиво попытаетесь проверить собственные гипотезы о том, какая частота пульса будет самой лучшей.
Так вот, предположим, что естественный отбор приковал каждую эмоцию наручниками к системе физиологического регулирования, и деятельность каждой из цепей регулирования проявляет себя в видимых признаках – таких, как румянец, бледность, краснота, потливость, дрожь, слезы и те мимические рефлексы, о которых писал Дарвин. У наблюдателя был бы отличный повод полагать, что каждая эмоция неподдельна, потому что в этом случае у человека не было бы возможности имитировать ее, если бы только у него не было произвольного контроля над сердцем и другими органами. Русские наверняка решили бы продемонстрировать всем устройство «машины Судного дня», чтобы доказать, что она автоматическая и ее действие необратимо, а следовательно, их описание машины – не блеф; точно так же люди, вероятно, заинтересованы в том, чтобы показать всем, что чувства держат их тело в заложниках и что их слова, сказанные в порыве гнева, – не блеф. Если это действительно так, то у нас есть ответ на вопрос, почему эмоции так тесно связаны с телом – вопрос, над которым ломал голову Уильям Джеймс и другие психологи целых сто лет после него[465].
Надеть эти наручники, вероятно, было несложно для естественного отбора, потому что основные человеческие эмоции, похоже, вполне естественным образом выросли из своих эволюционных предшественников (гнев – из сражений, страх – из спасения бегством, и т. д.), каждый из которых включал в себя совокупность непроизвольных физиологических реакций. (Это, вероятно, и есть зерно правды, содержавшееся в теориях романтизма и тройственного мозга: возможно, современные эмоции основаны на непроизвольности более старых рефлексов, даже если они не унаследовали ее автоматически.) А как только наручники появились у тех, кто честно показывает эмоции, всем остальным не оставалось иного выбора, как тоже надеть наручники (подобно тому, как не очень здоровые павлины вынуждены иметь большой хвост). Вечно бесстрастное лицо заставляет предположить худшее: эмоции, о которых этот человек заявляет своими словами и поступками, притворны.
Эта теория не доказана, однако сам факт отрицать нельзя. Люди зорко следят за истинностью эмоций и особенно доверяют в этом вопросе непроизвольным физиологическим проявлениям. На этом основан один из парадоксов эпохи телекоммуникаций. Дальняя телефонная связь, электронная почта, факсы, видеоконференции – все это должно было бы полностью заменить личные деловые встречи. Однако деловые встречи по-прежнему остаются крупной статьей расходов для корпораций; без личного общения не могут работать целые отрасли – гостиничный бизнес, авиаперелеты, прокат автомобилей. Почему мы по-прежнему настаиваем на том, чтобы решать деловые вопросы лично? Потому что мы не доверяем другому человеку, пока не увидим, что заставляет его нервничать.
В плену любви
Почему романтическая любовь так очаровывает, волнует и обезоруживает нас? Может быть, это еще одна парадоксальная тактика наподобие приковывания себя наручниками к железнодорожным рельсам? Вполне возможно. Если вы предлагаете провести с кем-то всю жизнь и воспитывать вместе детей – это самое важное из когда-либо данных вами обещаний, и такое обещание вызывает наибольшее доверие, если обещающий не может от него отступиться. Экономист Роберт Фрэнк предлагает следующий вариант обратного проектирования безумной любви[466].
Несентиментальные социологи и ветераны холостой жизни сходятся в мнении, что поиск партнера – это рынок[467]. Люди различаются по ценности, которую они представляют как потенциальные супруги. Практически все согласятся с тем, что супруг (супруга) мечты должен быть привлекательным, умным, добрым, надежным, не лишенным чувства юмора и богатым. Каждый человек делает выбор в пользу наиболее привлекательного партнера из тех, которые готовы выбрать его самого, и потому в большинстве браков мы имеем дело с женихом и невестой примерно одинаковой степени желанности. Теория, описывающая выбор партнера как шоппинг, однако, представляет собой лишь часть психологии романтических отношений: она объясняет статистику выбора партнера, но не объясняет окончательный выбор.
Где-то в этом мире из пяти миллиардов человек живет тот самый красивый, самый богатый, самый веселый и самый добрый человек, который вам подойдет. Однако этот ваш красавец или красавица – как иголка в стоге сена, и вы можете умереть холостым, если будете ждать, пока он (она) найдется. У того, чтобы остаться холостым, есть свои издержки: одиночество, бездетность и бесконечная игра в свидания со всеми ее неловкими совместными коктейлями и ужинами (и иногда завтраками). В какой-то момент оказывается более выгодным создать семью с наиболее подходящим из тех партнеров, которых вам на данный момент удалось найти.
Вместе с тем подобный расчет ставит под угрозу вашего партнера. Законы вероятности предполагают, что в один прекрасный день вы встретите более желанного партнера, и если вы всегда будете выбирать в пользу лучшего варианта из имеющихся, в этот прекрасный день вы бросите своего партнера. Однако ваш партнер уже вложил в ваши с ним отношения деньги, время, усилия, потраченные на воспитание детей, а также возможности, от которых он отказался ради ваших отношений. Если бы ваш партнер был самым желанным человеком на земле, ему (или ей) было бы не о чем беспокоиться, потому что вы бы никогда не захотели его (ее) покинуть. В противном случае, с его (ее) стороны было бы попросту глупо вступать в эти отношения.
Фрэнк сравнивает рынок женитьбы с рынком аренды. Арендодатели хотят сдать площадь лучшему из квартиросъемщиков, но соглашаются на лучшего из тех, кого им удается найти; квартиросъемщики хотят лучшую из всех квартир, но соглашаются на лучшую из тех, которые им удается найти. Каждый делает в квартиру определенные вложения (арендодатель может покрасить стены в любимый цвет квартиросъемщика; квартиросъемщик может сделать неотъемлемые улучшения в обстановке), поэтому каждый понесет ущерб, если другая сторона неожиданно расторгнет договор. Если квартиросъемщик переедет в другую квартиру, арендодателю придется нести издержки, связанные с содержанием неарендуемой площади и поиском нового квартиранта; чтобы покрыть этот риск, ему придется запросить более высокую арендную плату, и красить стены он уже не захочет. Если арендодатель выгонит квартиросъемщика, потому что найдет другого, более выгодного, квартиросъемщику придется искать новый дом; он выберет квартиру с низкой арендной платой и не будет так уж заботиться о том, чтобы сохранить квартиру в хорошем состоянии, поскольку будет знать, что не защищен от подобного риска. Если бы лучший квартиросъемщик снимал самую лучшую квартиру, все эти волнения были бы уже неактуальны; ни тот, ни другой не захотели бы расторгнуть соглашение. Но поскольку обоим приходится идти на компромисс, они защищают себя тем, что подписывают договор аренды, нарушать который обоим будет невыгодно. Согласившись ограничить собственное право на выселение жильца, арендодатель может запросить более высокую плату. Согласившись ограничить собственное право съехать, квартиросъемщик может потребовать более низкой платы. Отсутствие выбора идет на пользу каждой из сторон.
Законы брака работают в некоторой степени также, как законы аренды. Тем не менее нашим предкам приходилось искать способы связать себя узами еще до того, как появились эти законы. Как можно быть уверенным, что потенциальный партнер не уйдет в туже минуту, когда ему заблагорассудится это сделать – скажем, когда по соседству поселится его идеал? Один из возможных ответов таков: не принимайте партнера, который выбрал вас из рациональных соображений; ищите партнера, который хочет остаться с вами потому, что вы – это вы. Что же заставляет его остаться с вами? Чувство. Чувство, которое человек испытывает не по собственной воле, а посему не может перестать испытывать по собственной воле. Чувство, которое не было спровоцировано вашей объективной ценностью как партнера, а потому не может быть прекращено из-за другого человека, более привлекательного в качестве партнера. Чувство, которое гарантированно не может быть притворным, потому что влечет за собой физиологические издержки – такие, как тахикардия, бессонница и анорексия. Такое чувство, как романтическая влюбленность.
«Люди, которые разумно относятся к любви, неспособны на нее», – писал Дуглас Йейтс. Даже в ситуации ухаживаний со стороны идеального претендента человек не может заставить себя влюбиться по собственной воле – зачастую это вызывает недоумение у сводника, у претендента и у самого человека. Зато в другой ситуации бывает достаточно взгляда, улыбки, жеста, чтобы покорить его сердце. Вспомним пример из главы 2 о том, что супругу одного из близнецов не привлекает другой; мы влюбляемся в человека, а не в его личностные качества. Положительный аспект этого в том, что когда Купидон пускает свою стрелу, безумно влюбленный человек с точки зрения объекта желания становится еще больше заслуживающим доверия. Если вы будете шептать о том, что внешность, способность зарабатывать и коэффициент интеллекта вашего возлюбленного соответствуют вашим минимальным стандартам, это, вероятно, убьет всю романтику, даже если само утверждение со статистической точки зрения будет истинным. Верный путь к сердцу любимого человека – заявить об обратном: что вы влюблены в него потому, что просто ничего не можете с собой поделать. Что бы там ни говорила Типпер Гор и ее «Родительский комитет музыкальных ресурсов», среднестатистический циничный, украшенный пирсингом, разбивающий о сцену гитару рок-музыкант поет не о сексе, наркотиках или Сатане. Он поет о любви. Он пытается добиться расположения женщины, привлекая ее внимание к иррациональности, неуправляемости и физиологическим издержкам его желания. Я так тебя хочу, что схожу с ума, не могу ни есть, ни спать, мое сердце стучит, как большой барабан, ты для меня единственная, не знаю, почему я тебя так люблю, ты сводишь меня с ума, не могу перестать любить тебя, никто не заводит меня так, как ты, мне нравится твоя походка, мне нравится твой голос – и так далее, и тому подобное.